Ударение на слове "попробовать". За все лето у меня так и не получилось поспать глубоким, восстанавливающим сном. Каждый раз, открывая глаза, я ожидала увидеть знакомую темную фигуру, стоящую у моей кровати. И каждый раз я была разочарована.

Так почему же я не могу перестать надеяться?

Как только я остаюсь одна в своей комнате, спиной к закрытой двери, я могу позволить себе расслабиться. Напряжение в моей шее и плечах свидетельствует о тяжелой работе по удержанию себя в целости и не выдавать ни малейшего намека на темное облако, которое по-прежнему преследует меня, куда бы я ни пошла.

Природа словно решила отразить мою внутреннюю тьму — день был серым и мрачным, а ночь обещала бурю. За моим окном ветер набирает скорость, порывы сгибают деревья. Вдалеке сверкает молния, с каждой вспышкой высвечивая большие зеленовато-серые облака.

Если мне повезет, дождь будет таким сильным, что я не смогу вылететь завтра. Не то чтобы я отчаянно хотела пойти в школу, но я не уверена, что смогла бы выдержать еще один день притворства ради своей семьи.

Со вздохом отталкиваюсь от двери, натягиваю футболку через голову и пересекаю комнату. Ночная рубашка в изножье кровати и одежда, которую я надену утром, — это единственные вещи, которые я не убрала. Единственное, на чем мама не настаивала, чтобы я взяла с собой, — это шикарные наряды из моего шкафа, которые вряд ли понадобятся.

Завтра в это же время я буду распаковывать вещи в своей новой квартире. Это все еще кажется нереальным, хотя у меня были месяцы, чтобы осознать тот факт, что я отправляюсь в Кориум. Я застряла в подвешенном состоянии, ожидая, когда что-то произойдёт. Жду пробуждения от очень долгого кошмара.

Пробуждения нет.

Это моя реальность.

Почему я не могу уложить это в голове?

Я едва закончила переодеваться ко сну, когда раздается тихий стук в дверь.

— Мне казалось, ты сказала, что хочешь, чтобы я немного отдохнула? — Я вздыхаю, поворачиваясь, когда открывается дверь.

Только на этот раз в комнату заглядывает не мама.

Аспен и Квинтон жили здесь все лето, пока строился их дом на территории комплекса. Не могу сказать, что я действительно шокирована, увидев ее.

— Привет. Я хотела застать тебя до того, как ты уснешь, — бормочет Аспен, неуверенно улыбаясь.

Уже много лет она является членом семьи, но все еще бывают моменты, когда кажется, что она ходит на цыпочках, желая убедиться, что никого не потревожит. Я думаю, что времена, когда она была в роли аутсайдера и дочери крысы, оказало свое влиение.

— Заходи. Извини, ты знаешь, что я люблю её, но я не уверена, что выдержу, если меня еще раз спросят, упаковала ли я все свое нижнее белье.

Она понимающе хихикает.

— Тогда и я не стану беспокоить тебя.

— Что случилось? Ты хорошо себя чувствуешь? — Она выглядит потрясающе, с каждым днем все лучше и лучше. Ее кожа сияет, а волосы стали более густыми и блестящими.

Появившийся животик просто очарователен, и я время от времени замечаю, как она бездумно проводит по нему рукой. Даже не знаю, замечает ли она, что делает это.

Она делает это и сейчас, глядя в окно на приближающуюся грозу.

— Ты чувствуешь электричество в воздухе? — спрашивает она, и я киваю в знак согласия. Да, в воздухе такое ощущение. Как будто что-то вот-вот взорвется.

— Так в чем дело, на самом деле? — Наконец-то спрашиваю я, присаживаясь в ногах кровати. У нее не очень хорошо получается изображать небрежность. — Что у тебя на уме?

Ее плечи поднимаются и опускаются в глубоком вздохе.

— Поскольку я знаю, что ты собираешься спросить, отвечу тебе прямо сейчас; я ничего не говорила Кью об этом.

Я морщусь, собираясь с силами, в моем животе начинает образовываться пустота.

— Это не очень удачная подсказка, без обид.

— Просто я кое-что заметила с тех пор, как ты впервые вернулась домой. Я не хотела ничего говорить, потому что решила, что это не мое дело.

И вот я здесь, съежившаяся внутри, мои внутренности скручивает, а кровь превращается в лед. Разве я не говорила себе, что, похоже, она знала, что со мной что-то не так? Тот первый ужин после того, как я вернулась домой. С той ночи прошли месяцы, и с тех пор она ни разу не подала мне никакого знака. Никаких долгих взглядов или изогнутых бровей. Никаких ночных визитов в мою комнату для разговора по душам.

Похоже, удача отвернулась от меня.

— Хочешь чем-нибудь поделиться, чтобы стало легче на душе?

Она садится на подоконник, сложив руки между колен. Нервничает, но заботится. Я должна сосредоточиться на последнем из двух.

Она заботится, а в этом мире, как я поняла, люди на самом деле этого не делают. Мне нужно ценить заботу, когда она встречается на моем пути.

— Ты думаешь, мне есть что рассказать?

Потому что, в конце концов, я не уверена, знает ли она что-нибудь. Все это могло быть попыткой спрятаться, инстинкт заставил ее высказаться. Я не могу выдавать слишком много, пока не буду уверена, есть ли у нее хоть малейшая зацепка.

— Говорить откровенно? — Я ободряюще киваю, хотя это последнее, чего я хочу. — Все лето ты как будто была здесь, но тебя здесь нет. Бывали моменты, когда я смотрела на тебя, а ты была далеко. Я собиралась сказать, но не хотела ставить тебя в неловкое положение или вызывать паранойю.

Я не могу ей сказать.

Мне нужно кому-нибудь рассказать.

Но она жена Кью.

Она уже сказала, что не говорила ему об этом. Я могу доверять ей.

Я думала, что могу доверять Рену.

— Могу я попробовать? — бормочет она, прикусив губу. — Это как-то связано с Реном?

Я делаю вдох, паника вспыхивает в моей голове, как молния за окном.

— Я… я имею в виду, это… — я запинаюсь, мой язык заплетается, а мозг не в состоянии связать достаточно слов, чтобы сказать ей, что она неправа.

— Я понимаю, — шепчет она, глядя на меня с явным беспокойством. — Как я уже сказала, это касается только нас с тобой. Но, честно говоря, я почувствовала перемену в тебе с самого начала. После того, как он исчез. Тогда ты тоже казалась далекой. У меня возникло ощущение, что между вами было что-то более глубокое, чем братско-сестринская привязанность. И если я ошибаюсь, — быстро добавляет она, — скажи мне об этом. А потом я смущенно уйду, и нам больше никогда не придется вспоминать об этом.

Именно ее честность, освежающая и ясная, позволяет мне усмехнуться.

— Хотела бы я сказать тебе, что ты ошибаешься. Но я уже так долго лгала и устала от этого. Устала притворяться. И мне жаль, если это делает меня плохим человеком.

— Из-за того, что тебе не все равно? Давай на секунду вспомним, с кем ты разговариваешь? Назови мне хоть одного человека, который хотел бы, чтобы я понравилась Кью?

— Я хотела, — напоминаю я ей.

Она делает паузу, и в ее глазах появляется легкий блеск.

— Это правда. Квинтон рассказал мне то, что ты сказала ему. Ты была единственным человеком, который не доставлял ему хлопот. Ты поощряла его преследовать меня, потому что видела, что это делает его счастливым.

— Как ты думаешь, Квинтон сказал бы мне сейчас то же самое?

— К сожалению, нет, но это только из-за его собственных отношений с Реном. Он хочет, чтобы ты была счастлива, но прямо сейчас его собственная боль не позволяет увидеть, что Рен может быть тем, кто делает тебя счастливой.

Я киваю, прекрасно понимая, что она имеет в виду.

— Любовь к тому, кого не следует любить, не делает тебя плохой. Как раз наоборот. Это значит, что ты видишь в людях хорошее.

— Но посмотри, что он сделал. Я должна ненавидеть его так же, как Кью.

Ее брови сведены вместе, губы поджаты, а голова слегка покачивается из стороны в сторону.

— Ничего не предполагай. Я имею в виду, разве он когда-нибудь признается в этом? — бормочет она с кривой усмешкой. — Ему все еще больно от того, что произошло. Он зол, но в то же время скучает по своему другу. Иногда я вижу это. По выражению его лица или по тому, как он замолкает, когда начинает рассказывать историю. Я знаю, это из-за того, что Рен был частью этих воспоминаний. Может быть, поэтому я вижу это и в тебе. Вы очень похожи, ты и твой брат.