— Это твой день рождения, а все знают, что самая важная часть такого дня — это… — шепчу я, наслаждаясь затуманенным желанием в ее глазах, когда они смотрят в мои. — Подарки. — Я ухмыляюсь. — Но ты должна пообещать мне, что будешь хорошей, тихой девочкой.

— Обещаю, — выдыхает она.

Я восхищаюсь тем, как вздымается ее грудь, как горячее дыхание быстрыми порывами касается моего лица. Она снова напрягается, страх и предвкушение борются друг с другом, чтобы увидеть, кто возьмет контроль. Это не соревнование. Как только я спускаюсь вниз по ее телу, покрывая легкими поцелуями прикрытую грудь, прежде чем двинуться дальше вниз, она слишком поглощена желанием, чтобы вспомнить, почему когда-либо боялась.

Слишком занята желанием большего, ее голод проявляется в том, как она начинает извиваться, кружевная ночная рубашка скользит по ее телу, когда она это делает.

К тому времени, как я добираюсь до вершины ее бедер, рубашка задирается. Лунный свет, льющийся на нас через окно, позволяет мне дразняще взглянуть на совершенство прямо под подолом.

Черт, если бы только я поднял его чуть выше…

Ее бедра приподнимаются, когда я это делаю, как будто она предоставляет себя мне, без слов умоляя попробовать ее на вкус. Я с трудом удерживаю осознанную мысль в своей голове, наклоняясь, мой нос касается бледно-розового атласа ее трусиков.

Черт. Я мысленно представляю ее, сохранить в глубинах своего сознания на потом. Я не могу сдержать дикого рычания явного желания, вырвавшегося у меня от запаха ее возбуждения. Мускусный и сладкий. Он окутывает меня, почти лишает воли сдерживаться ради нее.

В своем воображении я вижу, как разрываю атлас в клочья за мгновение до того, как погружаю свой член по самые яйца в то, что, я знаю, будет небесным шелком.

Вместо этого я утыкаюсь носом в ее холмик, влага уже впитывается в ткань, оставляя следы на моих губах. Я слизываю ее, содрогаясь, а затем провожу языком по контуру ее шва, атлас которого прилип к ее набухшим губкам.

— О боже…, — я поднимаю взгляд вверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как она прижимает кулак к своему открытому рту, отчаянно пытаясь сдержать бурную реакцию на движение моего языка. Это наслаждение — вот так раздевать ее — почти такое же сладкое, как вкус ее соков. Вкус взрывается на моем языке и скручивает мое сознание, заставляя меня задыхаться и рычать, как животное. Чистый инстинкт заставляет меня убрать барьер между моим ртом и сокровищем, ожидающим, когда им завладеют.

Я едва сдерживаюсь, желание овладеть ею завязывается узлом, который продолжает расти глубоко внутри меня.

Тихий вздох прорезает воздух в тот момент, когда я засовываю пальцы под резинку. Подняв взгляд, я обнаруживаю, что она наблюдает за мной, затаив дыхание. Один поцелуй в ее холмик — мягкий, почти благоговейный — расслабляет ее, позволяя мне снять с нее трусики и широко раздвинуть ее ноги.

Я мог бы стоять здесь на коленях и пялиться на ее киску всю ночь. Я мог бы сделать на этом карьеру. У меня текут слюнки, я облизываю губы, чтобы не пускать их, наслаждаясь открывшимся передо мной шедевром. Розовые половые губки гладко выбриты, почти перламутровые, благодаря сокам, покрывающим их и стекающим на матрас.

Ее крошечный розовый клитор выглядывает наружу, и клянусь, он пульсирует, пока я смотрю.

— Если бы я не знал тебя лучше, — шепчу я, снова опуская голову. — Я бы подумал, что ты побрилась ради меня и сегодняшнего вечера.

Она прикусывает нижнюю губу, щеки становятся темно-красными, и я понимаю, что прав. Это знание пробуждает в моей груди нечто более глубокое, чем желание. Что-то ближе к гордости. Она надеялась, что я приду сегодня вечером.

Она помнит мое обещание.

Это последняя мысль, которая проносится у меня в голове, прежде чем я поддаюсь вперед и снова провожу пальцами по ее шву, на этот раз соприкасаясь с голой кожей.

Ее спина выгибается внезапно, почти яростно.

Она уже так близко, ее неопытное тело стремится к финишной черте от малейшего прикосновения. Я делаю паузу, ожидая, пока она успокоится, прежде чем лизнуть еще раз. Потом еще, дразня нас обоих.

Хоть я и понимаю, что лучше убраться отсюда как можно скорее, но мне нужно, чтобы ей было хорошо. Я хочу, чтобы она вспоминала об этом без сожаления и разочарования.

Медленно я провожу языком глубже, проникая между ее губ. Ее аромат взрывается вокруг меня, побуждая проникнуть глубже, вонзиться в плоть и извлечь все до последней капли.

Я жаден до нее, и всегда был таким, но это совершенно другой уровень.

Вместо того, чтобы разрушить барьер ее девственной киски, я позволяю своему языку пройтись по ее входу, прежде чем двигаться дальше, раздвигая складочки и, наконец, скользя по пучку нервов, который к настоящему моменту составляет все ее существование.

Ее пронзительный визг едва заглушается кулаком, крепко зажатым у рта, в то время как ее тело колышется, как волны на штормовом море. Все, что я могу сделать, это прижать ее бедра, перекинув через них руку, иначе мне могут сломать нос. Назвать ее нетерпеливой было бы жалким преуменьшением.

Я двигаюсь медленно, нежно, зная, что для достижения желаемого эффекта потребуется лишь малейшее трение. Теперь ее кулаки сжимают простыню под собой, натягивая, ногти царапают ткань. Она олицетворяет самозабвение: голова мотается из стороны в сторону, рот открыт, грудь вздымается, а ноги широко расставлены.

И это все из-за меня. Если на моих джинсах спереди еще не было мокрого пятна, оно бы появилось сейчас.

Я все еще могу подарить ей первый раз. Моя Скарлет.

Ее дыхание учащается от возросшего давления моего языка. Теперь мой рот и подбородок покрыты ее соками, каждое прикосновение к ней изливает из нее нектар потоком.

Я вытягиваю из нее больше, жадный до ее оргазма. Я хочу почувствовать, как она распадается на части подо мной, благодаря моему языку. Я буду прикасаться к ней так, как ни один другой мужчина никогда не будет. Никто не сравнится со мной. Это моя миссия.

— Рен… — почти всхлипывает она, отчаянно желая освобождения.

Звук настолько приятный, что от него у меня вырывается стон от дискомфорта и разочарования, но я проталкиваюсь сквозь него. Ради нее, все ради нее. Она так близко.

Ей это нужно. Мне тоже. Я не могу быть с ней эгоистом. И никогда бы не смог.

Внезапно она напрягается. Ее бедра сжимаются вокруг моей головы, пока я не перестаю что-либо слышать, кроме шума крови в ушах.

Затем напряжение спадает.

Пронзительный визг срывается с ее приоткрытых губ, а следом за ним вытекает новая порция влаги. Я продолжаю водить языком по пульсирующему клитору, посасывая его, отказываясь останавливаться, даже когда она безрезультатно бьет меня по плечам.

О нет, я не собираюсь останавливаться.

Не раньше, чем она будет готова упасть в обморок. Моя гордость этого не допустит.

Ее бедра судорожно дергаются, и я выдерживаю это, крепко держась, обхватывая губами ее клитор, посасывая, пока она снова не выгибает спину, сильно дрожа с головы до ног. Мое сердце почти забывает биться, пока я жду этого момента между мучением и освобождением.

Достигнув финишной черты, она падает на матрас, ее тело обмякло и неподвижно. Меня переполняет гордость. Гордость за себя, да, но и за нее тоже. За доверие ко мне, за то, что позволила мне сделать это. За то, что знала, что я никогда не заставил бы ее пройти через то, чему, я знал, она не смогла бы противостоять. Она всегда была сильнее, чем думает.

Мне нужно, чтобы она помнила это.

Зная, что сейчас она слишком чувствительна, я предпочитаю ласкать внутреннюю поверхность бедер губами и языком, запечатлевая ее в памяти, прежде чем поднять голову и встать на колени. Она не двигается, только дышит — большими, хриплыми вдохами. Ее светлые волосы растрепаны, а по лицу разлился румянец. Кровать в беспорядке из-за ее неистовых извиваний.

Ничто и никогда не было более прекрасным и совершенным.