Глаза Хейты потемнели.

– Не буду я…

– Да брось! – вскричала Мерек. – Ты не похожа на бесхарактерную девицу. Да, ты добра и мягка, но не мягкотела. И не станешь молить о пощаде, если кто-то влепит тебе затрещину. Ты поднимешься с колен и дашь сдачи. В тебе железный стержень, Хейта. Он помогает тебе, но он-то и опасен. С таким стержнем очень легко из жертвы превратиться в убийцу. Мне ли не знать. У меня внутри точно такой же!

Хейта мотнула головой.

– Этому не бывать!

Но химера только отмахнулась и заговорила с удвоенным жаром:

– В тебе сокрыто пламя. Пламя, которое, если его взъярить, обратится во всепожирающий огонь. В огонь, который уничтожает. И ты знаешь об этом. И боишься этого. Может, я и не владею волшебством, но тоже кое-что умею. И я точно знаю, ты не раз и не два представляла, как разрываешь своего возлюбленного оборотня на части!

– Прекрати! – закричала Хейта. – Как ты смеешь!

– О, довольно врать, – прошипела химера. – Ты представляла это, намеренно или нет. Твое нутро жаждет этого. Ты хочешь, чтобы он заплатил. Чтобы страдал, как твой отец. Хочешь воздать ему за страдания матери, которая нашла мужа, задранного, точно животное. Каково было ей видеть его таким?

Хейта сверкнула глазами.

– Перестань!

– О, я перестану! – охотно отозвалась химера. – С радостью! Но тебе меня не обмануть. В тебе это есть, Хейта. Ты способна стать убийцей. Способна на месть. В тебе есть тьма, что родилась из твоих страданий. Ведь, знаешь, чем сильнее ты страдаешь, тем тьма становится больше. А когда сама жизнь превращается в страдание – она пожирает всё твое существо. Я страдала так, как никто не страдал в этом мире. Вот почему моя тьма так велика. Вот как я стала тем, кто я есть. – Химера ткнула пальцем Хейте в грудь. – И в тебе есть тьма, даже если ты этого не признаешь. Всё, что прошло через твое сердце, изранило его, забрало из него часть света. А на месте этой пустоты поселилась она. – Химера криво усмехнулась. – Я докажу тебе. Ты отвергла мой союз. Посчитала меня недостойной. Думаешь, тебе никогда не стать такой, как я. Но ты уже на этом пути. – Голос химеры пробирался под кожу, заставляя волоски на руке Хейты становиться дыбом. – Твоего отца убил человек, которого ты полюбила. Какая ирония судьбы. Кажется, само провидение хочет увидеть темную Хейту, Чару, стократ страшнее самого Дорга Лютого. Эта тьма сидит в тебе, Хейта, и ждет подходящего часа. И она будет расти. За этим я прослежу. Так что не гордись собой, Чара. И не смей меня судить, ибо ты не имеешь права. Потеряй ты то, что потеряла я, ты бы уже весь мир утопила в крови. И я клянусь тебе, ты потеряешь и ты воспылаешь. И тогда весь мир будет гореть!

Друзья находились в дороге уже несколько дней.

Когда Хейта улетела с химерой, карта зажгла для них тревожный огонек, но он был, конечно, слишком далеко – ждать сигнала от карты без камня не имело смысла.

Сперва они хотели вернуться в деревню Торэй и дождаться возвращения девушки, но привычка подолгу пребывать в одном месте была ими давно утеряна. Потому, недолго посовещавшись, друзья приняли решение отправиться в путь.

Они шли утоптанной каменистой дорогой, что вилась вдоль Сумрачного леса на всем его протяжении. Сами того не ведая, выбрали верное направление, и теперь каждый шаг приближал их к Бервиту.

Время от времени они делали привал, ночевали неподалеку от дороги, укрытые густыми придорожными кустами, но в Сумрачный лес не заходили. На пути им попалась пара деревень, они без затей представились наемниками и спросили, не найдется ли для них какой-нибудь работы, но оба раза получили от ворот поворот.

Очередным утром на небе сгустились тучи, к вечеру стал накрапывать дождь. Путники, утомленные долгим переходом, поспешили скрыться в еловом перелеске. Они хотели отыскать удобное место для ночлега, прежде чем их накроет ливень и окутает промозглая осенняя ночь.

Мар, шедший первым, вдруг замер, отчаянно замахал руками спутникам, призывая их остановиться, и шепотом пояснил:

– В лощинке под елями – свет!

Харпа пригляделась и нахмурилась:

– Костер, не иначе.

Гэдор шагнул вперед и тоже присмотрелся.

– Чего ты сразу посуровела? Там может оказаться и не враг, а житель окрестной деревни. Не поспел засветло дойти, вот и решил заночевать у дороги.

Харпа хмыкнула.

– Ты великодушный предводитель, даром что слава у тебя дурная. И это хорошо. Но кто-то должен держать ухо востро. На случай, если это не мирный житель, а грабитель и головорез. И на это у тебя есть я.

Гэдор усмехнулся.

– Великодушный, значит, ну-ну… – По смущенному лицу следопыта было видно, что слова Харпы его тронули.

Брон, хранивший тягостное молчание, одолевшее его после происшествия с Хейтой, равнодушно пожал плечами.

– Пойдемте поглядим.

Ели здесь были высокими и раскидистыми, длинные лапы в иголках свисали почти до земли. Пламя костра делало темную хвою нежно-зеленой, золотистой. Казалось, древние деревья обрядились в нарядные юбки, желая покрасоваться перед путниками из далеких земель.

Языки пламени плясали весело и резво, выставляя напоказ три рослые мужские фигуры. Люди ели жареную куропатку, о чем-то негромко переговаривались, то и дело посмеивались, запивая ароматную еду горячим травяным чаем.

Друзья подбирались к ним осторожно, точно охотники, идущие на зверя. Они бережно огибали кудрявые папоротники, старались не наступать на оброненные деревьями ветки и листья, благо прошлогодняя хвоя надежно скрадывала их шаги.

Им наверняка удалось бы подкрасться незамеченными и вызнать, кто решил скоротать ночь в мшистом ельнике, но из-под низких еловых ветвей вдруг донеслось утробное рычание. Друзья замерли.

Колючие ветки раздались в стороны, выпустив крупного лохматого зверя. Он был черен, чернее ночи, чернее самой темноты. Только желтые глаза в свете костра горели неистово и ярко. И это была не простая черная собака. Сторожем неведомых путников был Черный пес. Порождение мрака, вестник зла, слуга самой Смерти. Черных псов нигде не любили. Их не привечали в дом, не прикармливали в дороге. Их гнали камнями и палками. Считалось, они могут накликать беду.

Если люди примечали, что в округе поселился Черный пес, они ставили на него капканы или раскладывали еду с отравой. Только мало кто знал, что от этого не было никакого проку. Природа Черного пса была иной. Как и птица Горэй, Черный пес возникал словно из ниоткуда, а потом так же бесследно исчезал.

Но путников на поляне, видно, присутствие Черного пса не смущало. Потревоженные его рычанием, они обеспокоенно обернулись. Друзья же застыли как вкопанные. Бежать толку не было. Прятаться тоже. Пес лишил их преимущества, предоставив взору своих спутников. Именно спутников, не хозяев. Последних у Черного пса быть не могло. Он, как и лисоволк, сам выбирал, за кем следовать, но подолгу не задерживался на одном месте.

Черный пес, не переставая скалиться, принялся угрожающе надвигаться.

Один из незнакомцев, окликнул его на лахшедском[31]:

– Каро, Чкело! Каро![32]

То был язык потешников, бродяг, всех, у кого не было крыши над головой, а также тех, чье сердце сну в родной постели предпочитало странствия в неведомых краях. Изгои тоже владели этим языком в совершенстве. А потому друзья поняли, что велел Черному псу незнакомец, но тот и не подумал слушать.

Брон решительно шагнул вперед, преградив ему дорогу. Перед волком-оборотнем робели не только собаки, даже волки убегали прочь, трусливо поджав хвост. Но Пес пятиться не торопился.

Он вновь кровожадно оскалился. С крупных желтоватых клыков капала вязкая слюна, пылающие желтые глаза, казалось, жаждали прожечь оборотня насквозь. Брон и Пес застыли напротив друг друга. Ни один не собирался отступать. И тогда вперед шагнул Гэдор.