– Совсем нехороший, – согласилась Харпа.

– Назад пути нет, – хмуро проронил Брон.

– Верно, – ответил Гэдор. – Но пойдем теперь вдесятеро осторожней, чем прежде. – Он оглянулся на друзей. – Идите так, словно вас тут нет. И глядите в оба.

Сумрачный лес поглотил путников беззвучно, одного за другим, словно ненасытный великан – крошечных мошек. Багровая луна провожала их, уперев в проход между деревьями свой единственный глаз, превратив его на мгновение в подобие бездонной окровавленной глотки.

В обычных лесах деревья по осени роняют листья, сохнут травы, засыпают кусты, звери забиваются в норы, готовясь к зимней спячке. И только в Сумрачном лесу суровые корды стоят из года в год неизменно: угольные стволы, угольные шишки, угольные листья, и все в лесу стремится им подражать.

Эта особенность и сделала Сумрачный лес столь желанным прибежищем для всякого сброда: убийц, насильников и воров. Чем дальше в чащу, тем он делался опасней. А что творилось на границе леса с океаном и далее, за ней, – не ведал никто.

Лес не желал такой судьбы. Не мечтал о подобной участи. Он хотел просто быть, как и любой другой лес. Он устал взирать на кровь, что проливали его обитатели на протяжении многих столетий. Устал слушать стоны и вопли несчастных жертв. Устал хоронить кости под покровом жухлой листвы.

Он хотел избавленья. Мечтал быть просто лесом, а не «тем жутким местом, куда нельзя заходить». И он стоял, одинокий, обездоленный, оцепеневший от ужаса, отчаявшись дождаться тех, кто рискнет прийти ему на подмогу. Он уже почти позабыл, что был лесом. Имя свое позабыл. Всё позабыл. А потому, когда те, кто мог помочь ему, наконец пришли, он их не признал.

Путники неслышно пробирались Гнилой лощиной к Мертвым пещерам. Тьма стояла кромешная. Гэдору и Хейте приходилось непросто, но первый был бывалым следопытом, а вторая, почитай, выросла в лесу, потому, хоть и не быстро, но они двигались вперед.

По бокам лощины змеились во все стороны извилистые древесные корни. В сырой земле копошились осклизлые черви. То и дело между корнями пробегали волосатые земляные пауки.

Сами деревья нависали над головами путников словно топоры палачей. В воздухе с каждой минутой всё явственней ощущался удушливый запах тлена. Теперь уже идея Харпы о том, что сюда, быть может, бросают обескровленные и изъеденные останки, не казалась такой нелепой.

Вездесущий туман исхитрился пробраться и под полог леса и теперь бесконечно вился по обеим сторонам ложбины, точно удавка, готовая вот-вот затянуться на их шеях. В непроницаемой тишине их собственное дыхание отдавалось в ушах, словно удары молота. И так же гулко стучала кровь. Это-то их и выдало…

Первым напали на Гэдора. Стремительная тень обрушилась на него сгустком темноты. Острые зубы блеснули во мраке, вонзившись в плечо. Следопыт взревел от боли и пырнул ножом наугад. Не попал. В воздухе запахло кровью. Его кровью.

– Упыри! – прорычал Брон, выпуская когти.

Харпа оскалилась. Мар завертелся на месте как обезумевший. Глаза Хейты грозно замерцали. А тени посыпались одна за другой – серые, стремительные, смертоносные.

На Брона разом накинулось несколько упырей. Двое повисли на руках. Третий впился в спину. Оборотень рванулся, высвобождая руки, полоснул когтями одного, другого. Третьего стащил со спины, швырнул оземь. И, выпустив клыки, разорвал ему глотку.

Харпу сшибло с ног. Тугой клубок тел бешено закрутился по земле. Воздух наполнился диким воем и рычанием. Потом всё стихло. Рысь-оборотень поднялась с земли, небрежно утирая рот.

Мар лягался, царапался и кусался. Упыри навалились на него со всех сторон. Рубаха насквозь пропиталась чужой кровью и липла к телу как вторая кожа.

Вдруг ослепительная вспышка разорвала угольную тьму, расшвыряв нападающих в разных стороны. Хейта было снова вскинула руку. Но остальные дрогнули и попятились.

Друзья сгрудились спина к спине, готовясь отражать новую атаку. Пот лил с них градом, смешиваясь с кровью, чужой и своей, щипал глаза. Дыхание походило на бой походных барабанов.

– Посвети! – бросил Гэдор. – Таиться больше нужды нет.

Хейта взмахнула рукой. Волшебный светильник повис у них над головами. Мерцающий свет озарил землю вокруг, усыпанную недвижными телами. Гэдор вытаращил глаза.

– Это… что еще такое? – шепотом вскричал он. – Почему они не обратились в прах?

Мар подался вперед, глаза его напряженно прищурились.

– Это не упыри, – обреченно проронил он. – Это хо́рги.

– Хорги? – переспросила Харпа. – Что за твари? Впервые слышу!

– Считай, тебе повезло, – выдавил Мар. – Они сродни упырям, только стократ хуже. Крупнее, сильнее, кровожаднее. Их даже сами упыри боятся…

Светильник тем временем поднялся выше, озарив окрестный лес, а вместе с ним и противников. И друзья замерли, оцепенело вытаращив глаза.

Тела хоргов были серыми, как грязь. Одни твари стояли, другие по-звериному сидели на четвереньках. Облачением им служили лишь узкие набедренные повязки. Под прозрачной кожей зловещими узорами протянулась густая черная сеть кровеносных сосудов.

Ни волос, ни бровей у них не было. На месте носа зияли глубокие провалы. Зубы были острыми, как шила. Белые и тонкие, точно рыбьи кости, они заставляли бледные губы тварей уродливо оттопыриваться. Ушные раковины располагались прямо меж костей черепа и черными дырами уходили в глубь. А в беспросветных глазах шевелилась тьма.

Тварей было много. Чересчур много. И новые все прибывали.

– Звезды небесные! – выдохнул Гэдор. – Сколько их тут!

– Целая армия, – мрачно отозвалась Харпа.

– Я бы хотел, как обычно, сказать: «Ничего, прорвемся!» – произнес упырь. – Но, боюсь, сюда больше подходит что-то вроде: «Я горд и счастлив, что мне довелось вас узнать!» – Он улыбнулся, но улыбка вышла кривой.

– Не мели ерунды, – рыкнула девушка. – С нами Чара. Да и мы тоже не лыком шиты!

– Однако их все-таки слишком много, – проронил Брон.

– Я бы мог… – нерешительно начал Мар.

– Что? – тут же отозвалась Хейта.

– Н-нет. – Он мотнул головой. – Так, пустое.

Гэдор сдвинул брови.

– Чего они ждут?

– Упиваются своим превосходством, – выдохнула Хейта.

Один из хоргов, самый рослый и жилистый, по-видимому главарь, наблюдал за ними с высокого камня безо всякого выражения. Потом он вдруг вытянул руку, указал сперва на Мара, потом на Хейту и оглушающе заревел.

– Это что значит? – вытаращил глаза упырь.

Но ответить ему никто не успел. Главарь махнул рукой, и хорги ринулись в бой.

Они обрушились на путников обезумевшей волной. Мара сшибло с ног. Гэдора отшвырнуло в сторону. Брон и Харпа удержались на ногах и приняли на себя основной удар. К Хейте твари приблизиться не решались, лишь окружили плотным кольцом, точно волки – желанную жертву.

Крупный хорг навалился на Мара, но тот не растерялся. Вгрызся противнику в глотку что есть мочи, жадно высасывая горячую черную кровь. Хорг только вздрагивал время от времени, все медленней ворочая мутнеющими глазами.

Сверкнула сталь. Гэдор остервенело заработал руками, рассекая мышцы и сухожилия. Хорги падали, как подстреленные, оглашая лес хриплыми, предсмертными воплями.

Брон впился в первого попавшегося хорга и разорвал его на части. Другого просто вмял в землю, раздробив грудь. Тот захлебнулся собственной кровью, дернулся пару раз и затих.

Харпа полоснула когтями по лицу одного, увернулась от другого, третьему вгрызлась в плечо и одним махом оторвала жилистую руку. Кровь хлынула из раны, окрасив угольно-красным ее русые волосы. Девушка отшвырнула от себя мертвого хорга и заревела, как безумная.

Вспышки света следовали одна за другой. Сраженные волшебством, хорги падали один за другим, не успевая издать ни звука. Глаза Хейты светились как звезды. Хорги в страхе шарахались от одного лишь их вида. Росшие под покровом темноты, они ненавидели свет и боялись его, словно огня.