– Ты говорила о мести, – задумчиво проговорила Хейта. – Но в чем она заключается? Ведь правителей, что тогда прислали послов, осудили и приговорили к смерти.

Глаза химеры потемнели.

– Я хочу уничтожить людей, что смеялись над гибелью моего народа. Людей из города Бервит.

Хейту прошиб холод. Совладав с собой, она осторожно произнесла:

– Но ведь химеры погибли больше столетия назад!

– И что? – холодно отозвалась Мерек.

– Тех, кто тогда злорадствовал, уже нет в живых, – пояснила Хейта. – И потом, уверена, не все тогда ликовали. Нашлись и те, кто осудили злодейство.

– Наплевать! – отрезала химера. – Люди уничтожили мой народ. За это я отниму лишь их город. Невелика плата.

Девушка хотела ей возразить, но вовремя смекнула, что переубедить химеру не удастся, да и притекла она в замок не за этим. Хейта должна была втереться к ней в доверие, а не разводить жаркие споры. И всё же она не удержалась и задала вопрос, вертевшийся у нее на языке:

– Один лишь город, и только?

Химера выдержала ее взгляд и неожиданно холодно улыбнулась.

– Там посмотрим.

И от этой улыбки у Хейты болезненно сжалось сердце.

«Нет, – леденея, осознала она. – На Бервите Мерек не остановится. Око за око. Химера потеряла свой народ, и плата должны быть равноценной».

Хейта мысленно повторила про себя «люди», химера повторяла это не раз. Догадка заставила сердце девушки болезненно сжаться. Мерек желает уничтожить людей. Хейта отчаянно соображала, что ответить. Как не выдать себя химере с головой. Но химера неожиданно заговорила сама.

– Я до сих пор помню, как отняла первую жизнь, – подала голос она, задумчиво глядя перед собой. – Пастух из людей обедал в поле куском хлеба и кувшином молока. Я не ела несколько дней и испытывала сильную жажду. Сказала ему, что потерялась, и попросила разделить с ним трапезу. Он согласился сперва, но когда я приблизилась, отпрянул в ужасе и воскликнул: «Забирай всё, чудовище! Только не губи меня!» – «Чудовище?» – переспросила я, – «Это всё, что ты видишь?» В тот миг во мне что-то сломалось. Оборвалась последняя нить, связывавшая меня с прежней мной, старой жизнью, с людьми. «Да будет так!» – ответила я и одним махом разорвала ему горло. – Химера сверкнула глазами. – С тех пор я перестала просить и стала брать силой всё, что желала.

Хейта внутренне содрогнулась. Она понимала чувства химеры, но отказывалась принять ее поступки. Девушку охватывал ужас при мысли о том, сколько жизней химера уже успела отнять и сколько еще собиралась…

– Неужели, – с плохо скрываемым отчаянием проговорила она, – за всю жизнь ты не встретила ни одного достойного человека?

Химера покачала головой.

– Они тотчас начинали орать, едва завидев мои рога.

– Но я не орала, – возразила Хейта.

– Ты – другое, – возразила Мерек. – Ты – Фэй-Чар, а не человек.

– Я человек наполовину…

– Нет! – нетерпеливо воскликнула та. – Тебе нельзя причислять себя к людям, это причинит тебе лишь боль. К тому же ты ошибаешься. Ты перестала быть человеком, когда пастыри наделили тебя силой. Переродилась. Ты Чара, Хейта. Единственная в своем роде. Одна во всем мире. Как и я. Поэтому я знала, что мы поладим. Таким как мы, особенным, надо держаться друг друга. Мир любит однообразие. Он не жалует тех, кто выделяется.

Хейта оторопело умолкла, собираясь с мыслями.

– Но ведь мы можем привнести в него что-то новое, изменить, – неуверенно проговорила она.

– Миру не нужны перемены, – вновь упрямо заявила химера. – Перемены – это всегда сложно. А мир ленив. Он хочет, чтобы всё было просто. Мы же портим его. Таких, как мы, он считает ошибкой, – Мерек сжала зубы, – но это он ошибается. И наша задача – это ему показать!

Хейта с напускным недоумением вскинула брови.

– Но как?

– Перестать прятаться, – веско бросила химера. – Заставить тех, кто обошелся с нами худо, ответить. – Она подалась вперед, змеиные глаза ее лихорадочно сверкали. – Неужели тебе не надоело скрывать от других, кто ты на самом деле? Из страха быть осмеянной, отвергнутой, ненавидимой? Ты же Фэй-Чар! Почему ты страшишься того, что скажут или подумают люди? Кто они такие? Лишь прах. Ты же – гораздо большее. И настало время заявить об этом. Мы довольно с тобой страдали. Позволяли другим причинять нам боль. Мы – два величайших создания во всех Запредельных землях. Пришло время с этим покончить!

Ярость и пылкость, с которой химера произносила эти слова, заставили мысли Хейты смешаться. Химера жаждала мести и надеялась, что Хейта ей поможет.

– С чего ты хочешь начать? – Она слышала свой голос точно со стороны.

– Как я и сказала, с города Бервит. Покараем его бесчестных обитателей.

Хейта представила, как химера пронзает ядовитым жалом женщин и детей, как те падают замертво, и ей сделалось дурно. Этого нельзя было допустить.

– Я не привыкла карать, – невольно вырвалось у нее.

– Я знаю, – кивнула Мерек. – И в этом твоя ошибка. Ведь люди не колеблясь покарают тебя, если посчитают нужным. Убьют твою мать, деда, сожгут дом. Им будет плевать. Ты должна понять это, Хейта. Твоя мягкость – проявление слабости. А слабость до добра не доведет. Она сделает тебя уязвимой. И когда-нибудь это будет стоит тебе многого. Хорошо, если не жизни.

Слова химеры приводили Хейту в ужас и причиняли почти что ощутимую, телесную боль. Химера хочет сделать из нее безжалостного мстителя. Такого же, как она сама. Хочет заставить Хейту усомниться в себе, в избранном ею пути. И при этом Хейта понимала: в злых словах химеры была доля правды. У людей бы не дрогнула рука, если бы пришлось…

Химера, видно, прочитала тень смятения на ее лице и осталась этим довольна. Она склонилась над столом.

– Почему ты терпишь то, что они сделали с тобой? Под страхом смерти запретили видеть близких. Ходить там, где ты пожелаешь. Кто они такие? Жалкая горстка грязных неучей? Они ведь не чета тебе, Хейта! Твоя сила превосходит даже силу пастырей. Но ты влачишь жалкое существование в обществе неудачников, перебиваясь скудной едой, ночуя на жесткой земле под открытым небом. Почему ты позволяешь другим решать за себя? Лишать тебя большего? Ведь ты можешь так много, Хейта. С таким волшебством у твоих ног мог бы быть весь мир! Тебе бы больше не пришлось бояться или скрываться. У тебя бы всегда были еда и кров. Твои близкие больше не сидели бы на скудных хлебах в тесном, покосившемся от старости доме. У тебя была бы совершенно иная жизнь. Но для этого надо задушить в себе подлый голосок жалости и сострадания к тем, кто недостоин тебя. К тем, кто причинил тебе столько бед. Это твоя жизнь, Хейта. Ты не обязана проживать ее безвестным изгоем лишь потому, что мир решил, будто быть Чарой – это плохо. Настало время снять серый капюшон и показать миру свое лицо. Прекрасное лицо. Лицо Фэй-Чар. С волшебными отметинами, о которых люди-недоноски могут только мечтать. Волосами, каких у них никогда не будет, потому что ни одна краска в мире не способна повторить их оттенок и блеск. Ты довольно скрывалась, страдала и принижала себя, Хейта. Пришло время выйти на свет!

Хейту помимо воли охватило волнение. Слова химеры пробирались под кожу, упрямые, необоримые. Они шевелились, точно змеи, жалили в самое сердце. Девушка не ведала, как с ними совладать. А потом в ее ушах вдруг эхом прозвучали слова: «С таким волшебством у твоих ног мог бы быть весь мир». Она уже слышала это однажды, от Гула. Хейта невольно вздрогнула, и змеи тотчас исчезли, словно жар сердца испепелил их в мгновение ока. Хейту охватило столь желанное спокойствие и благоразумие.

«Зло скудно на великие мысли, – подумалось ей. – Однообразно, ибо в нем нет жизни, сердца, воображения. Его уловки повторяют себя: месть, богатство, власть. Можно менять местами слова, но суть одна. Зло видит все в искажении, точно в кривом зеркале. В мести – силу. В любви и сострадании – проявление слабости».

Несмотря на искусно вплетенную правду, речи Мерек были темными, лиходейскими. Хейта не могла позволить так легко себя одурачить. Но она должна была дать химере надежду. Убедить ее в том, что купилась, засомневалась и может принять решение, угодное Мерек. Нужно только время. И побольше таких речей, ведущих Хейту в верном направлении.