Я сделал тихий шаг в мечущихся тенях, протянул руку, выдернул меч в ножнах из-за пояса Сухэя и сунул конец ножен обратно, ему в живот, прямо в чакру Манипура под ребрами, добавив тычок ладонью в конец рукояти. Сухэй задохнулся, едва не уронив фонарь на пол. Настоятель Окаи подхватил фонарь обеими руками и выскочил из комнаты, где, судя по тени на бумажной загородке, не с первого раза, но смог фонарь задуть.

Стало темно.

Кожаный шнур на ножнах Сухэя просто болтался непривязанный, как следовало бы. Он ведь как раз от таких приемов к поясу вяжется, чтобы не выдернули в бою, разгильдяй молодой…

— Благодарю вас, — тихо произнесла дама Магаки, в полутьме гладя по спине сдавленно завывавшую Онсэн.

— Не стоит благодарности, — так же тихо отозвался я. — Это было нетрудно.

— Что здесь происходит? — выдавил наконец врач у дверей, прервав наш неуместный обмен любезностями.

— Идите сюда, — отозвалась дама Магаки. — Больная тут.

Врач поспешил к больной, а я, взяв скрюченного Сухэя под локоть, а в другой у меня был его меч, вытащил еще не задышавшего толком любовничка из комнаты.

— Сиди тихо, — я пристроил скрюченного от боли Сухэя на пол в коридоре. — Дыши глубже.

Едва различимый в темноте настоятель поднял Сухэя за плечи, усадил. И когда тот наконец смог вдохнуть, задал тревоживший его все это время вопрос:

— Сухэй, где кимоно? Куда ты его дел?

Кимоно было рядом. Где-то в этом доме.

Озабоченный любовным пылом мальчишка подарил его девушке, за время которой платил почасовую плату. Старая глупая история…

— Я столько для нее сделал, — надрывался Сухэй, избивая пол кулаками. — Я ей подарки дарил! Все ее время выкупил, все деньги на это извел! Угри копченые, рыба царская. Куклы… Прозанимался весь! Мне уже никто в долг не дает! Пояса шелковые! Фурисодэ это еще! Врачей к ней со всего города собрал! А она? Умирает…

Из коридора в комнату, в которой мы укрылись, отодвинулась дверь, и вошла дама Магаки с глиняным масляным светильником в длинных пальцах.

— Что там? — спросил настоятель Окаи.

— Онсэн уснула. Врач дал ей снотворное. Сейчас врач следит за ее состоянием. Он не готов ручаться, что ей станет лучше. Все слишком далеко зашло.

Сухэй упал на сложенные руки и беззвучно забился в рыданиях. Мы с настоятелем Окаи переглянулись.

— Что вы ищете? — произнесла дама Магаки, осторожно установив светильник между нами.

Настоятель Окаи вытащил пачку бумаг. Отделил лист с описанием и показал даме Магаки:

— Мы ищем это.

— Вы полагаете, этот предмет одежды способен наносить вред владельцу?

Это дама умела видеть суть вещей…

Настоятель неуверенно пожевал губами и сказал:

— Так думают некоторые знающие люди…

Дама Магаки перевела взгляд на Сухэя:

— И ты принес это сюда?

Сухэй ударил кулаком по упругому татами, на котором сидел:

— Это был подарок!

— Как и все остальное, что ты приносил Онсэн…

Дама Магаки подняла светильник двумя пальцами и поднялась с восхитительной легкостью. Движение темного воздуха принесло мне запах трав, исходивший от ее одежды.

— Я знаю, где оно. Прошу за мной.

Мы последовали за мечущимся огоньком в ее пальцах, как мотыльки.

Фурисодэ было там, подвешенное на распорках на стене, едва не касаясь длинными рукавами пола, блестело белым, отражая блики огня на шелке, с черными в темноте узорами.

Сухэй молча ежился за нашими спинами.

А ведь ему пришлось его от пепла очистить…

Настоятель тем временем сравнил узоры с бумагой, кисть передала их на удивление весьма точно.

— Мы нашли его, — произнес настоятель.

Некоторое время мы смотрели на найденное кимоно молча.

— Что мы сделаем? — не выдержал наконец я общего молчания.

— Мы побережемся, — пробормотал настоятель. И добавил: — Найдутся в этом доме палочки для еды? И ящик!

— Вам следует поспешить, — сказала дама Магаки, проводив нас к выходу из дома, где переминались с ноги на ногу ее слуги. — Ворота квартала скоро закроют до утра.

Я нес обклеенный печатями с мандалами ящик, — настоятель Окаи отважно палочками снял кимоно с распялок, сложил его в кедровый ящик из-под душистых трав, из которого все выбросили прямо на пол. Захлопнул и опечатал листами с мантрами со всех шести сторон.

Я перевязал ящик платком фуросики, который подала мне дама Магаки, и поднял его. Ящик был не тяжелый.

Сухэй остался в доме рядом с больной вместе с врачом. Врачу было уплачено за бдение у постели больной до утра.

— Чей это дом? — спросил я, прежде чем уйти.

— Мой, — ответила дама Магаки. — Буду молиться за вас.

И ушла, задвинув за собой дверь.

А настоятель объяснил, что работница, достигшая высшего ранга в иерархии Тростникового Поля, получает долю в деле… И откуда он такие подробности знать может?

— Нужно доставить ящик в родительский храм, — произнес настоятель Окаи. — Я совершенно не уверен в своих силах. Да и в том, сделал ли все верно, тоже…

И мы поспешили к выходу из Ёсивара. Времени до момента, когда во всем городе начинают закрывать ворота между кварталами, почти не оставалось.

Мы выбежали из Ёсивара, и стало ясно, что в родительский храм нам этой ночью уже не добраться.

— В Кэйтёдзи! — выпалил настоятель. — Скорее!

И мы помчались по набережной вдоль реки к Одэнматё.

И мы опоздали совсем немного. Но ворота родного квартала закрылись перед нами.

Нас не впустили.

— Не велено, — отвечали нам сторожа. — Ищите ночлег с той стороны, как положено.

— Но мы не можем остаться здесь на всю ночь! Вы же знаете, кто мы такие.

— Ну, знаем. А потом Мацувака с нас головы снимет. Он у нас служака. Переждите где-то снаружи, там вон забегаловка еще работает. Выпейте, закусите, там и утро придет. Делов-то…

Я уже почти всерьез размышлял, что нам действительно придется провести ночь в гнусной забегаловке у реки среди пьяных рыбаков и разорявших их на выпивку нечистых на руку игроков в кости, и понимал, что добром это не кончится, как вдруг заметил в глубине квартала человека, способного нам помочь.

— Господин Сакуратай! Господин Сакуратай, помогите нам!

Сакуратай приблизился. Алый огонек на конце его трубки ало вспыхнул, когда он втянул душистый дым. Сторожа молча следили, как он не спеша приближается к ограде.

Окинув нас взором сквозь бамбуковые прутья забора, Сакуратай вынул трубку изо рта и сказал:

— О. И как вы там оказались?

Действительно, как? Почему я стою здесь, в ночной духоте, с этим ящиком в руках?

Я просто следовал своим путем…

Сакуратай указал на ящик.

— Что это?

Мы объяснили.

Сакуратай некоторое время размышлял. Затем, бросив короткий взгляд на мнущихся сторожей, обнадёжил:

— Я позову Мацувака.

И скрылся в темноте.

Ждали мы около половины стражи. Сохранять равновесие духа становилось все тяжелее.

Но вот он наконец появился. Надзиратель квартала, Ёсида Мацувака, в строгом рабочем кимоно, при мечах и копье, собранный и спокойный духом, словно не мы грубо прервали его отход ко сну.

Сторожа истово ему кланялись.

Встав напротив нас по свою сторону забора, надзиратель обвел нас спокойным взором, потом взглянул на ящик в моих руках.

— Это оно?

— Да…

Он, помолчав, задал вопрос, на который у меня не было ответа:

— Полагаете, это то, что мне следует пропустить ночью в мой подответственный квартал?

Мне на это сказать было нечего. Он был прав.

Наше молчание прервал настоятель Окаи:

— Я не знаю, что станется с нами ночью на улице. И мы не могли оставить его там, где нашли.

Мацувака прищурился:

— И что вы намерены предпринять, когда пройдете в эти ворота, господин настоятель?

— Я поставлю ящик на алтарь в храме и буду молиться всю ночь до утра в надежде, что ничего не случится, — просто ответил настоятель Окаи. — И надеюсь, я буду там не один.