Стянув ботинок, Смоль сдавленно охает и вскакивает – фотоаппарат. Пропади он, и их старания окажутся напрасными. Сегодняшний риск был бы зря. В редкой траве камера находится быстро, но дрожащие от волнения пальцы не сразу нажимают на кнопку. Какое-то время аппаратура обиженно думает, мигает значок включения. Через пару секунд она решила сжалиться над хозяйкой и показала последний сделанный снимок. Смазанное при падении пространство, косые кусты и непонятное нежно-коричневое пятно на большом сером валуне.

Она старательно приблизила увеличение, пытаясь понять, что это такое. Взгляд нашел валун, осмотрел – на нем было пусто.

– И решили пойти на болота? Без помощи местных? А что было бы, если бы эту нечисть встретили?

Щек оказался за спиной незаметно и совершенно не слышно. Пальцы на камере дрогнули, и она снова едва её не выронила. Сглотнула вязкую слюну с проклятым привкусом тины и попыталась выдавить из себя смех. Вышло жалко.

– Не выдумывай, ты тоже веришь в эти сказки? Колдовство ещё ладно, может быть, но нечисть? Хорошо. Увидь я что-то эдакое, предпочла бежать. Погоди, с чего ты взял, что я не местная?

– Ты бы со мной так не говорила. Меня слишком хорошо там знают. – В его голосе она услышала неприкрытое самодовольство. Слишком знакомое в исполнении Бестужева. Она понимающе закивала.

– Что, к девчонкам через болота бегал?

Сзади послышался короткий смешок. Неожиданно его голос переменился – вновь стал холодным и задумчивым. Таким голосом он приказывал ей успокоиться, отрезвлял. А она почти поняла, что за смазанное пятно на камне, почти разобралась…

– Тебе пора, Катя, твои проводники волнуются, поторопись.

– Да ладно, они наверняка копаются около кургана, я скоро их догоню. А как ты пойдешь без… – оборачиваясь, она удивленно подняла брови, осмотрелась по сторонам. Поляна была пуста. Закончила предложение она уже в полном одиночестве. – Без свитера.

Когда совсем рядом послышались испуганные окрики, она откликнулась. Задумчиво повесила камеру к себе на шею. Смоль поняла, что пригрелось на валуне. На сером камне свернулась широкими кольцами крупная змея. Шурша кустами и ругаясь, на поляну выкатились Бестужев и Елизаров. Увидев состояние подруги, Славик громко выругался. Быстро обошел груду мокрой одежды, швырнув свой рюкзак ошарашенному Павлу и подставил ей свою спину.

– Почки отморозишь. Давай, запрыгивай

Монотонный сбор сон-травы вводил её в бессознательное состояние – нагнуться, сорвать, сложить. Действие, поставленное на автомат умело манипулирующей старухой. В последние дни Софья невероятно оживилась – присутствие студентов в деревне позволило ей бессовестно обещать самые невероятные легенды и рассказы. Но за труд.

Один вид нежных фиолетовых цветков на толстой низкой ножке вызывал у Смоль дрему. Работала она прилежно – сорвать, сложить в букет, перевязать алой лентой и в корзину. Потому что таков был их уговор.

Старуха долго хромала к широкой поляне посреди леса, делала частые остановки и старательно терла натруженную, согнутую временем спину. Пока они не вышли к настоящему лугу, усыпанному цветущим прострелом. Катя опустила огромные корзины и разогнулась, принимая у бабки скрученный моток грязных алых лент.

«Ты, девка, дорогу обратно найдешь? Ну и хорошо. Корзины аккуратно при, не растеряй по дороге. Я вас, молодежь знаю. Да смотри, чтоб сон трава лепесток к лепестку лежала, не филонь. Я слово своё сдержу, до моровой избушки дорогу покажу, она как раз недалеко, за пригорком.»

Старушка какое-то время постояла рядом, внимательно глядя на её работу. А когда убедилась, что Смоль работает как положено, удовлетворенно причмокнула сморщенными тонкими губами и захромала в обратный путь.

Катя осталась одна, опустилась на поджатые ноги на землю. Скоро наступят майские дни, и будто готовясь к ним, холодная дождливая погода переменилась – защебетали на каждой ветке птицы, ожили юркие и мерзкие насекомые, первые сумасшедшие бабочки расправили крылья. Некоторые порхали и сейчас, присаживались на нежные лепестки цветов и вновь взлетали, кружились в танце.

А она исправно рвала и вязала, складывала в лукошко. прикрывала небесно-голубой тряпицей. Мысли были далеко.

В тот день их возвращение с болот было героическим и изрядно затянувшимся. Медленно, гораздо медленнее, чем шли вдохновленные путешественники вперед. Холод кусал пальцы ног даже через теплые носки, перерывы становились всё длиннее, а юмор Елизарова мрачнее. Когда он первый раз покачнулся, ругаясь через плотно стиснутые зубы, Смоль не выдержала – со спором и боем, но слезла со спины, пошла сзади. Ноги подгибались, ступали на что-то острое и колкое, носки отсырели сразу, а сумрак опускался на болото. Подгонял, заставлял делать ошибки, они падали на колени.

Вернулись за полночь, дорогу им освещала лишь луна. Уже на подходе к болотам услышали визгливый голос Гавриловой, зовущей Павла. И тогда ей подумалось, что несносная девчонка всё-таки любит Одоевского куда больше денег. Зареванная, с потекшей тушью и широким дрожащим ртом. В лунном свете она напоминала неказистую огромную жабу – зеленый спортивный костюм сочно дополнял образ. Надя ломанулась бы к ним по топи, но Бестужев схватил её за руки.

Когда они выбрались, Смоль с отвращением отбросила шест, едва не упала. Подхватил Саша. Обдал хриплым горячим дыханием ухо и взял её на руки. Злые колючие глаза блестели в темноте, делали его образ чужим. В противовес взгляду, он зарылся носом в мокрые, пропахшие тиной волосы и быстро зашагал к дому.

По дороге тихо переговаривался с Вячеславом, тот рассказывал о падении Смоль в бочаг и о кадрах, о предложении раскопать один из курганов и сделать по-настоящему зловещие фотографии. Бестужев не поддержал, молча слушал, лишь пальцы на её коже сжались сильнее, когда услышал о бочаге и исчезнувшем спасителе.

Опуская её в бане, потянулся было к свитеру, но затем отдернул руки и широким шагом направился прочь, громко хлопнув дверью.

Катя долго тряслась в парилке, пытаясь прогреть замерзшие кости. Каким же было её удивление, когда вместо отложенного грязного свитера Щека на лавке в предбаннике она нашла собственную одежду. При этом ребята клялись, что мокрую они не забирали. Колготки и носки сиротливо ютились у скамейки, а свитера не было. На его месте, словно издевку, она нашла пару прелых осиновых листьев и сочла это очередной глупой шуткой Гавриловой.

Первое лукошко очень быстро заполнилось, она бережно накинула сверху тряпку и перевязала резинкой края – нести несколько корзин сразу, не растеряв содержимого так будет проще. Смоль потянулась ко второй корзине, когда тело её подвело. То, что ноги затекли она не почувствовала сразу, онемение ударило по бедрам, когда Катя выпрямила ноги. Пытаясь подавить жалобный стон, она принялась растирать кожу. Стало хуже, злые иглы кровожадно вцепилась в мясо, и она сдалась, плашмя упала на землю, смеясь в прижатые ко рту ладони. Это чувство было невыносимо мучительным, его было вынести куда сложнее, чем ноющую боль от удара. Если закрыть глаза, точно покажется, что в ноги ядовитыми зубами вцепились маленькие монстры. И рвут, рвут, рвут.

Сладковатый запах растений пьянил, лучи солнца били прямо в глаза, в раскинутые по земле волосы ловко поползли муравьи. Позже, на подходе к избе она наверняка пожалеет об этих минутах – застудит спину на холодной земле, начнет ощущать невидимые лапки клещей, шныряющих по одежде и коже.

Неожиданно тень заслонила солнце, и она сокрушенно выдохнула:

– Я немножко отдохну и буду дальше работать, бабушка Софья, не обязательно сюда наведываться.

Тень превратилась в силуэт, нависающий сверху. Из-за долгого взгляда на солнце она никак не могла разобрать на контрасте. В легкие уже врывался знакомый запах листвы и дождя, по-девичьи длинная коса чирикнула по скуле кончиком хвостика, заставляя потереть пострадавшее от щекотки место. Память признала его раньше, чем глаза смогли разглядеть: