Славик расхохотался – громогласно, победно. Вскочил на ноги, задевая сидящих рядом ребят. С рук Одоевского вылетела консерва, и он с молчаливым возмущением пнул её остатки в воду. Из-под воды совсем рядом с тонущим мясом всплыл огромный пузырь воздуха, угрюмо булькнул. Павел молниеносно ретировался за Славика, приложившего козырьком руку ко лбу чтобы лучше разглядеть курган.

– Вот где спрятался, сукин сын. Почти проморгали. Поели? Нет? А пофиг, поднимаемся. – Он вырвал из рук полноватого сокурсника новую консерву, к которой тот рассеянно примеривался, швырнул обратно в открытый рюкзак. Катерина почти успела подняться, когда широкие руки взяли её под мышки и нетерпеливо дернули вверх, ставя на землю.

Из Елизарова снова хлынул живой энтузиазм. Он едва не пританцовывал на месте, как щенок, которого не успели вовремя выгулять хозяева. Резкими, почти злыми рывками вбивал шест в место, куда хотел ступить. И если тот неожиданно проваливался – клял болото крепкими матами. Почти у цели. И как здорово, что цель эта оказалась на пути домой. Не вращай Павел головой, и они так глупо прошли бы мимо.

Курган встретил их холодом. Не сыростью болота и его прохладой, нет, настоящим холодом. Будто температура вокруг него падала на несколько градусов – приметив это, Смоль пару раз отходила и возвращалась обратно. Потирая руки, чтобы отогреть озябшие пальцы.

Под объективом он казался ещё ужаснее – пробивал темным контрастом. Она убедилась несколько раз, что кадры и ракурсы верно подобранны. Опустившись на корточки, сделала ещё один, в котором холм мрачно упирался в своды серого, затянутого тучами неба. По спине бегали мурашки, покрывая тело гусиной кожей. Павел терся рядом, подходить в плотную к насыпи он не решился, по нему было видно – суеверно трусил.

А вот Славик смело подошел к самому краю, присел на корточки, громко хрустнув коленными суставами, закашлялся и сплюнул мокроту прямо на сырую землю:

– Бааа, прикол, тут даже чахлого кустика не растет. Чем-то посыпали наверное?

– Не посыпали, – она подошла ближе и наклонилась, взяла влажный комок, растирая между пальцами, принюхалась, – земля как земля. Понять не могу.

Было в ней что-то странное. Это что-то трусливо скреблось, пытаясь забраться под ребра и согреться. Земля не пахла болотом, не пахла химикатами или йодом, если бы её обработали солью. Она пахла гнилью, удушающим и давящим смрадом склепа. Катя тут же отошла, роясь чистой рукой в рюкзаке – где-то она видела влажные салфетки. Отмыться захотелось целиком.

– Может трупный яд травит? Как они умудрялись хоронить их в курганах? У ведьм что, коллективный почин был? Или может их жгли?

– Софья сказала, что такую насыпь над всеми делали. Над каждой, которую клали лицом вниз. Чтоб не выбралась. – Она мельком оторвала сосредоточенный взгляд от рюкзака и вернула его к Славику. Тот обходил небольшой курган кругами и сосредоточенно морщил нос, о чем-то размышляя. Дойдя до замерших товарищей, усмехнулся, тыча пальцем в сторону Павла.

– Ты погляди, этот человек снова жрет. Закрой хлеборезку, Одоевский, присоединяйся к дискуссии.

Одоевский бросил на него хмурый голодный взгляд, но есть не перестал – перевесил портфель на живот и теперь методично вытаскивал из развязанного пакета маринованные баклажаны, заедая облюбованной говяжьей консервой. Из-за набитого рта они едва смогли разобрать слова:

– А что мне? Я слушаю.

– Обжора. Слушай, а если мы копнем? Земля вон какая рыхлая. Вернемся завтра с лопатами, какие фотки Катюха нам наделает.

Она слушала их краем уха, взгляд притягивали деревья в глубине островка – Смоль была абсолютно уверена, что видела там шевеление. Что-то мелкое и рыжее, она видела блеск глаз-бусин. И это что-то подстегнуло любопытство. Какая живность обитает в болотистой местности? Кругом топь. Это явно была не птица. Неужели они были не правы, и коса расширяется до полноценного острова со своей экосистемой? Она уже представила снимок очаровательного лопоухого зайца за корягой, может кого покрупнее? Катя сняла шлейку фотоаппарата с шеи и направилась к деревьям, за спиной разговор переходил на возмущенные ноты.

– Ты совсем поехал? Это ж незаконно, эксу… эксту…

– Эксгумация. Это не нормально, Славик, я на такое не пойду. И фотографировать не буду. Их нельзя трогать. Это же тела, понимаешь? После смерти они должны найти… Покой? Я отойду на пару минут. – Бросив последний взгляд на мальчишек, она нырнула за первые деревья. Вслед неслись лишь их голоса.

– Я с тобой, погодь.

– Вот дурака кусок. Дама в кустики хочет отойти, а ты следом. Не насмотрелся у Гавриловой? Катюха направо, а мы налево. Облегчимся и пробежимся по острову, может ещё что найдем крутое.

Тяжелые ветки елей с шелестом захлопнули пространство за её спиной, и она погрузилась в сумрак. Низкие деревья оказались на удивление плотно стоящими – через невысокие кроны свет пробивался с тяжелым боем. Солнечные пятна плясали на зеленых полянках, окруженных хищной росянкой, то тут, то там игриво блестели зеленые листья кустиков голубики. Это место не казалось враждебно настроенным к вторгшимся людям. Оно казалось безопасным.

Встретился еще один курган – и вновь он был лишен растений, лишь голая земля. Будто закапывали ведьму совсем недавно. И это поражало. На очередных снимках не было видно болота, но они оказались не менее мрачными и пугающими. Грязно-коричневая насыпь в центре кадра будто насильно тянула все внимание на себя, в тревоге сжимало грудную клетку.

Ветки слева зазывно зашуршали, мелкой рябью пошел стоящий недалеко кустарник. Катя зашагала в ту сторону, руки сжимали фотоаппарат, готовые в любой момент сделать кадр.

И вода заглушила все звуки.

Она не успела понять, как и что произошло. Просто в какой-то момент под ногой не оказалось земли, руки нелепо взмахнули, стараясь найти равновесие. Улетела куда-то в сторону драгоценная камера. Катя ушла под воду с головой. Резко, инстинктивно зажимая веки и задерживая дыхание. Холод пробил до костей, парализовал тело. Она почувствовала, как болезненно судорога вывернула левую икру, выбивая под закрытыми веками искры.

Утонет, она не сможет выкарабкаться. Она не могла понять, почему руки касаются земли вокруг. Неужели яма может быть настолько узкой? Затопленный колодец, в котором она не сумеет развернуться. Обуянная животным страхом, Смоль распахнула глаза. И не увидела ничего – мутная вода не позволяла понять, где она находится, где дно, где верх. Но бочаг оказался шире. Резкий обрыв, у которого она шагнула, разрастался широкой и глубокой ямой метра на два. Осталось лишь пересилить себя, забыть про сведенную ногу и попытаться найти верх.

Воздух. Перед глазами начали проплывать мушки и Смоль поспешно выдохнула. С радостью следя за поднимающимися пузырьками воздуха неловко заработала руками и здоровой ногой, она поднималась вверх.

Катя была уверена, что почти достигла цели, когда ботинок за что-то зацепился, а костяшку лодыжки сильно царапнуло. Судорога тут же отпустила. Не отпускало лишь это нечто. Ей пришлось вновь вернуться в глубь, в темноту, в которой не разобрать ничего. Свернувшись клубком, она потянулась к ботинку, собираясь выдернуть ногу.

Остатки сил исчезли, растворились в беззвучном крике вместе с последними пузырями воздуха. Она умрет здесь. На неё смотрели ввалившиеся глазницы, ногу сжимала чужая рука. Темно-коричневая, иссохшая и морщинистая, она цеплялась ногтями за край ботинка и царапала лодыжку неестественно вывернутым мизинцем с длинным обломанным ногтем. Широко раскрытый рот с удивительно белым ровным рядом зубов, запавшие щеки, клочья коротко стриженных вяло проплывающих мимо волос. Изо рта медленно, но неумолимо появились хелицеры, за ними, вытягивая толстое тело паука серебрянки, поползли остальные конечности. И держащая ногу тварь улыбнулась. Зубы громко щелкнули за широким брюхом. А затем медленно, неумолимо медленно коричневые обрывки губ начали растягиваться в улыбке.