– Мама теперь магии учится. Вот ее сегодня наставник и повел в чистое поле, чтобы лучше сконт… сконц… чтобы голова работала лучше, в общем.

– А эта, Теодорова женушка, обижает тебя, да? – Милад коснулся плеча Драго.

Тот дернулся, вскинул одновременно испуганный и жгучий взгляд. Как будто рука Милада из каленого железа была. Он поджал пальцы, убирая ее, а в груди коротко и жестко сдавило. Неужели все совсем, дотла разрушено? Но убедившись, что его не касаются, не хватают и не обижают, Драго чуть расслабился. Он обнял себя за плечи, признаваясь:

– Не любит она меня. Трогать не трогает, зла не делает, только гадости говорит, но заслуженные. Я же этот… бастард. Не в браке рожден, премудростям всяким неучен.

Оба замолчали. Милад понимал, что нужно бы поддержать, пожалеть, но под рубашкой кожу холодил кристалл. Милад потянулся к нему, сжимая в ладони. Пришло время узнать правду.

– А смотри, какая у меня диковинка есть! – Милад достал из-за ворота рубашки кристалл.

Гладкий, граненый, он сверкал на солнце. Драго оживился, забыв обо всем. Каким он все-таки еще был ребенком! Глаза аж загорелись. Драго подбежал ближе, разглядывая кристалл, с восторгом спрашивая:

– Где ты нашел такой?

У Милада потеплело на сердце. Если бы Драго сейчас взглянул на него, то заметил бы, что он не отводит взгляда. Словно щуплый мальчишка в дорогой одежде куда большая диковинка, чем камень невиданный. И кончики пальцев кололо, словно иголочками: схватить бы, забрать с собой, а там и Дана придет, не кукушка же, не сможет без сына! И все на круги своя… Милад попытался улыбнуться, но уголки губ предательски дрогнули.

– Да у речки, – соврал Милад. – Гляди, какой гладкий.

Он протянул кристалл Драго, молясь про себя, чтобы дотронулся. А тот помедлил немного, засмотрелся. Только потом тонкие пальчики нерешительно потянулись к кристаллу. Милад и дышать забыл, когда их кончики скользнули по гладким граням. Так близко к его руке, держащей кристалл. Все, как говорил Камил: оба коснулись. В ту же минуту кристалл ярко полыхнул белым светом. Да таким ярким, что Милад зажмурился от того, как по глазам ударили эти лучи. Драго испуганно отшатнулся, пряча лицо в сгибе локтя.

– Ты мне соврал! – испуганно воскликнул он. – Что это такое?!

Свет исчез, Милад стиснул кристалл в ладони, прижимая к сердцу. А то колотилось, как оглашенное. Засветился, засветился, да! Только об этом и были мысли у Милада. Но Драго смотрел на него обиженно, весь подобравшись, словно вот-вот бросится наутек.

– Соврал, Драго… Этот кристалл мне колдун дал. И сказал, что если мы родная кровь, то он засветится, когда мы оба коснемся, – Милад не сдержал сияющей улыбки.

Драго отступил на шаг. Он часто-часто замотал головой, задирая рукав. На руке по-прежнему поблескивал золотым символ, напоминающий корону.

– Нет, нет! У меня метка! Ты сам сказал, что я тебе не сын! – голос у Драго сорвался.

От того, как у него на глазах заблестели слезы, у Милада сердце сжалось. Хотя никогда такого не было. Мало ли, от чего дите плачет! Коленкой ушибется – и то ревет. А сейчас, будто на дыбе страшной, все тело выкручивало. Ведь родной, родной же все-таки! Милад и не смотрел на метку, и не думал о ней, так, отмахнулся мысленно, что может, то магия и Теодоровы происки! А сам рванулся к Драго, прижимая его к себе, сжимая в объятьях. Тот дернулся, но Милад не отпустил. Он уткнулся носом во взъерошенные темные волосы, вдыхая уже чужой аромат. Мыла какого-то травяного, незнакомого, дорогого явно. И под руками была уже не простая рубашонка деревенского мальчишки, а колкая, царапучая парча.

– Прости. Прости, малыш, – зашептал Милад, сам зажмурившись, чтобы блеск на глазах спрятать. – Ревность меня изъела к маме твоей. Любил я ее когда-то, да так, что ни пить, ни есть, ни дышать без нее. А она мне от ворот поворот, только о короле своем и думала. Так ее сердце и осталось с ним… Мал ты еще, не объяснить мне. Прости, что обидел, что прогнал вас тогда. Сам не знаю, зачем сделал это, зачем своими руками разрушил все! Правду говорят, что имеем – не жалеем…

Милад хотел говорить и говорить, как на исповеди, только Драго ударил кулачками ему в грудь, пискнув:

– Мне домой надо! Пусти, не то кричать стану!

Милад разжал руки, отпрянул. Хотя что там того удара, от ручек-то детских? Милад чуть наклонился, перехватывая Драго за плечи, с огнем говоря:

– Со мной ваш дом! Вернуть я хочу и тебя, и маму. Тебе же плохо здесь, Драго. И Анисья эта, гусыня важная, обижает! И правилам всяким учат, а ты…

– Не говори никому про камушек! Пожалуйста! – тонко, будто совсем малыш, взмолился Драго.

И тут он заплакал уже по-настоящему. Не затаенной влагой на глазах, не блестинками на ресницах. Драго расплакался по-детски открыто, закрыв лицо ладошками. И только через минуту опомнился, пытаясь вытирать слезы. Милад перехватил его за запястье, заглядывая в глаза. Понимая, в чем дело… Боялся Драго, что история повторится. Что Теодор, как и Милад, прогонит. Как только узнает, чей этот ребенок на самом деле.

– Но это же значит, что мы с тобой родня все-таки. Зачем тебе в страхе жить, что кто-то узнает? – Милад пытался говорить мягко, но тон все равно был таким, словно вот-вот за плечи встряхнет, привык уже.

Драго напрягся всем телом. Он поднял на Милада серьезный, потемневший взгляд. Хотя на щеках еще поблескивали соленые дорожки, но заговорил Драго твердо, даже голос не дрогнул:

– Ступай домой лучше… Теодор разозлится, если увидит.

– А мне не страшно. Мне уже ничего не страшно! – Милад присел на корточки, перехватил его ладони, говоря быстро-быстро, захлебываясь словами. – Я заболел недавно сильно. И так тошно было, что ни тебя, ни мамы твоей рядом нет. А помнишь, как ты заболел? Как я за дровами тебя потянул на мороз, а потом мы в снегу, как два щенка, разбесились? Ты потом разболелся сильно. Мама твоя волком на меня смотрела, как будто без слов говорила, как я ей не гожусь! И бедный, деревенский, и ребенка простудил… не король ей, видите ли! Вот я тогда и разозлился… Но пока тебе плохо было, я и спать не ложился, сидел при тебе.

– Я думал, примерещилось, – робко, нерешительно улыбнулся Драго.

Пока слушал, его взгляд играл, как вода в быстром ручье. То испуг и боль при мысли о прошлом, то вот, легкое тепло.

– Нет, – тихо выдохнул Милад, вставая. – Не примерещилось.

И снова повисло тяжелое молчание. Милад уже понял: не вернуть семью. Напрямую с Даной говорить? Он и не надеялся. Никогда она его не любила, не полюбит и впредь. Хоть сердце из груди вырви, хоть к ногам брось – без толку все! Помнил Милад, как вился вокруг нее после свадьбы, а у Даны так взгляд и остался пустой, тоскливый. Ну, точно как у собаки, которая у порога лежит и хозяина ждет. Знал Милад, что никогда ему этим хозяином, ее сердца, не стать. Потому и озлобился. Видел каждый день, каждый час, что семья у него краденая какая-то. Что когда Дана на руках Драго качала, то в личике младенчика в черты всматривалась. Вдруг Теодоровы глаза будут или профиль его гордый? А в Миладе бродило, бурлило, закипало. И чем дальше, тем страшнее.

Не было у него теперь ни шанса Дану вернуть. А вот через Драго надеялся до нее добраться. Но он стоял напротив, родной-чужой, смотрел куда-то в сторону.

– Может, если захочешь, домой приезжайте! – неловко предложил Милад. – Хоть с охраной, хоть иногда.

– Зачем? – тихо спросил Драго и сам сжался, когда понял, как прозвучало.

Миладу хотелось броситься к нему, наговорить ерунды. О том, что на рыбалку пойдут или по грибы, или на праздник весной сходят, во дворце так не веселятся, как простой народ! Но все слова в горле застревали… И хотелось уже замахнуться, как раньше, выместить злость и досаду. Только рука не поднималась. Драго и так вздрогнул, увидев, как у Милада сжались кулаки.

– Я все равно заберу тебя! И мамку твою заберу! Когда Теодор ей наиграется! – прорычал он. – Так оно и было, когда ты родился, а он за морями шлялся или где там! Еще верну я вас!