Всю дорогу я думал. Кто эта таинственная незнакомка и какая связь между мной, меняющейся реальностью и ею?

Если время на таймере сдвинулось на целый год, значит ли это, что Джусиху погонят из нашей школы погаными тряпками? Или просто не дадут стать директором?

Что будет, если ее вдруг назначат директором в другую школу? Не нивелирует ли это положительный эффект? Джусиха-то продолжает существовать, а такой злокачественный человек везде пролезет и воцарится. Главврач Жунько, из-за которой уволилась мама, такая же. Вот бы поместить двух змей в банку — пусть аннигилируют.

Машин на дороге субботним утром было немного, в том числе фур, от которых меня на мопеде сдувало с обочины, и к бабушке я добрался быстрее обычного. Заметил на заборе табличку «куплю грецкий орех». Открыл калитку, обнялся с Боцманом — ну какой же душевный пес, всегда такого хотел! — и лишь потом закатил мопед во двор.

Первым из кухни вышел Каналья с тетрадью в руках, куда он записывал заказы и график работ, радостно помахал ею. Из дверного проема выглянули бабушка и Каюк. Я пожал руку Каналье и направился на бормотание радио, надеясь и бабушку отблагодарить за вклад в нашу революцию, и новости узнать.

— Привет, ба! И тебе, Юра, привет. Огромное спасибо, что не дала пропасть от голода и покормила моих революционеров.

Бабушка улыбнулась.

— Это меньшее, что я могла сделать. Сам-то не голодный? У меня тут творожок. Будешь?

— Не откажусь, — потер руки я. — Дома не успел позавтракать.

Усаживаясь за стол, я заметил в душевой два ящика огромных груш — бабушка и без меня отлично справлялась. На столе стояла пиала со сметаной — настоящей, плотной, в которой ложка стоит.

Юрка сверлил меня взглядом и аж на табурете подпрыгивал, будто хотел поделиться со мной радостной вестью, но не находил удачный момент.

— Что у тебя? — спросил я.

Он вскочил и кивнул на выход.

— Давай покажу!

Он повел меня в гараж и остановился возле мопеда, точно такого же, как мой.

— Вот! — раздулся от гордости он. — У меня по матеше четверка за контрольную! Прикинь! Если четверть без трояков закончу, ставим мотор, и можно кататься!

— Круто! — порадовался я не за приятеля даже — почти за брата.

— А давай погоняем, кто быстрее? — сверкнул глазами он.

Я покрутил пальцем у виска.

— Ты дурак? Шею свернуть хочешь? Это же не гоночный болид! Яму словишь — перевернешься и мопед сломаешь, и костей не соберешь.

Каюк потух и проворчал:

— Как бабка старая, блин.

А я впервые в жизни понял родителей, которые даже при наличии средств категорически против того, чтобы у чада был мопед. Вот и я жалею, что такое предложил — все-таки у Юрки ветер в голове, может убиться насмерть.

— А ты, как дебил безголовый, — парировал я и вернулся в кухню, Юрка на меня уже не наседал — обиделся.

Зато напротив уселся Каналья, открыл разграфленную и исписанную тетрадь, похвастался:

— Гля, какой у меня график работы на следующую неделю! Только в пятницу в обед есть окошко. — Он перевернул страницу, где вел учет запчастей и писал список необходимого. — Я у нас на авторынке глянул — и правда цены чуть ли не вдвое выше. Так что из Москвы возить выгоднее.

Мне подумалось, что еще выгоднее было бы найти контакты отдела продаж (или как он сейчас называется) завода и закупать запчасти, минуя посредников. Я поделился соображениями с Канальей и закончил мысль:

— Так мы будем держать самые низкие цены в городе при отличном сервисе.

— Еще журналы бы по иномаркам. Ну, или руководства по эксплуатации.

— Подумаю, где достать. Уже горит, да?

Каналья кивнул и снова перевернул страницу своего журнала учета.

— А это наша прибыль за неделю. Тут в долларах.

Мои глаза чуть не вывалились, а челюсть — не упала на пол.

— Офиге-еть! Пятьсот пятьдесят баксов!

— Чистыми вот, — он ткнул пальцем в цифру 347. — А вот запчасти, что я продал. Закупочная цена — продажная. Больше ста баксов чисто на продаже.

Я прищурился, анализируя цифры.

— Наценка — тридцать процентов⁈ — вскинул брови я.

— Много? — чуть виновато спросил Каналья.

— Мало! Сейчас народ не парится и делает стопроцентную накрутку!

Он поскреб в затылке, задумался и выдал, разведя руками:

— Неудобно как-то. Не по-человечески. Где же столько денег людям взять? Мы что, драконы, так драть.

Самому неудобно стало. И правда ведь. Надо придумать гибкую систему скидок, чтобы ни себя не обидеть, ни людей.

— Делаем так. Эту цену оставляем только для тех, кто ремонтируется у нас, и для оптовиков, чтобы им было выгодно перепродавать на рынке. Розничная цена — как у всех, с наценкой в сто процентов… — Я поймал заинтересованный взгляд бабушки и снова устыдился жадности, собрался уступить, но вдруг понял, что прав, продолжил:

— Смотрите, если у нас дешевле, чем везде, мы перекупов задавим. Ну смысл им у нас брать и перепродавать? Хочешь сэкономить — ремонтируйся у нас.

Бабушка усмехнулась и зааплодировала:

— Вот ты буржуин!

Я положил пятерню на расчеты.

— Я не делаю ничего плохого. Люди могут дешево и качественно починить машину. Другие имеют возможность заработать без риска, если будут покупать запчасти на перепродажу у нас, а не гонять за тридевять земель, рискуя быть ограбленными бандитами или украинскими таможенниками.

— Только я не смогу тебя возить по городам в выходные, — сказал Каналья.

— Справлюсь, у меня клиенты уже наработаны. Компаньона найму из надежных людей.

Я задумался. Бизнес, он, как человек: или развивается и расширяется, или регрессирует, стагнация для него губительна. Позже придется открывать филиалы, светить бизнес перед государством, приманивать стервятников. В девяностых на нас будут наезжать рэкетиры, начиная с нулевых — они же под прикрытием силовиков, если бизнес покажется доходным какому хищнику покрупнее. Выбирай: или продаешь бизнес нам (спасибо, хоть так), или…

Есть тысячи способов убрать человека.

Чертова память взрослого! Так все красиво и радужно представлялось мне нынешнему, что я аж расстроился, соприкоснувшись с реальностью. Выходит, в девяностые проще сохранить бизнес, если у тебя есть крыша.

— Придется тебе, Алексей, дружить с афганцами или платить им, — предложил я. — Иначе нами заинтересуются, и бизнес мы не удержим. А деньги маячат очень хорошие.

— Не хотелось бы, — вздохнул Каналья, отхлебнул чай из чашки, которую перед ним поставила бабушка.

— Другой выход — создать альтернативу: ОПГ отмороженных, готовых на все за деньги. Или платить ментам, но они еще ненадежнее бандитов.

Воцарилось молчание. Каналья усиленно думал, бабушка молчала, ждала, пока я поем, радио пело. Снова вернулись мысли о том, что я видел во сне.

— Кто-нибудь знает, лимфома — это рак? — спросил я невпопад.

— Звучит смертельно, — ответила бабушка, вышедшая на улицу раскурить трубку. — У кого она?

— У матери одной девочки, — не стал говорить правду я и сразу же сменил тему: — Дед на связь выходил? Нам понадобится его помощь. В Москве становится опасно.

Бабушка пересказала новости, которые я уже слышал: Белый дом вне закона, окружен милицией, там нет света и воды, но депутаты не расходятся, потому что их поддерживают люди и часть генералов.

— Только бы не полыхнуло, — буркнул Каналья.

Возмущенная бабушка разразилась спичем, что, если народ поднимется, он может все, и тому пример — наш школьный пикет. Спорить с ней я не стал, а за деда было очень и очень тревожно.

— Деньги бери только долларами, — посоветовал я Каналье. — Как бы клиенты ни упрашивали. Может полыхнуть, и тогда рубли обесценятся.

— Откуда ты знаешь? — удивился Каналья.

— Так всегда было во время смуты, — ответил я, допил молоко и встал: — Поехали. Нужно успеть вернуться и обменять рубли, пока не стало слишком поздно. Иначе мы рискуем прогореть.

Мы сели в машину, и я долго рассказывал про инфляцию и о том, почему важно рассчитываться в долларах.