— Ура! — Памфилов подпрыгнул на месте.

— Ура-а-а! — подхватили остальные.

Рая обняла Илью, уперлась в него необъятной грудью. Инна повисла на онемевшем от счастья Памфилове. Гаечка и Алиса закружились в хороводе.

— Победа? — спросил лопоухий и заорал: — Победа! Мы свергли Джусь!

Оператор перевел объектив на радующихся детей.

— А теперь — расходитесь! — велела Ройзман.

Так хотелось просто взять и уйти, но нужно было додавить ситуацию, к тому же старшеклассники должны поучаствовать в пикете, и скоро придут газетчики, обещанные Леонидом Эдуардовичем, и я сказал:

— Мы останемся здесь, пока не убедимся, что делаются какие-то шаги.

Ольга Романовна смерила меня ненавидящим взглядом.

— Вам недостаточно моего слова⁈

— Я не хочу, чтобы дело спустили на тормозах.

Ей очень не хотелось огласки, ведь назначение Джусихи — ее инициатива. Пообещав разобраться, она выставила себя героем, а тут какой-то сопляк рубит ее героизм на корню.

Ройзман зашагала прочь. Телевизионщики собрали оборудование и отошли в сторону обсуждать сюжет. Возможно, они все переврут, и мы окажемся не на первых ролях, но это неважно, важно, что удалось припугнуть Ольгу Ройзман, и теперь голова Джусихи точно покатится.

Восьмиклассники разобрали транспаранты — нашего брата прибавилось. Каково же было мое удивление, когда в толпе торговцев я заметил Каюка с огромной клетчатой сумкой-кравчучкой, которую он еле волок. Направлялся он явно к нам. Издали помахал рукой, и я бросился ему помогать, вклиниваясь между прохожими.

Едва приблизился к нему, как голова закружилась от аромата свежих пирожков. Мой пустой желудок радостно взревел — перепсиховал я, теперь люто хотелось есть.

— А мы с бабушкой, вот, еду приготовили, — похвастался Юрка. — Она говорит, вы ж там голодные!

— Спаситель ты наш! Круто! — воскликнул я и пожал руку, а потом взял сумку за ручку с одной стороны, и мы поволокли обед к нашим.

По пути я отчитался о том, что уже сделано, и Каюк буквально засиял. Про еду мы решили пока ничего не говорить, повременить до трех часов дня, когда соберутся старшеклассники.

Вскоре пришел Мановар с двумя одноклассниками, радостно влился в протестное движение, размахивая табличкой с надписью «9 В». Спустя минуту явились Ян и две девчонки. Немного семиклашек, но это не критично.

Борис закончил с плакатами, раздал их, а те, что предназначались одиннадцатому классу, сложили у стены здания. Мы все толпились под огромным навесом и, глядя на сгущающиеся тучи, я думал, что дождь нам не страшен.

— Долой учителей — оборотней! — орал Памфилов, вошедший в роль Ленина на броневичке.

Даже Гаечка осмелела и кричала вместе с ним, вскидывая кулак в такт словам.

Наш протест привлек Бузю, который мыл машины неподалеку, и по просьбе Бори он притащил старую замызганную куклу с выколотым глазом, из которой мы сделали повешенного. В общем, народ тусовался и веселился, менты поглядывали косо, но никого не трогали.

И вдруг Гаечка, которая вошла в раж и выкрикивала лозунги, замолчала. Втянула голову в плечи и сперва попятилась, ощетинившись, будто кошка, заметившая на своей территории чужака, а потом выпятила грудь и шагнула вперед. На кого она так среагировала? Я обернулся и увидел бучиху Ольгу, которая привела Карасиху, заклятого врага Саши, а где Карасиха, там Шипа и замызганная Москва. К сестре подскочил Карась и принялся взахлеб рассказывать о наших успехах.

Карасиха заметила Гаечку и тоже напряглась. Я вклинился между ними.

— Девчонки, спасибо, что пришли. Мы делаем общее дело, потому прошу забыть о прошлых обидах хотя бы на время.

Гаечка фыркнула и отвернулась, скрестив руки на груди. Настроение у нее резко ухудшилось.

— А че такого? — не поняла Ольга.

Пришлось объяснять:

— Заворотнюк долгое время относилась к Саше… не должным образом и отказывалась признавать свою неправоту.

— А причина? — спросила Ольга.

Я пожал плечами. Карасиха набычилась. Видимо, Ольга была смотрящей их класса, потому шагнула к девчонкам и потребовала объяснений:

— Причина⁈

— Она нам дули тыкала в окно, — проблеяла Москва.

— Да нет причины, — спокойно сказала Гаечка. — Они решили, что я лохуха, вот и все. Пришлось объяснить им, что это не так.

Ольга хохотнула.

— Теперь быстро помирились. Ну?

Гаечка скрестила руки на груди. Карасиха пробурчала:

— Мы были неправы. Ты нормальная.

— И? — прищурилась Саша.

— Мы типа сожалеем, — косясь на Ольгу, сказала Шипа, — и больше так не будем.

Гаечка самодовольно улыбнулась.

— Ладно уж, и я не буду бить ваши морды.

Карасиха пропустила реплику мимо ушей, но близко к Гаечке эта веселая троица не подходила. Последними явились представители одиннадцатого класса: Наташка, Чечурина, еще две девчонки и Кузя, длинный и нескладный Олег Кузнецов.

Когда все собрались, площадка под навесом у входа в администрацию была полностью заполнена, мы выстроились с транспарантами. Сменяя друг друга, громогласные Лихолетова и Памфилов выкрикивали лозунги, остальные повторяли хором.

Часа через три после начала наш пикет все-таки привлек внимание коммунистов. Женщина с рупором наблюдала за нами, стоя под молоденьким платаном. Наконец она решила подойти, устремилась к нам, я двинулся навстречу, встретил ее у нижней ступени:

— Здравствуйте.

Она поглядела без интереса, пришлось объяснять, что мы затеяли:

— Я организатор этой акции. Мы протестуем против назначения на должность директора некомпетентного человека.

— Ты? — не поверила она и принялась взглядом выискивать взрослых. — Кто главный? Хотелось бы переговорить с ним.

— Он перед вами, — улыбнулся я и решил воспользоваться ее замешательством, прикинуться дурачком: — Вы же тоже за справедливость? Можете одолжить рупор минут на десять?

Не дожидаясь ответа, я протянул к нему руку:

— Ненадолго. Пожалуйста! Разве компартия не хочет помочь детям?

Она и сообразить не успела, как громкоговоритель оказался у меня, я взлетел по ступеням наверх и прокричал в рупор:

— Товарищи! Дамы и господа! Мы, ученики семнадцатой школы, обращаемся к вам! Не оставайтесь равнодушными к нашей беде!

Прохожие начали оборачиваться, старушка с авоськой остановилась и вытянула шейку. Охваченный азартом, я говорил и говорил — о том, какое сейчас страшное время, о молодежи, потерявшей ориентиры, о голоде и неуверенности в завтрашнем дне.

Все больше и больше останавливалось людей. Поймав волну моего вдохновения, они настраивались на нее, и каждое мое слово отдавалась в их душах. Мы были единым целым — вот она, сонастройка! Когда ты больше не один, и не будешь один, все вокруг — друзья и единомышленники, готовые подставить плечо. Все мы — сила. Могущественная и созидательная. Мы растворяемся друг в друге, и малое становится частью великого. И непонятно откуда берутся правильные слова, какие не отыщешь в другое время.

Вспыхнула красная кнопка «Аттеншен», и меня будто столкнули на землю, и вот стою я, маленький и ничтожный, с рупором. Опасность! Потому что именно эта сила превращает человека в лемминга и заставляет жертвовать собой, во имя добра творить страшные вещи.

Она такая могучая, что в ней легко раствориться и потерять себя! Вот так воспаришь — а потом хрясь! И валяешься пережеванный, с поломанными костями, никому не нужный и использованный.

Я путанно закончил речь тем, что коррупция коснулась и учителей, и вот мы вынуждены защищать своего хорошего директора, а нас не хотят слышать.

Последние слова я произносил через силу, они будто бы прорывались из горла с трудом и боем. Смолкнув, я вернул громкоговоритель коммунистке, шепнув:

— Спасибо.

Памфилов исступленно зааплодировал. Женщина-коммунистка — тоже. Наши подхватили, им ответили люди на площади, охваченные чем-то наподобие религиозного экстаза.

— Меня зовут Мария, — представилась активистка, разглядев во мне очень полезную деталь своего плана. — Предлагаю нам объединить усилия. Коммунистическая партия — с молодежью!