— Думаешь, батя дал? Хрен там! Пока не заработал, мы в обносках ходили, Борька мои вещи донашивал.

Чтобы расположить ее к себе, надо, чтобы она ощутила: я не враг, а союзник в борьбе против тирана.

— Наташка на тебя злится, потому что тебе батя шмот покупал, когда она одевалась, как бомжиха.

— Покупал, ага, — проворчала Лика. — Это все мать. Один раз куртку притащил, ношеную. Наверное, снял с кого-то. Хорошо, если не с трупа.

Реплику про труп я пропустил. Наверное, взяли воров, а хозяйка куртки не нашлась. Бесхозные вещи, в том числе золото, что взяли у воров, тоже раздербанят. Так что папаша сорвет куш.

— Ну а мать что? Как она такое допустила?

Лика скривилась, словно это я ее ударил, опустила голову, думая, говорить или нет. Стиснула зубы.

— Сделала вид, что ничего не случилось, — решилась-таки Лика.

— Как так? — возмутился я. — Он же не отец тебе, а чужой дядя!

Лика скрипнула зубами, вся сжалась. Подумала немного и выдала:

— А куда ей деваться? Она беременная от него. Третий месяц уже.

У меня пропал дар речи. Лика язвительно добавила:

— Так что радуйся, у тебя будет братик или сестричка. Ты счастлив?

— Неимоверно, — ответил я. — Ладно, хрен с ними. Ты-то что думаешь делать? Куда ехать? Бабушка у тебя есть?

На лице Лики возник животный ужас.

— Что я, дура? Там он меня в первую очередь будет искать. И на вокзалах. Хоть пешком иди.

— Куда ты пойдешь? У тебя есть деньги? А учеба? Тебе два года учиться, и паспорта, наверное, еще нет.

— Весной шестнадцать, — уронила она, глядя на свои сцепленные пальцы. — На работу пойду.

— Какая работа? Ты о чем? Кто тебя возьмет? — попытался ее образумить я.

— На рынок устроюсь хоть за сколько. Протяну до весны, а там уже будет проще.

Вот же дуреха! Чем она думает?

— Где протянешь? За какой хрен?

— Золото сдам… — злобно бросила она.

— Ты вынесла из дома золото? — воскликнул я, не совладав с эмоциями.

Так вот почему ее отец ищет! Вряд ли он заявил о пропаже, потому что тогда может вскрыться домашнее насилие. Но когда найдет Лику, насилия будет больше.

— За моральный ущерб, — прошипела она и разродилась тирадой: — Это ж не я к нему в дом пришла и объедаю, а он приперся со своими правилами! Шныряет везде, контролирует, шагу ступить не дает, придирается. Вот нафига он лезет в мою комнату? Я его трогаю⁈ Вот и ты меня не трогай. Нет же! Проверяет все, пыль ищет. А подрались мы знаешь из-за чего? Он придрался к иголке в занавеске в моей комнате! Типа это что такое⁈ А я ему: своих детей учи! Слово за слово, и вот. — Она коснулась щеки. — Так достало слушать, какие вы у него талантливые и хорошие, не то, что я…

Вот тут я удивился так, что аж дыхание перехватило.

— Что⁈ Ты ничего не путаешь? Мы — хорошие?

Не понимая мою реакцию, Лика свела брови у переносицы.

— Ну да, перед всеми вами хвастается… Что такое?

Я усмехнулся.

— Когда он с нами жил, слова доброго не услышишь. Все хорошие, кроме нас, мы — ленивые бездарности. Что ни сделай, все плохо.

— Вот! — воспрянула она. — Ты меня понимаешь!

— Вернемся к твоим планам. — Я вздохнул. — Только выслушай, не перебивай. Хорошо?

Лика кивнула и приготовилась внимать, уже видя во мне не врага, а сообщника.

— Допустим, ты автостопом доедешь в другой город…

— Автостопом — нет! Пешком дойду.

Хорошо хоть понимает, что автостопом — опасно.

— Ладно, дойдешь. Допустим, сдашь золото и снимешь…

— Комнату у бабушки.

— Идет, пока неплохо. Устраиваешься ты на рынок, а рынки кто держит?

— Бандиты. Но я-то не с ними буду общаться. Найду какую-нибудь тетку, попрошу ее подменять на точке.

— Тоже неплохо. Но рынки все под кавказцами, они там кишат, как и кишит шушера типа карманников, перекупов, грабителей и бомжей. Они быстро вычислят, что девочка одна, и ее некому защитить. Продавщица тоже может это вычислить, они ведь люди ушлые, и кинуть тебя на зарплату. И что? Кому пойдешь жаловаться?

— Но может и не кинуть, — не сдавалась Лика. — В конце концов, наймусь к кому-то другому, попрошу зарплату каждый день.

— Если кинут только на зарплату — полбеды. Могут сделать недостачу и поставить на счетчик. И придется отрабатывать вечно, и не только продавщицей. Вон, подруга никуда не устраивалась, ее чуть в Турцию не продали.

— Ужасно, — поморщилась Лика.

— Понимаешь, какое время? Вероятность, что все у тебя получится, есть, но она мизерная. Нужно искать другой путь.

— Вот только не говори, что мне надо вернуться! — вскинулась она. — Я его боюсь. Вижу его — и трясет.

— Он хорошо понимает силу. Ты можешь его посадить. Снять побои и…

Глаза Лики стали такими круглыми, что я понял — она и правда боится, отец запугал ее до икоты. Но бросать учебу ей нельзя, и паспорт она не получит, если уедет, и вся жизнь пойдет под откос. Даже если когда-нибудь легализуется, ее с девятью классами образования потом и кассиром не возьмут. Ладно, попробую подойти с другой стороны.

— Ты позволишь ему выгнать себя из собственного дома, куда он ни копейки не вложил? Да, он мент, но он не всемогущий! Есть прокуратура, которая следит за ментами. Наташка хотела его посадить, она и сейчас его ненавидит… — Видя, как Лика побледнела, я взял другой курс: — Есть еще один выход. Но понадобится поддержка твоей матери.

Лика потрясла головой.

— Она для меня умерла. Его я простить смогу… когда-нибудь. Но не ее. Она ведь… она ведь — моя мама! И допустила. Просто сделала вид, что ничего не происходит! Да я бы убила за своего ребенка! Выгнала и прокляла, вот.

— Может, он и ее запугал, и ей тоже нужна помощь? Взрослые иногда только кажутся взрослыми, а на самом деле они хуже детей.

— Она от меня отреклась. — Лика закусила губу. — Понимаешь? Меня выбросили на помойку!

Все-таки дети многое перенимают от родителей. Лика старалась выглядеть безэмоциональной, как мать, но было видно, что за этой маской — вулкан страстей. Анну я не понимал, но ее холодность и рассудительность казались мне настоящими. Может, она перенесла произошедшее еще более болезненно, чем сама Лика, и сейчас локти кусает и сходит с ума. Но не исключено, что, как часто бывает при большой разнице в возрасте между детьми, при появлении младшего старший теряет актуальность, а иногда и вовсе становится обузой. Причем это не потому, что у родителей не остается времени на старшего, а глубинное отторжение, продиктованное инстинктами.

Можно было бы подумать, что, третируя Лику, отец так освобождает территорию для еще не родившегося малыша, но я знал его слишком хорошо. Он просто считает падчерицу своей, а раз она своя, делать с ней можно, что угодно, такая вот извращенная психология.

— Давай так, — предложил я. — Ничего о тебе не рассказывая, я поговорю с твоей матерью. Скажу, твои одноклассники говорят, что ты пропала, потому что отчим тебя избил.

— Нет!

— Я не скажу, что встречался с тобой, просто хочу посмотреть на ее реакцию. Вдруг она вообще за тебя? Просто вы не поняли друг друга. Заодно объясню, что и ее отец будет бить, если она скажет ему слово против. А ты поживешь в доме с моими знакомыми, комфорта там нет, зато безопасно. Как тебе план?

Тяжело вздохнув, Лика задумалась.

— Только не проболтайся, что видел меня. Она умеет выведывать то, что ей надо.

— Конечно не скажу.

— Тогда — да, а что это за место?

Увлеченный разговором, я не заметил, как к нам подошел Бузя, который продолжал в свободное время мыть машины.

— Привет! — гаркнул он, и Лика аж на плите подпрыгнула, обернулась.

— Это кто? — Бузя ткнул в нее пальцем.

— Лика, она немного поживет с вами.

— Она тоже бездомная? — удивился Бузя, а Лика дернулась всем телом и заревела, лбом упершись в кулак.

Потом Бузя удалился, не поняв, что он такого сказал, а я долго объяснял девушке, что это не притон, да, там простенько и обстановка деревенская, зато безопасно, а Бузя, Ваня и Света — хорошие, а не бичи какие. Лидия так вообще святой человек. Кровать можно соорудить в летней кухне, до ноября будет тепло.