— Ну?

— Сработало. Клюнули, — отчитался я. — Ща в отделение побегут всех на уши ставить.

— Как ты смог? — удивился Илья. — Я до последнего не верил. Что твой отец нам поможет, учитывая. Какой он.

— У него своя выгода — раскрыть преступления и получить поощрение, — объяснил я. — На наши проблемы ему плевать. А тут все на блюдечке — как не схватить готовое? Кстати, у него день рождения завтра, у них с мамой один за другим.

— Поздравил так поздравил, — улыбнулся Илья и сразу погрустнел, задумавшись о судьбе своего магнитофона — а что, если его уже кому-то продали?

— У меня больше ценного пропало, — попытался его утешить я. — И телек, и мопед, который двести баксов стоит. И спортивный инвентарь. Надеюсь, успеют взять воров до того, как они распродадут наше добро. Это ведь небыстрый процесс. И вряд ли они сбывают украденное у нас в городе.

— Откуда выводы? — прищурился Илья.

— Да рассказали мне, что эти черти ограбили человека, уважаемого в криминальных кругах. Все точки, куда можно сбыть награбленное, под надзором.

Домой мы поехали в «Икарусе», покачиваясь на круге, разделяющем его на две части. Честно расплатились с кондукторшей, которая пошла дальше и тщетно пыталась выбить копейки за проезд с вырубившегося алкаша. Тот мычал, сучил ногами и матерился.

Пробудилась память взрослого и вошла в конфликт с настоящим. Кондуктор — самая адская, неуважаемая и низкооплачиваемая работа, когда ты не защищен, тебя могут обматерить школьники, ударить гопники. Удивительно, что кто-то соглашается работать на таких условиях! Вышибала на минималках.

И тот же контролер двадцать лет спустя — уважаемый человек в сопровождении силовиков, которого все боятся. Как же все изменится! Люди, считающие девяностые «святыми» — кто вы⁈ Где ваши глаза? Или совесть?

Илья вышел на своей остановке, я — вместе с ним, чтобы позвонить бабушке и попросить заехать за мной. Про ограбление решил ей не говорить, пусть думает, что мопед просто поломался, а то еще разволнуется, ночью спать не будет.

Домой я прибыл без малого в десять, еле волоча ноги.

Борис нарисовал карикатуру на грабителей и приколол к стене. Мамы не было, Наташки тоже, и поужинали мы мужской компанией. В десять, так никого не дожидаясь, мы начали укладываться спать, ведь меня ждал очередной сложный день, но вдруг я кое-что вспомнил: октябрь близко! Скоро путч, расстрел Белого дома. Да он вот-вот уже грянет! Вспомнить бы еще точные даты.

Вот так думаешь — попаду в прошлое, как наворочу дел! А оказывается, что ты не помнишь даже судьбоносных дат ближайшего прошлого.

Потому вместо того, чтобы завалиться спать, я включил телевизор, нашел что-то новостное. Ельцин, еще не спившийся, но уже опухший, открывал и закрывал рот, но слышно его не было: его речь с ельцинского на русский переводил диктор:

— Однако, как отметил президент, открывая сегодняшнее заседание, реализация его идет медленно. Одна из основных задач Совета Федерации, по мнению главы государства, как раз и заключается в том, чтобы разработать эффективный механизм воплощения в жизнь федеративного договора и снять напряженность между различными ветвями федеративной власти, преодолеть ситуацию двоевластия. В этом президент рассчитывает на поддержку Совета Федерации.

Я напрягся, услышав «двоевластие», но дальше не прозвучало ни слова, предвещающего грядущую бурю. Может, в этой реальности все изменилось, Ельцин проиграет, и все пойдет другим путем?

Я-подросток хотел в это верить и жаждал перемен здесь и сейчас, потому что Ельцин — это не перемены, а усугубление существующего ада. Я-взрослый возразил, что закончилось-то тем самым сытым будущим, о котором я тоскую. Но все равно смотрю на опухшее рыло главы государства, и аж трясет. Понятно, что это лишь говорящая голова, но именно с ним ассоциируются все беды, что нас постигли: тысячи спившихся от отчаянья людей, умерших от голода, бездомные дети, девочки, отдающиеся за палку колбасы.

Хотелось, чтобы его завалили! Но это лишь хотелки, его оппоненты не лучше. И если бы я-взрослый попал в тело кого-то более зрелого, то попытался бы вмешаться в ход истории, а так остается только работать локально, утешая себя, что большое — в малом.

Ничего особенного по телеку не сказали, сплошное бла-бла-бла. Вроде как ничто не предвещает бурю. Как было в той реальности? Так же? Гугл, ау!

Не вспомнить. Главное — пока все спокойно, но рвануть может в любой момент, я четко помнил, что противостояние будет в конце сентября — начале октября. Надо следить за новостями.

— Ты че там, постарел? — спросил Борис. — Ща очки наденешь — и за газету?

— Да чую, скоро что-то будет, — сказал я, кивнув на телевизор.

— Что?

— Типа революция.

— Ну и хрен с ней. Давай спать, а?

Я дослушал новости до конца, убедился, что пока в Багдаде все спокойно, и вырубился, едва голова коснулась подушки.

Утром ни Наташка, ни мама не появились. Именинница, надо полагать, осталась у бабушки. Наташка — может, у бабушки, а может, улизнула к Андрею. Пока никто не может отследить, где она.

Дальше все шло по плану: приехали бабушка и Каналья. Алексей сразу же ринулся ко мне:

— Что с мопедом? Может, вечером поглядеть его? Подшаманить, а?

— Угнали мопед. Нашу базу, где мы тренировались, ограбили, — шепнул я. — Только тс-с! Ни бабушке ни слова, ни маме. Не хочу никого волновать, батя уже землю роет, зацепки есть, к вечеру, думаю, возьмут воров, если с места не снимутся…

Говоря, я заметил, что Каналья слушает вполуха, витая в облаках.

— Хорошо, — кивнул он и улыбнулся своим мыслям.

— Надо сегодня побыстрее все закончить. По воскресеньям мы и так к двум освобождаемся, а надо раньше. А то я от неведения сдохну.

— Ладно.

— Слушай, мама домой не пришла, она у бабушки? — спросил я.

О, как он взбледнул! И улыбка стала еще шире.

— Не переживай, Ольга осталась у матери. И сегодня она обещала помочь мне прибраться в гараже, ну, что мы арендовали под мастерскую.

Захотелось присвистнуть, но я сдержался. Таки мама на него запала! Вот откуда такие перемены в ее поведении! И это замечательно, осталось только скрестить пальцы.

— Лучшего отчима и представить сложно, — улыбнулся я, и Каналья покраснел, как подросток, что-то захотел спросить, но передумал.

Все полчаса пути я думал о том, до чего же коварна любовь. Она всегда приходит за тобой, а не к тебе — как сотрудник тайной канцелярии. «Пройдемте со мной. Все, что вы любили, потеряет для вас значение. Теперь вы — раб своих желаний. Распишитесь вот здесь и вот здесь».

На Каналью каждая вторая женщина вешается — почему ему нужна именно мама, которая ему не особо подходит? Что он в ней увидел такого особенного? Или ничего не увидел, химия сошлась, и глаза заволокла пелена?

Что Наташка увидела в Андрее?

Что я-взрослый нашел в своей бывшей жене? Мне-взрослому никогда не нравились классические красавицы, которых можно встретить где угодно, а через пять минут забыть. Я предпочитал женщин с яркой индивидуальностью и закрывал глаза на тревожные звоночки типа поздравления тети Иры.

Откроются у Канальи глаза — и что?

Может, и ничего. Может, ему нужна именно такая женщина, которая будет безоговорочно слушаться и принимать его веру. Кто действительно будет в выигрыше — это я, с Алексеем можно иметь дело и проворачивать всякие схемы. Он для этого достаточно рисков, но не безумен, чтобы влипнуть.

Каналья сделал все, чтобы мы быстро закончили с торговлей, я тоже, и в полвторого мы продали двадцать упаковок кофе.

Настала пора разъезжаться, я попросил высадить меня на рынке, где сразу же побежал к телефону, позвонил Лялиной, номер которой помнил наизусть, и она сразу же ответил:

— Лейтенант Анна Лялина, здравствуйте.

— Это Павел, — проговорил я, стараясь унять сердцебиение и одышку. — Есть ли новости?

— Павел! Да, новости есть. Степанова взяли, допрашиваем. Пока он сотрудничать отказывается. Но, думаю, полчаса — и будет готов.