— Боря, можно тебя на пару слов?

Ирина, что льнула к Каналье и в рот ему заглядывала, зыркнула недовольно и сразу же потеряла к нам интерес. Алексей отодвинулся от нее на край дивана и оказался зажатым в угол.

— Ну вот опять начинается беготня, — проворчала бабушка. — Сейчас есть будем!

— Пять минут! — безапелляционно произнес я таким тоном, что и Наташка насторожилась, встала, но я жестом велел ей сидеть.

С Борисом мы вышли во вторую комнату, где печь, я подождал, пока мама пройдет в зал, и прошептал:

— Помнишь, ты говорил, что видел двух шнырей во дворе Ильи?

Брат кивнул, сведя брови у переносицы.

— Ты хорошо их запомнил? Нарисовать можешь?

— Что случилось? — шепнул он.

— Ночью на базе взломали замок. Украли Илюхин магнитофон, угнали Карпа. Только тс-с! Маме ничего не говори, она будет волноваться. Так вот, я думаю, это те шныри и были, они нас пасли.

— И что теперь делать? — чуть не плача спросил Борис.

— Так сможешь нарисовать их фотороботы? Это поможет следствию.

Если менты ничего делать не захотят, я знаю, кто точно заинтересуется ворами и подключит своих людей. Если их возьмут, то и магнитофон найдется, и тем более мой мопед, только действовать нужно быстро.

— Ну-у… попытаюсь, — подумав, ответил Борис.

— Ща мать за столом поздравим, посидим немного и сваливаем. Скажем, что друг навсегда уезжает, надо проводить.

За столом ждали нас. Мама буквально светилась от счастья, никогда у нее такого праздника не было. Атакуемый Ириной Каналья пересел к ней, но в открытую ухаживать не решался. Ирина злилась, аж вены на шее вздулись. Мы с Борисом сели рядом друг с другом, поближе к выходу. Все были так увлечены мамой, что не замечали, какие мы напряженные.

Мне думалось, что ограбление подвала — это не квартирная кража, тут заявление должна ЖЭК подавать, и, по идее, все проводится через них. Плюс заявления от жильцов, чье имущество пропало. Настораживало, что мой мопед там никаким боком. Значит, Илья должен был написать, что это его транспортное средство. Илья — ха! Он же беспаспортный. Родители его должны написать.

А дальше надо пинать ЖЭК, чтобы они там дергали ментов, которым нафиг ничего не надо. Завтра отца не только с днем рождения поздравлю, но и озадачу. Все будет зависеть от того, насколько точно Борис нарисует фоторобот. Наверняка домушники-профессионалы уже проходили по аналогичному делу и отмотали не один срок, их фото должны быть в базах.

Бабушка встала с рюмкой самогона и проговорила:

— Доченька! Как же я счастлива, что Бог тебя мне вернул! Так больно было смотреть, как ты жила, какая была, а теперь все наладилось, у тебя горят глаза, и мне радостно. С днем рождения тебя, моя милая маленькая Оленька! Вон, какая взрослая уже, и такая юная. Одного хочу тебе пожелать: будь счастлива, родная!

— Спасибо! — Мама всхлипнула.

Чокнулись. Память взрослого отчаянно желала бахнуть рюмку настойки, снять напряжение, от которого болели плечи, но я понимал, что меня унесет, и дела встанут. Бабушка опрокинула рюмку в рот и полезла к маме обниматься, аж слезу смахнула. Ирина с каждой минутой становилась все зеленее и зеленее. Маме она подарила аж целый шампунь, он стоял возле телевизора. Видимо, ее злило то, что и кавалер, которого она присмотрела, к сестре переметнулся, и все внимание ей, и подарки дорогущие, среди которых ее шампунь — ну просто позор.

Второй тост произнесла Ирина. Поднялась и как по писаному отчеканила:

— Дорогая сестра, желаю, чтобы у твоих детей была богатая мать. Чтобы ты шла по лесу, на тебя напали деньги, и ты не смогла от них отбиться. Ну и дети пусть радуют, хотя они и так у тебя молодцы.

Чокнулись. Выпили. Борис тихонько улизнул, вернулся с карандашом, альбомным листом и вместо того, чтобы наброситься на самодельные чипсы, принялся рисовать предполагаемых воров.

Настала моя очередь поздравлять маму. Мысли были занят другим, и я сказал просто:

— Мамуля. С днем рождения тебя! Ты самая лучшая. Очень тебя любим! Знай, что бы ни случилось — мы поддержим тебя.

Чокнулись. Выпили.

Время вытекало кровью из раны. Нужно было ехать, но ведь и маму бросить нельзя. Потому я подождал, пока взрослые, кроме Канальи, который к спиртному не притронулся, опьянели и расслабились, поднялся и сказал:

— С вами здорово, но нам с Борисом нужно срочно уехать. Друг навсегда переезжает в Москву, и мы его провожаем.

— В это время нет поезда, — попыталась уличить меня во лжи Ирина.

— Они на машине, — парировал я с улыбкой. — Мамуля, отпустишь?

— Конечно, — кивнула она, и мы с Борей вышли из дома и рванули к остановке.

— Автобус аж через пятнадцать минут, — сказал брат.

— Попытаемся доехать на попутке.

Я сунул руку в рюкзак, нащупал три тысячи, которые не обменял на доллары и оставил на карманные расходы, достал тысячную и принялся голосовать, зажав ее между пальцами. Мимо проехала «копейка» с подслеповатым дедом за рулем — он деньги просто не увидел.

«Рафик», набитый нерусскими, я ловить не стал. А вот красный «Запорожец» остановился. За рулем был мужчина, похожий на усатого Колобка. Точнее, если бы Колобка приживили на его шею, получился бы этот дядя.

— Вам куда, молодежь? — просил он, и я вспомнил жука из мультика про Муравьишку.

— В Николаевку. Очень срочно надо!

Борис сложил руки на груди в молящем жесте. Видя, как мужик размышляет, везти нас или нет, я сказал:

— За тысячу пятьсот довезете?

Пятьсот рублей склонили чашу весов в нашу пользу.

— Прыгайте!

Водитель откинул переднее сиденье, пропуская нас назад, мы уселись и хлопнули друг друга по рукам. Повезло! Сэкономили почти час. Правда, придется отдать водиле дневной заработок обычного человека. Машинка задребезжала, затарахтела и поехала.

В полвосьмого мы были на базе. Леонид Эдуардович что-то насвистывал, меняя замок на входной двери. Илья и Ян сидели на диване, оба были мрачнее тучи.

Я осмотрелся, оценивая потери. Ни телевизора, ни магнитофона, ни чашек с тарелками, которые мы принесли из дома. Ни журналов, что я привез из Москвы, ни постеров на стенах, все утащили черти полосатые. Хорошо хоть маты не тронули, было бы вообще обидно.

— Даже перчатки уперли, — пожаловался Илья, сжал голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону, так ему было жаль магнитофон.

Борис сел за стол, продолжил рисовать, а когда закончил, вскрикнул:

— Они забрали мои краски! И альбом. Вот су… — Он вспомнил про старшего Каретникова, который совсем рядом, и пробормотал: — Суки мрачные. — И припечатал ладонью фотороботы. — Готово.

Я взял рисунок. Точно, вот этот лысый черт нес пианино. Только я не заметил шрам, пересекающий бровь, и второй, тоже вертикальный, протянувшийся вдоль нижней губы. У брата глаз-алмаз! Уже началась профдеформация.

— Отличная работа! — Я передал рисунок Илье, испытывая горячечное возбуждение. — Вот подозреваемые. А теперь скажи, что за бабка живет на втором этаже. Надо с ней поговорить, потому что изначально воры приходили к ней… Не как воры, как грузчики — пианино затаскивали.

Получив надежду вернуть магнитофон, Илья воспрянул, ответил, заговариваясь от волнения:

— Там три бабки. А с пианино… Баба Лена! Вроде ее внучка в музыкалку собралась.

Я встал.

— Идем к ней. Надо узнать, где она надыбала тех шнырей.

Илья усмехнулся:

— Ты сам их, что ли, ловить собрался?

— Нет. Сам не осилю. Но снабдить ментов информацией не помешает. Это ж идеально: гнилое дело раскрыто, а суетиться не надо, все сделано за них. К тому же у них куча висяков сейчас из-за этих домушников, на них все и повесят.

— А может, это и так они? — Мы направились к выходу, младшие потопали за нами.

— Менты приходили, «пальчики» снимали. Жэчка тоже приходила, повздыхала, поохала. Что там дальше, не знаю. Когда к трем подтянулись наши, как раз работали менты, и все разошлись.

Я нажал на кнопку звонка квартиры номер пять, дерматиновая дверь открылась, выпуская дух луковой зажарки и телевизионные вопли под аккомпанемент устрашающей музыки, высунулась светловолосая девочка, та самая, что играла в куклы, когда Ян попросил покататься на мопеде… Карп! Как же его жалко! Меня словно лишили части тела!