— Что касается адвоката, считай, что у нас с ним взаимозачет. Я починю его машину, он поможет мне. Такой вариант тебя устроит?

— А что за адвокат?

— Вряд ли его имя тебе что-то скажет. Зубарев…

— Константин Геннадиевич, — улыбнулся я. — Как тесен мир! Вот ведь, а меня он вежливо послал.

— Потому что ты не разбираешься в иномарках.

— Лёша! — прокричала бабушка из кухни. — Где вы там пропали? Еще два ящика!

— Иду! — отозвался Каналья, рванул к ней, вынес остальной товар и принялся раскладывать в багажнике.

Я вынес свой кофе, в одной сумке — нормальный, в другой — в поврежденных пачках, и определил на заднее сиденье. Бабушка закрыла кухню, отнесла ключ в дом, где спал Каюк, и, вернувшись к нам, отчиталась:

— Жалко стало Мариам, она ж не продаст такой инжир нашим дуракам. Им красивый подавай, недозревший. Так что двадцать килограммов того инжира, что не погниет по пути в Москву, отправим деду, и вот, пятнадцать попробую сама продать, чтобы день не пропадал.

— Отличный план! — поддержал ее я. — Три тысячи на дороге не валяются.

— Как хорошо, что у меня есть Юра! Если б не помогал со скотиной, не справилась бы.

Пока Каналья расставлял ящики в багажнике, укладывал раскладной столик, бабушка закурила папиросу и продолжила:

— Кстати, Андрюшка через мать передал тридцать тысяч. Ну, компенсация.

— Не ожидал! — удивился я. — Но здорово. Я испорченный кофе тоже попытаюсь продать, и даже получится плюс. А эти деньги пусть на мопед Юрке будут. Да, дядь Леша?

— Ага, — отозвался он. — Вот как раз заедем за запчастями.

Закончив, Каналья уселся за руль, и мы тронулись.

Юрка этот мопед заслужил, уж очень парень старается, ни одной «пары» еще не получил, из-за уроков не встает, хвостом ходит за Ильей, чтобы тот восполнил его пробелы в математике.

По гуманитарным предметам, где база не так важна, у него так вообще одни «пятерки».

Что касается Канальи… С одной стороны, хорошо, если он станет моим отчимом, мы как развернемся! К тому же под правильным влиянием мама выправится, с другой… себе бы я такую подругу не пожелал, хоть она и моя мать.

Нужно понаблюдать, есть ли отклик с ее стороны. Должен быть: на Каналью женщины виснут гроздьями, и протез их не смущает. Кстати, о протезе: нужно ускорить его покупку.

На выезде из города нас остановили гаишники, минут десять компостировали мозги, и аптечку им подавай. Есть? Ой, беда какая! И даже лекарства не просрочены. И огнетушитель есть? Вообще печаль! И хозяйка вот она. Придолбались, что так нельзя, хозяйка должна быть за рулем, но Каналья достал из-под сиденья новенькую книжку с правилами, ткнул сержанта туда носом, что можно, еще и наехал. Отстали.

Я не сдержался и сказал, когда мы уже тронулись:

— Представьте, что через тридцать лет гайцы будут останавливать только для проверки документов и если что-то действительно нарушено. Верите в такое?

Каналья рассмеялся и мотнул головой.

— Ни в жизнь не поверю.

— Ха! — только и сказала бабушка. — Даже если и так, я все равно не доживу.

А я задумался о том, что к хорошему привыкаешь быстро, и люди все равно будут роптать, будто в девяностые не жили. Будущее прекрасно! МФЦ так вообще гениальнейшее изобретение человечества, когда не надо простаивать в очередях часами. Пришел, взял талончик, подождал десять минут — и вуаля!

Хорошее светлое будущее! Не такое идиллическое, как в «Гостье из будущего», но с тем, что сейчас, не сравнить. Никакой рекламы алкоголя по телеку, гопником быть стыдно — места, а не будущее. Безумно захотелось поделиться памятью меня-взрослого, описать все, что видел, но иначе как фантастический роман это не воспримут. А если в основу сюжета поместить человека, которому это все не нравится, и он мечтает о девяностых, на митинги ходит, бьет в кастрюли, как в барабан — и вовсе не поверят, скажут, неинтересно читать про психа.

Мобильные телефоны чего стоят, которые и звонят, и фотографируют, и видео снимают. Почта и все-все-все вплоть до документов — там, в телефоне. Им и расплачиваться можно. Приложил его к специальному аппарату — заплатил. А входить в него можно будет по отпечатку пальца.

И такое прекрасное будущее оборвется. Нельзя этого допустить!

Когда добрались в центр, первым делом Каналья привез бабушку на рынок, выгрузил инжир, и дальше по точкам поехали мы вдвоем.

— А если остановят? — спросил я Каналью.

— Я буду очень осторожен.

— Ну блин, зачем рисковать? — возмутился я. — Лишние деньги есть? Паркуйся здесь, а дальше — ножками и на автобусах.

— Твоя правда.

Он остановился под огромным тополем, вытащил сумки с кофе и крикнул:

— Вон трамвай! Побежали!

Людей внутри было немного, в основном женщины. Молодая толстушка, сидящая у двери, увидев Каналью, аж живот втянула и выпятила грудь, придвинулась к поручню, показывая, что возле нее есть место. Каналья уселся, не замечая ее. Сумки поставил между ног. Дама втянула воздух и спросила:

— Молодой человек, это у вас так кофе пахнет?

— Да, — улыбнулся он, открыл сумку, — вот, бракованная партия крутого кофе. Пачки продырявились. Так по пятнадцать продаем, а брак по себестоимости, по десять тысяч.

Услышав сумму, старушка, сидящая рядом, перекрестилась и посмотрела на сумки так, словно там дверь в ад. Каналья продолжал, доставая пачку:

— Бразильский, но фасуют наши. Вижу ценителя. Вот, попробуйте.

— Я по аромату поняла, что кофе отменный. Но у меня нет столько денег. Может, вы, — она сглотнула слюну так, словно ее мучила жажда, — оставите номер телефона? Я позвоню, закажу… Меня Еленой зовут.

— Да уже сегодня все продадим, — улыбнулся Каналья. — Больше такого кофе ни у кого нет. Югославы у нас берут! — использовал он мой рассказ про клиентов-иностранцев.

На лице толстушки обозначилось разочарование.

— Зато у нас есть деньги! — воскликнула девушка лет двадцати пяти, сидевшая с подругой.

Скинувшись, они купили пачку. Еще одну забрал мужчина в пиджаке, стареньком, но еще бодром.

И толстуха, и девушки-подруги буквально пожирали Каналью взглядами. Вспомнилась грудастая продавщица с обручальным кольцом, и я посмотрел на Алексея другими глазами. До этого момента я воспринимал его как чудаковатого бывшего алкоголика, всклокоченностью напоминавшего домовенка Кузю, теперь же понял: тот Каналья ушел навсегда, его место занял этот мужчина средних лет, гладко выбритый, с правильными чертами лица и удлиненными вьющимися волосами, уложенными гелем; в белоснежной рубашке и брюках со стрелками. В начищенных до блеска туфлях.

В сравнении с одутловатыми красномордыми ровесниками, Каналья так прям красавец!

Через две остановки мы вышли, Каналья протянул мне деньги, я вернул ему три тысячи, объяснив свою щедрость:

— Ты заработал! Кстати, видел, как на тебя тетки таращатся, слюни до пола пускают?

Он мотнул головой.

— На меня? Ты шутишь?

— А ты слепой? — воскликнул я. — Обрати внимание.

И он обратил, очень удивившись и воспрянув духом. И мы продали почти весь брак в основном теткам, Алексей заработал двенадцать тысяч. Потом мы пробежались по точкам, еще двадцать пачек продали, уже не брака.

К бабушке вернулись в полвторого. Она стояла, ссутулившись, с несчастным видом. Люди проходили мимо и даже не смотрели на ее товар, а она раздраженно бурчала им вослед:

— Спелый инжир. Инжир! — Но тон у нее был как у гопника, типа, ты с какого района, а ну иди сюда, готовь бабло!

— Стой, — скомандовал я, окончательно переходя на ты со своим вероятным отчимом. — У бабушки дела плохи, надо ей помочь.

— Как?

— Стой тут и смотри, а потом, когда я начну типа покупать, делай, как я, делай, как я, — пропел я последние слова.

— Кажется, понял, — ухмыльнулся он.

Я подошел к бабушкиному прилавку и воскликнул, будто мы незнакомы:

— Ух ты, спелый инжир! — Я повернулся к Каналье, сделал приглашающий жест. — Па, иди сюда! Это же он! Мы его так долго искали. — Обратился к бабушке: — Дорого, наверное…