Грейсон застывает рядом со мной, и теперь моя очередь сжимать его руку, чтобы успокоить. Если я чему-то и научилась, так это тому, что Грейсон никогда не уклонится от моей защиты.

— Не позволяй ее словам задеть тебя. Я люблю тебя, солнышко, – шепчет он.

Годы, когда она унижала меня, заставляла чувствовать себя разочарованием. Она подталкивает меня к тому, чтобы я захотела эту сказочную фантазию, когда на самом деле у меня есть все, что мне нужно, прямо рядом со мной.

Мама берет свое меню, закрывая лицо. Я вырываю его у нее из рук.

— Я беременна, – выпаливаю я.

— Поздравляю, милая, – говорит мой папа, и улыбка озаряет его лицо.

Моя мама хихикает, как злая ведьма.

— Только не говори мне, что ты оставишь это себе, – выплевывает мама.

Печаль поглощает меня, но гнев быстро берет верх.

— Как ты, черт возьми, смеешь?!

Грейсон придвигает свой стул поближе и обнимает меня за плечи.

— Нет. С меня хватит. Ты мне отвратительна. Ты действительно так собираешься говорить о своем первом внуке? Как ты смеешь продолжать так обращаться со мной. С меня хватит. Я годами мирилась с твоим дерьмовым поведением, твоими ехидными комментариями и откровенным неуважением. Я больше не собираюсь жить своей жизнью, пытаясь угодить тебе, мама. Это я и это мужчина, которого я выбрала для любви. Мне не нужны твои мечты об идеальной жизни. Я хочу иметь своего ребенка, и, если тебе этого недостаточно, ты знаешь, где выход. Я позабочусь о том, чтобы никогда так не обращаться со своим ребенком. Я буду стремиться быть всем, чем ты не являешься. Так что спасибо тебе за то, что научила меня, как не быть матерью.

— Не смей так со мной разговаривать, Мэддисон.

Я хлопаю дрожащими руками по столу и встаю. Грейсон присоединяется ко мне, обнимая за талию, почти удерживая меня в вертикальном положении.

— Грейсон, пожалуйста, отвези меня домой, – слезы, которые я так старалась сдержать, текут ручьем.

— Конечно, детка.

Он достает из кармана бумажник и бросает на стол пачку наличных. Глаза моей мамы расширяются, когда она смотрит на деньги.

— Это должно покрыть все, что ты захочешь. Я советую тебе держаться подальше от моей семьи. Никто не смеет так обращаться с Мэдди. Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы защитить ее и нашего ребенка. Ты видела, на что я способен.

Он лишает ее дара речи.

Его рука возвращается на мою поясницу, когда он выводит нас из ресторана на тротуар. Я чувствую, что цепи, которые сдерживали меня всю мою жизнь, разорваны. Впервые в жизни я чувствую себя свободной. Мои руки обхватывают живот, когда я позволяю слезам взять верх. Он притягивает меня к своему мускулистому телу, и я утыкаюсь лицом в его грудь, его мускусный аромат лосьона после бритья успокаивает меня. Его сердце колотится у моего уха.

— Ш-ш-ш, Солнышко. Я так чертовски горжусь тобой. За то, что постояла за себя, за то, что, наконец, боролась за то, чтобы быть той, кто ты есть на самом деле. Возможно, я не заслуживаю тебя, заслуживаю той жизни, которой ты меня благословляешь. Но спасибо тебе, – его голос прерывается, когда он говорит. — Я люблю тебя, Солнышко. Так чертовски сильно.

Я отрываю лицо от его груди и смотрю на него. Его глаза полны слез, когда он смотрит на меня.

— Я люблю тебя еще больше. А теперь отвези меня домой.

ГЛАВА 41

ГРЕЙСОН

По дороге в La Brasserie Мэдди смотрит в окно со стороны пассажирского сиденья. Последние пару недель, после неприятной истории с мамой, она была необычно тихой. Я знаю, это причиняет ей боль. Она заслуживает лучшего.

Так что если есть лучший способ вернуть это обратно, то это дать ей что-нибудь, чем она могла бы занять себя.

Что-нибудь, что вернет ей эту яркую улыбку.

Свадьба.

Наша свадьба.

До Мэдди я бы поставил свою жизнь на то, что никогда снова не женюсь. Думаю, именно поэтому я пытался держаться с ней на расстоянии. В глубине души мое нутро подсказывало мне, что она – мой человек. Я никогда не хотел снова открывать свое сердце после того, как Амелия и Каспер растоптали его.

Теперь Мэдди – мое сердце. Оно бьется только для нее.

Я понял это с того момента, как наши губы соприкоснулись. Вот почему я заказал ей обручальное кольцо, изготовленное в Лондоне. Я хочу этого больше всего на свете. Провести остаток своей жизни с ней рядом – это единственный способ, которым я хочу жить.

Заглушив двигатель, я поворачиваюсь к ней.

— Ты же знаешь, что можешь говорить со мной обо всем, что происходит в твоей хорошенькой головке, – говорю я, поднося большой палец к ее подбородку.

— Я знаю, – вздыхает она, грустно улыбаясь мне. — Судя по интернету, у меня, наверное, просто гормональный фон. Я зла на свою маму. Я больше злюсь на себя за то, что не понимала, насколько сильно она манипулировала всей моей жизнью. Хотелось бы не тратить все эти годы на то, чтобы просто пытаться жить по ее извращенному представлению о жизни.

— Ты счастлива? Я делаю тебя счастливой?

— Боже мой, Грейсон. Счастлива? Я никогда не была так счастлива. Я никогда не была так влюблена. Я даже не могу выразить, как я благодарна тебе. Без тебя у меня никогда бы не хватило сил сделать что-либо из этого.

Она расстегивает ремень и перепрыгивает через консоль ко мне на колени.

— Прости, что я была капризной сукой. Хотя отчасти ты сам виноват, что я такая.

Она смотрит на свой плоский живот.

Я не могу дождаться, когда увижу ее с животом. Это первобытное желание – знать, что я сделал это с ней, что она носит моего ребенка – это самая сексуальная вещь в мире.

— Меня не волнует, что ты капризничаешь. Ты даешь мне совершенно новую жизнь. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, детка. Я всегда буду делать все, что в моих силах, чтобы отпугнуть твоих демонов. Всегда. Хорошо?

Она прижимается ко мне, нежно касаясь моего члена, отчего моя кровь мгновенно приливает к нему.

— Пойдем поедим, я умираю с голоду. И ты знаешь, что в конце концов я съем тебя, если ты еще раз прикоснешься к моему члену.

Она улыбается, шевеля бровями.

— Хорошо, если ты пообещаешь, что после я получу твой язык, – она перегибается через меня и открывает дверь.

Как только я открываю деревянную дверь маленького уютного итальянского ресторанчика, в котором она решила подставить мне подножку, я понимаю, что что-то не так. Я чувствую это нутром.

В комнате становится устрашающе тихо, когда Мэдди проходит мимо меня, пока я держу дверь открытой для нее. Ее туфли на шпильках стучат по деревянному полу. Инстинктивно я следую за ней и притягиваю к себе.

— Добро пожаловать в La Brasserie. На какое имя Вы зарезервировали столик? — спрашивает официантка, поправляя очки на носу.

— Мистер Уорд.

Ее глаза загораются, и она одаривает меня понимающей улыбкой.

— Ах, мистер Уорд. Пожалуйста, следуйте за мной. Я провожу вас к вашему столику.

Мэдди подозрительно смотрит на меня. Может, все не так, потому что я нервничаю. Я хихикаю и качаю головой.

Она ведет нас к столику на двоих в дальнем углу ресторана. Я наблюдаю за столиком четырех итальянцев, которые пристально наблюдают за мной с того момента, как я вошел. Стол покрыт лепестками темно-красных роз поверх белой скатерти. В центре мерцает свеча. Я выдвигаю деревянный стул для Мэдди. Она одергивает подол своего короткого черного платья и поправляет его, прежде чем сесть.

Я обхожу стол и занимаю свое место в углу комнаты.

К нам с улыбкой подбегает молодая блондинка-официантка и ставит два бокала шампанского.

— Но мы не заказывали это... – говорит Мэдди, поднимая бокал и возвращая его официантке.

— Это за счет заведения, мадам, – отвечает она приглушенным голосом.

— Благодарю вас.

Мэдди пододвигает ко мне свой бокал, – Я не могу.

— Означает ли это, что следующие семь месяцев я буду пить двойную порцию?

— Я, блядь, так не думаю, – она прищуривается, но я успеваю заметить ухмылку.