Он проводил вечера в мюзик-холле, не среди публики, а там, где было интересней всего, — за кулисами, среди плотников, рабочих сцены и осветителей, не говоря уж об артистах и хористках. Он работал в нескольких театрах, постоянно учился, и в тот вечер, когда мисс Уолш посетила Салли, выполнял всевозможные работы за кулисами мюзик-холла «Британия» в Пентонвилле.

Именно там и случилась с ним самим весьма таинственная история.

Одним из артистов, значившихся в программе, был фокусник Алистер Макиннон — молодой человек, который, едва появившись на лондонской сцене, мгновенно приобрел громкую славу. Среди прочих своих обязанностей Джим должен был вызывать артистов из гримерных незадолго до их выхода на сцену; он постучал в дверь Макиннона и крикнул: «Пять минут, мистер Макиннон!» — но, к его удивлению, ответа не услышал.

Он постучал еще раз, погромче. Опять никто не ответил. Зная, что ни один артист, если это в человеческих силах, не оставит вызов без внимания, Джим открыл дверь, чтобы проверить, у себя ли Макиннон.

Он был там: в вечернем костюме и гриме — набеленное лицо, угольно-черные глаза. Он сидел перед зеркалом, обеими руками вцепившись в подлокотники деревянного кресла. Рядом с ним стояли двое мужчин, оба также в вечерних костюмах; один был невысокий, добродушного вида, в очках, другой — крепко скроенный верзила, поспешивший, когда Джим заглянул в комнату, спрятать за спину короткую трость, налитую свинцом. Он забыл о зеркале: Джим прекрасно видел ее.

— Пять минут, мистер Макиннон, — повторил Джим еще раз; его мозг работал с бешеной скоростью. — Я подумал, может быть, вы не услышали.

— Все в порядке, Джим, — сказал маг. — Оставь нас, пожалуйста.

Небрежно окинув взглядом незнакомцев, Джим кивнул и вышел.

«Что же мне теперь делать?» — лихорадочно думал он.

Большая группа рабочих сцены молча стояла наготове, ожидая конца номера, чтобы сразу же сменить декорации. Над ними на колосниках осветители ждали своего «выхода»: по сигналу они должны были менять цветные желатиновые пластины перед газовыми светильниками или поворачивать горелки вверх либо вниз, в зависимости от того, как ярко требовалось осветить сцену. За кулисами собралось и еще несколько актеров в ожидании номера Макиннона: он был феноменом в своем жанре, и они хотели видеть его выступление. Джим пробрался сквозь тьму и полумрак, пока близилась к концу ария сопрано, завершавшаяся хором, и стал на свое место сбоку, у занавеса, возле огромного железного колеса.

Он стоял там, легкий и сосредоточенный, — светлые волосы откинуты со лба назад, в зеленых глазах напряженность, пальцы негромко барабанят по колесу, — и вдруг совсем рядом услышал шепот.

— Джим, — прошелестел из темноты голос Макиннона, — ты можешь помочь мне?

Обернувшись, Джим увидел мага, вернее, его обведенные черным глаза на неясно проступавшем из мрака белом лице.

— Видишь тех двоих? — Макиннон через просцениум указал на ложу, где Джим разглядел две фигуры и уловил отблеск очков коротышки. — Они пришли, чтобы убить меня. Ради бога, помоги мне после моего выступления выбраться отсюда сразу же, как только упадет занавес. Я не знаю, что мне делать…

— Тсс! — прошипел Джим. — И отступите в тень. Они смотрят сюда.

Певица допела песенку, флейта в ансамбле издала сочувственную трель, публика разразилась аплодисментами и свистом. Джим обеими руками взялся за колесо.

— Ладно, — сказал он, — я вас отсюда выведу. Сейчас покажу…

Он завертел колесо, и занавес опустился.

— Выйдете со сцены вот сюда, а не с той стороны, — проговорил он сквозь шум аплодисментов и грохот ворота. — Вам что-нибудь нужно взять из гримерной?

Макиннон покачал головой. Как только занавес коснулся пола, со светильников тотчас убрали цветные желатиновые пластины, сцену залило белым светом, рисованный задник, изображавший модную гостиную, был поднят вверх; на колосниках засуетились рабочие сцены, развернули огромный бархатный экран, скрепили его сзади и подняли на подмостки изящный столик, казавшийся странно тяжелым для своих размеров; тут же раскатили широкий турецкий ковер. Джим подался вперед, чтобы выровнять край ковра; одной рукой он держал бархатный экран, а другой регулировал противовес позади него. Весь процесс занял не больше пятнадцати секунд.

Режиссер дал сигнал осветителям, они вставили новые желатины в металлические рамки, одновременно убавив газ в горелках, и свет на сцене стал таинственно розовым. Джим одним прыжком вернулся к колесу; когда конферансье заканчивал вступление, Макиннон уже занял свое место между кулисами в ожидании выхода, и дирижер в оркестровой яме вскинул палочку.

Бравурный музыкальный пассаж, гром аплодисментов, и Джим завертел колесо; занавес взвился вверх. Макиннон вышел на сцену — теперь это был другой человек. Публика замерла; маг начал свое действо.

Джим на секунду задержался, глядя на него и, как всегда, изумляясь тому, как эта фигура, столь неприметная и слабая в реальной жизни, на сцене внезапно преображалась и становилась могущественной. Его голос, глаза, каждое движение олицетворяли власть и таинственную силу; совсем нетрудно было поверить, что он повелевает целым воинством невидимых духов, что его трюки и преображения — дело рук демонов… Джим видел Макиннона десятки раз и с одинаковым восхищением следил за его работой. Неохотно оторвавшись от зрелища, он юркнул вниз, под сцену.

Это был кратчайший способ выйти с другой ее стороны. Совершенно бесшумно Джим прокладывал себе путь среди балок, веревок, коварных ловушек, переплетения труб и оказался где нужно как раз в тот момент, когда грянули аплодисменты.

Он стряхнул с себя пыль и через маленькую дверцу проник в зрительный зал, а оттуда, через другую дверь, выскользнул на лестницу. Быстро поднявшись к ложам, он мгновенно отступил в тень: перед дверью в ложу, из которой уже ушли те двое, преследователи Макиннона, стоял третий — грубый детина, похожий на боксера, явно оставленный там сторожем.

Джим подумал немного и решительно зашагал по освещенному газовыми светильниками, отделанному позолотой и потертым плюшем коридору; приблизившись к ложе, он знаком поманил верзилу приблизиться. Тот нахмурился, но подчинился и подставил ухо.

— Нам сообщили, что у Макиннона тут есть приятели, — зашептал Джим. — Они постараются тайком вывести его. Сейчас в любой момент может последовать трюк — он исчезнет, затем проберется под сценой и выйдет позади публики, а там дружки посадят его в кеб, и поминай как звали. Так что побыстрей спуститесь на улицу и стойте у парадной двери, а я проникну внутрь и скажу боссу.

Просто поразительно, как легко сладить с таким куском мяса, думал Джим: верзила молча кивнул и неуклюже затопал прочь. Джим повернулся к двери. Это было рискованно: кто-нибудь мог объявиться в любую минуту. Но ничего иного он сделать не мог. Он достал из кармана моток жесткой проволоки, наклонился к замочной скважине, просунул в нее проволоку и стал ее поворачивать, проталкивать взад-вперед, пока не почувствовал, как что-то там сдвинулось; он вытащил проволоку, согнул ее аккуратнее, просунул еще раз и, под прикрытием аплодисментов, замок неслышно защелкнулся.

Он выпрямился как раз вовремя: в коридоре появился администратор.

— Что ты здесь делаешь, Тейлор? — спросил он.

— Записка для джентльменов в ложе, — сказал Джим. — И все в порядке, я уже бегу за кулисы.

— Это не твое дело носить записки.

— Как же не мое, если меня попросил мистер Макиннон!

С этими словами Джим повернулся и бросился вниз по лестнице, проскользнул в обитую сукном дверь… Сколько еще осталось Макиннону до конца его представления? Примерно пять минут, вычислил Джим; пора поглядеть, что там снаружи.

Не обращая внимания на проклятия и наставления получше следить за своими чертовыми лапами, он пробрался сквозь сгрудившихся рабочих сцены и актеров и оказался у служебного входа. Дверь выходила в аллею, вернее, тупик, позади театра; напротив тянулась задняя стена мебельного склада, и выход отсюда был только в одну сторону.