— Но почему они это делают с другими ребятами? Почему?

— Ох, родная…

— Из-за Пыли, да?

— Они тебе это сказали? Это сказали врачи?

— Ребята знают. Все ребята об этом говорят, но никто не знает! И мне чуть не сделали — вы должны мне сказать! Вы не имеете права скрывать от меня!

— Лира… Лира, Лира. Милая, это большие, сложные проблемы — Пыль и так далее. Детям рано об этом задумываться. А врачи это делают с детьми для их же блага, родная. Пыль — это что-то плохое, опасное, вредное, это зло. Взрослые и их деймоны заражены Пылью настолько, что им уже не помочь. Поздно… Но короткая операция на ребенке означает, что он защищен от нее. Пыль к нему больше не прилипнет. Они защищены и счастливы и…

Лира подумала о маленьком Тони Макариосе. Она вдруг нагнулась, и ее затошнило. Миссис Колтер отпустила ее и сделала шаг назад.

— Тебе плохо, милая? Иди в ванную… Лира сглотнула и вытерла глаза.

— Зачем вам это делать? — сказала она. — Оставьте нас как есть. Лорд Азриэл никому бы не позволил, если бы знал, что тут делается. Если в нем Пыль, и у вас Пыль, и у Магистра в Иордане, и у всех взрослых Пыль, значит, так и надо. Когда выйду отсюда, я всем ребятам на свете об этом скажу. И потом, если это так хорошо, почему вы не позволили сделать это со мной? Если это хорошо, вы бы позволили им сделать. Вы бы радовались.

Миссис Колтер качала головой и улыбалась мудрой, печальной улыбкой.

— Милая, — сказала она, — полезное иногда причиняет нам боль, и, конечно, если ты огорчаешься, другие тоже огорчены… Но это не значит, что у тебя отнимают твоего деймона. Он по-прежнему здесь! Боже мой, эту операцию делали множеству взрослых. Ведь сестры выглядят счастливыми, правда?

Лира моргнула. Вдруг стало понятно и вежливое их безразличие, и то, что их маленькие деймоны бегают, как во сне.

«Ничего не говори», — подумала она и крепко сжала губы.

— Милая, никто и не подумал бы делать операцию на ребенке, предварительно все не проверив. И никто на свете не стал бы совсем отнимать у него деймона! Делается только маленький разрез, и после этого все спокойно. Всю жизнь! Понимаешь, твой деймон — чудесный друг и товарищ, пока ты молода, но в возрасте, который мы называем половым созреванием, в возрасте, который скоро для тебя наступит, милая, деймоны приносят всякого рода мучительные мысли и чувства — тут-то и входит Пыль. Маленькая, короткая операция перед этим, и тебя больше ничто не будет тревожить. И твой деймон остается с тобой, только… вы не связаны. Он — как… чудесный ручной зверек, если угодно. Твой любимец! Разве это не прекрасно?

Какая злая, бесстыдная ложь! И если бы даже Лира не знала, что это ложь (Тони Макариос; деймоны в клетках), мысль об этом была бы ей ненавистна. Чтобы ее душу, ее сердечного друга отрезали и превратили в суетливое домашнее животное? Ненависть сжигала Лиру, Пантелеймон у нее на руках принял вид хорька — самый злобный и воинственный из всех, для него возможных, — и ощерился.

Но они ничего не сказали. Лира крепко держала Пантелеймона и не сопротивлялась миссис Колтер, гладившей ее по голове.

— Допей свою ромашку, — мягко сказала миссис Колтер. — Я прикажу постелить тебе здесь. Незачем возвращаться в спальню к девочкам — я никому не отдам мою помощницу. Мою любимую! Лучшую помощницу на свете. Ты знаешь, милая, мы обыскали весь Лондон. Полиция обыскала все города в стране. Как я по тебе скучала! Не могу передать, как я счастлива, что ты нашлась…

Все это время золотая обезьяна беспокойно рыскала по комнате: то садилась на стол, махая хвостом, то прижималась к миссис Колтер и что-то лопотала ей на ухо, то расхаживала по полу, подняв хвост. Этим она, конечно, выдавала нетерпение миссис Колтер, и в конце концов миссис Колтер не выдержала:

— Лира, милая, я думаю, перед твоим отъездом Магистр Иордана дал тебе одну вещь. Правда ведь? Он дал тебе алетиометр. Беда в том, что он не имел права его отдавать. Он ему не принадлежал, а был оставлен на хранение. Он слишком ценен, чтобы носить его с собой — знаешь, их всего два или три в мире! Думаю, Магистр дал его тебе в надежде, что он попадет в руки лорду Азриэлу. Он просил не говорить мне об этом, правда?

Лира скривила рот.

— Понимаю. Не огорчайся, милая, ты же мне не сказала? Значит, не нарушила обещания. Но понимаешь, милая, он должен храниться в надежном месте. Это такой редкий и тонкий прибор, что им больше нельзя рисковать.

— Почему его нельзя отдать лорду Азриэлу? — не шевельнувшись, спросила Лира.

— Из-за того, чем он занялся. Ты знаешь, его выслали потому, что он задумал опасное и недоброе. Чтобы осуществить свой план, он должен раздобыть алетиометр, но поверь мне, милая, ни один человек на свете не хочет, чтобы это произошло. Магистр Иордана совершил прискорбную ошибку. Но теперь, когда ты все знаешь, не лучше ли отдать его мне? Ты избавишься от тревоги за него, не надо будет носить его на себе и все время о нем думать… да и вообще, ломать голову, на что годится эта нелепая старинная штука…

Лира только удивлялась, как могла эта женщина казаться ей очаровательной и умной.

— Так что, если он сейчас у тебя, милая, лучше отдать его мне на хранение. Он же у тебя на поясе, правда? Да, это ты очень разумно сделала, спрятав его туда…

Руки ее были уже под юбкой у Лиры и отстегивали жесткую клеенку. Лира напряглась. Золотая обезьяна присела в ногах кровати, дрожа от нетерпения и засунув черные лапки в рот. Миссис Колтер стащила с Лиры пояс и, часто дыша, расстегнула сумку. Она вытащила черный бархатный сверток и развернула жестяную коробку, которую сделал Йорек Бирнисон.

Пантелеймон снова был котом и приготовился к прыжку. Лира подобрала ноги и спустила на пол, чтобы сразу бежать, когда наступит момент.

— Что это? — весело сказала миссис Колтер. — Какая смешная жестянка! Ты спрятала его туда для надежности? Сколько мха… Ты предусмотрительна, правда? Еще жестянка, внутри этой! И запаяна! Кто это сделал, милая?

Она не дожидалась ответа — все внимание было сосредоточено на жестянке. В сумочке у нее был ножик со множеством разных приспособлений, она вытащила лезвие и воткнула под крышку.

И сразу комната наполнилась яростным жужжанием.

Лира и Пантелеймон не шевелились. Озадаченная миссис Колтер стала стаскивать крышку, а золотая обезьяна с любопытством наклонилась над ней.

С ошеломляющей внезапностью черный жук-шпион вырвался из жестянки и врезался в лицо обезьяны.

Она закричала и откинулась назад; удар этот, конечно, почувствовала и миссис Колтер, она закричала от боли и страха вместе с обезьяной, а маленький заводной дьявол полез по ней вверх — по груди и шее, к лицу.

Лира не мешкала. Пантелеймон прыгнул к двери, и она сразу за ним — распахнула дверь и помчалась так, как никогда еще не бегала в жизни.

— Пожарный сигнал! — крикнул Пантелеймон, скакавший впереди.

На повороте она увидела пожарную кнопку и с размаху разбила стекло кулаком. Побежала дальше, к спальням, разбила еще одно стекло, еще одно; люди уже выходили в коридор, озирались — где горит?

Когда она поравнялась с кухней, Пантелеймон подал ей мысль, и она нырнула туда. Она открыла все газовые краны и кинула спичку на ближайшую горелку. Потом стащила с полки пакет муки, ударила им о ребро стола, так что он лопнул и мука поднялась в воздух: она слышала, что мучная пыль тоже взрывается.

Оттуда она бросилась к своей спальне. В коридорах было уже полно, бегали возбужденные дети — слово «побег» уже разнеслось, самые старшие бежали к кладовым, где хранилась одежда, и гнали туда младших. Взрослые пытались навести порядок, но никто из них не понимал, что происходит. Крики, вопли, суета, толкотня.

Лира и Пантелеймон скользили в толпе, как рыбы, пробивались к спальне и, как только подошли к дверям, позади раздался глухой взрыв, потрясший все здание.

Девочки уже убежали — в спальне было пусто. Лира подтащила ящик к углу, вспрыгнула на него, стянула с потолка свои меха, нащупала алетиометр. На месте. Она оделась, надвинула капюшон, и Пантелеймон, воробей, крикнул от двери: