Малкольм пинком отшвырнул оружие подальше, сгреб юношу за грудки и вздернул на ноги.
– Мой нож, – пробормотал тот по-французски.
– Обойдешься. А сейчас пойдешь со мной, и мы поговорим, – ответил на том же языке Малкольм.
– Отвали…
Когти Асты держали ястреба за горло. Она слегка надавила, и птица закричала. Оба деймона насквозь промокли – Бонневиль тоже, но сохранял дерзость, хотя и был напуган.
– Выбора у тебя нет, – сообщил ему Малкольм. – Пойдешь со мной в кафе, выпьешь кофе, и мы поболтаем. Тут, за углом, как раз есть одно. Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это в любой момент за последние пятнадцать минут. Хозяин здесь я, и ты будешь делать, как я скажу.
Бонневиль едва переводил дух, дрожал с головы до ног и горбился, словно у него были сломаны ребра, – хотя кто знает, может, и были. Не то положение, чтобы спорить. Хотя сбросить руку Малкольма с плеча он все-таки попытался – впрочем, без малейшего успеха. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил. Малкольм довел его до кафе и швырнул на стул в углу, спиной к стене, увешанной фотографиями боксеров и кинозвезд.
Англичанин заказал два кофе. Его юный знакомый сидел, согнувшись, и дрожащими пальцами гладил деймона, стряхивая остатки воды с его перьев.
– Черт бы тебя побрал, – процедил он сквозь зубы. – Ты мне что-то сломал. Не то ребро, не то еще что в груди. Сволочь.
– Ты был на войне? Кто тебе нос сломал?
– Пошел ты.
– Что тебе известно об убийстве патриарха? Это месье Деламар послал тебя присмотреть, чтобы все получилось как надо?
Бонневиль не слишком умело попытался скрыть удивление.
– Да откуда ты… – начал он и тут же осекся.
– Вопросы буду задавать я. Где сейчас твой алетиометр? При тебе его нет, а то я бы знал.
– Ты его не получишь.
– Нет. Его получит Деламар. Ты же увел его без разрешения, так?
– Пошел ты.
– Я так и думал.
– Ты не такой умный, как думаешь!
– Согласен. Но я умнее, чем думаешь ты. Например, мне известны имена и адреса агентов Деламара в Константинополе. Ты уже понял, что я могу следить за тобой, – и так же легко узнаю, где ты остановился. Через десять минут после этого узнают и они.
– Ну и как же их зовут?
– Аурелио Менотти. Жак Паскаль. Хамид Салтан.
Бонневиль прикусил губу и посмотрел на Малкольма с откровенной ненавистью. Официант принес кофе. От его взгляда не укрылись ни мокрая рубашка и заклеенный нос молодого человека, ни кровь, сочащаяся из прорехи на рукаве у Малкольма.
– Чего тебе надо? – спросил Бонневиль, когда тот ушел.
Малкольм проигнорировал вопрос и сделал глоток обжигающего кофе.
– Менотти и остальным я ничего не скажу. Если ты наконец скажешь мне правду.
– Ты же не будешь знать, правда это или нет, – пожал плечами его собеседник.
– Зачем ты явился в Константинополь?
– Не твое дело.
– Зачем ты следил за мной?
– Мое дело.
– После того, как ты поднял на меня нож, нет. Теперь и мое тоже.
Бонневиль снова пожал плечами.
– Где Лира?
Юноша моргнул, открыл рот, передумал, попробовал отхлебнуть кофе, обжег рот и с грохотом поставил чашку на стол.
– Значит, ты сам не знаешь? – выдавил он через минуту.
– Мне все известно. Ты следишь за ней. Я знаю, что тебе от нее нужно, и знаю, как именно ты используешь алетиометр. Откуда я это знаю? Ты оставляешь след, мальчик, ты в курсе?
Бонневиль, прищурившись, пожирал его глазами.
– Она сразу же это поняла, – продолжал Малкольм. – След за тобой тянется через пол-Европы. Они уже идут за тобой и скоро схватят.
Глаза Бонневиля на миг вспыхнули, словно он собирался улыбнуться, но вовремя остановился. «Он что-то знает», – подумала Аста в голове у Малкольма.
– Наглядная демонстрация пределов твоих познаний, – сказал юноша. – Что за след? Что ты имеешь в виду?
– Этого я тебе не скажу. Чего хочет Деламар?
– Девчонку.
– Кроме этого. Чего он хочет добиться с этим своим Верховным советом?
«Зачем Деламару Лира?», – вот что на самом деле хотел спросить Малкольм, но понимал, что на этот вопрос ответа все равно не добьется.
– Он всегда хотел власти, вот и все, – сказал мальчик. – Теперь он ее получил.
– Рассказывай, в чем там дело с розами.
– Об этом я ничего не знаю.
– Еще как знаешь. Выкладывай.
– Мне это не интересно, поэтому я никогда не обращал на эту тему внимания.
– Тебе интересно все, что способно дать хоть каплю власти, так что про розы ты явно слышал. Что известно Деламару?
– Зачем я буду тебе что-то рассказывать? Какой в этом смысл?
– Вот об этом-то я и говорил. Ты дальше своего носа ничего не видишь. Открой глаза! Смысл – в том, чтобы не враждовать со мной. Говори, что Деламар знает о розах.
– И что я за это получу?
– Я не сверну тебе шею.
– Я хочу знать про след.
– До этого ты и сам додумаешься. Не тяни. Итак, розы?
Бонневиль сделал еще глоток кофе. На сей раз его рука не так дрожала.
– Несколько недель назад к нему приходил человек. Грек… сириец… – не знаю. Может, еще дальше с Востока. У него был образец розового масла откуда-то из Казахстана или типа того. Лобнор. Да, они упоминали Лобнор. Деламар отправил образец на анализ.
– И?
– Это все, что мне известно.
– Этого мало.
– Это правда все!
– Что насчет оксфордского дела, которое пошло не так?
– К этому я отношения не имею.
– Стало быть, ты о нем знаешь? Уже что-то. За ним ведь тоже стоял Деламар.
Бонневиль презрительно пожал плечами. А мальчик явно приходит в себя. Пора снова сбить с него спесь.
– Твоя мать знала, как умер отец?
Мальчик снова заморгал, открыл рот, закрыл, затряс головой. Схватил было чашку, но тут же поставил – так у него тряслась рука.
– Что тебе известно о моем отце?
– Больше, чем тебе, ясное дело.
Ястребиха соскочила с плеча юноши на стол и вцепилась когтями в скатерть, собирая ее в складки. Яростный взгляд ее желтых глаз впился в Малкольма; Аста встала на соседнем стуле, пристально наблюдая за ней.
– Я знаю, что это ты его убил, – прошипел Бонневиль. – Ты убил моего отца.
– Не глупи. Мне было тогда лет десять или одиннадцать.
– Я знаю твое имя. Я знаю, это был ты!
– И как же меня зовут?
– Мэтью Полстед! – выплюнул тот.
Малкольм вынул паспорт – на сей раз настоящий – и показал его юноше.
– Видишь? Малкольм. Никакой не Мэтью. И вот рядом дата рождения. За одиннадцать лет до гибели твоего отца. Тогда был страшный потоп, и он просто утонул. А Мэтью – это мой старший брат, он нашел тело твоего отца в Темзе близ Оксфорда. И никакого отношения к убийству, поверь, не имел.
Паспорт он спрятал. Мальчик выглядел одновременно растерянным и разгневанным.
– Если он нашел тело, значит, он украл алетиометр отца, – угрюмо пробурчал он. – Я хочу его назад!
– Про алетиометр я слышал. А еще про то, как твой отец обращался со своим деймоном. Ты об этом слышал? Думаю, это может передаваться по наследству.
Рука Бонневиля машинально дернулась к шее ястреба – не то погладить, не то удержать, – но птица нетерпеливо захлопала крыльями и отодвинулась. Поставив передние лапы на стол, Аста внимательно смотрела на нее.
– Как он с ним обращался? – почти прошептал Бонневиль. – Говори!
– Сначала ты скажешь, что я хочу знать. Розы. Оксфорд. Алетиометр. Девочка. Смерть патриарха – всё. После этого я расскажу о твоем отце.
Глаза у мальчика сверкали не хуже, чем у деймона. Он напряженно сидел на краю стула, положил руки на стол и пытался прожечь Малкольма взглядом. Тот невозмутимо выдержал эту бурю. Через несколько минут Бонневиль опустил глаза, откинулся на спинку и принялся грызть ноготь.
Малкольм спокойно ждал.
– С чего начать? – буркнул, наконец, Бонневиль.
– С алетиометра.
– Что ты хочешь знать?
– Как ты научился с ним работать?
– Когда я был маленький, мать рассказала, как отец получил его от каких-то монахов в Богемии… или где-то еще. Они хранили алетиометр веками, но, узнав, что отец виртуозно владеет этим инструментом, поняли, что он должен находиться у него. Я сразу же решил, что когда-нибудь он будет моим, и начал читать все, что мог, о символах и способах их толкования. Как только ко мне в руки попал тот прибор, что хранился в Магистериуме, оказалось, что я понимаю его без труда. Они стали мне доверять. Я работал с алетиометром быстрее, лучше и точнее всех на их памяти и вскоре стал главным толкователем. Я спрашивал у него, что случилось с отцом, как он умер, где его алетиометр сейчас и еще много чего. Ответы привели меня к девчонке. Алетиометр отца сейчас у этой суки. Они убили его, а она украла инструмент.