Группа у камина собралась случайно, но почти сразу пришла в состояние теплого взаимного согласия: не просто друзья, но почти сообщники. За вином обсуждались те, кто во время дебатов произвел самое сильное впечатление. Естественно, среди них был и хозяин мероприятия – префект Секретариата.

– Человек спокойный и властный, – заметил декан разрешительного суда.

– Очень хорошо знает мир. Вам известно, сколько у Секретариата собственности? – спросил настоятель Храма госпитальеров.

– Нет. А что, много?

– Я так понимаю, их фонды исчисляются десятками миллиардов. И этим они в значительной степени обязаны его финансовым талантам.

Среди собравшихся зашелестел восхищенный шепоток.

– Думаю, немалое впечатление произвел и Святой… Святой… в общем, патриарх этого, как его, – Константинополя. Да. Хотя и в совершенно другом роде, конечно. Человек необыкновенной святости, – заметил капеллан синода диаконов.

– Воистину, – кивнул декан. – Нам очень повезло, что Святой Симеон с нами.

– Он уже пятьдесят лет возглавляет свою организацию. Не больше и не меньше! – произнес господин, которого никто из присутствующих не знал, франтоватый англичанин в безупречно сидящем твидовом костюме и галстуке-бабочке. – Со всевозрастающей мудростью, безусловно, но в последние годы слегка теряет хватку. Моральный авторитет, конечно, ничуть не померк.

Все закивали.

– Истинная правда, – подтвердил декан. – Боюсь, никак не вспомню вас, сэр. Какое подразделение вы представляете?

– О, я вовсе не делегат, – ответил англичанин. – Я пишу о конгрессе для «Морально-философического журнала». Меня зовут Саймон Талбот.

– Кажется, я читал что-то из ваших сочинений, – заметил капеллан. – Весьма остроумная статья о… гм… э-э-э… о релятивизме.

– Вы очень добры, – поклонился Талбот.

– Будущее принадлежит молодежи, – сказал человек в темном костюме, представитель «Тюрингского поташа», могущественной фармацевтической корпорации и по совместительству одного из спонсоров конгресса. – Таким, как генеральный секретарь La Maison Juste.

– Марсель Деламар…

– Совершенно верно. Необыкновенно способный человек.

– О да, месье Деламар – выдающаяся личность. Очень старается продвинуть свою идею совета, – сказал настоятель.

– Как и все мы, честно говоря, – согласился «Тюрингский поташ». – Полагаю, было бы мудро включить в его ряды этого вашего месье Деламара.

– Ясность мышления, мощь восприятия, – пробормотал Саймон Талбот.

Да, Марсель Деламар поистине мог быть доволен проделанной за день работой.

«Café Cosmopolitain» напротив железнодорожного вокзала Женевы представляло собой длинный прямоугольный зал с низким потолком, скудно освещенный и не слишком чистый. Закопченно-коричневые стены украшали выщербленные панно из эмали и выцветшие бумажные плакаты, рекламирующие аперитивы и крепкие напитки. Здесь имелся и бар с цинковой стойкой, и некоторое количество официантов, отобранных по принципу «ни воспитания, ни профессионализма». Впрочем, напиться здесь можно было с тем же успехом, что и в любом другом месте. Однако, если вам хотелось провести вечер в цивилизованной обстановке и с приличной кухней, это место вам бы категорически не подошло.

Зато у него было одно бесспорное преимущество: как центр обмена информацией заведение не знало себе равных. В радиусе нескольких сотен метров от него находились некое новостное агентство, несколько правительственных учреждений и собор, не говоря уж о вокзале. Все вместе это означало, что журналисты, шпионы и сыщики могли с комфортом обстряпывать свои дела в «Космополитене». Не удивительно, что во время конгресса Магистериума кафе было забито под завязку.

Оливье Бонневиль сел за стойку и спросил темного пива.

– Кого мы тут ищем? – шепнул ему на ухо ястреб-деймон.

– Маттиаса Зильберберга. Судя по всему, он знал Деламара еще в школе.

– Такой человек ни за что не придет в такое место.

– Придут те, с кем он работает.

Бонневиль сделал глоток пива и огляделся по сторонам.

– Вон тот человек, случаем, не коллега Зильберберга? Толстый, с седыми усами, только что вошел.

Новый посетитель как раз вешал пальто и шляпу на вешалку возле зеркала и здоровался с двумя джентльменами за столиком неподалеку.

– Мы его где-то раньше видели. Где? – спросил Бонневиль своего деймона.

– На открытии выставки Ровелли в галерее Тенье.

– Точно.

Бонневиль отвернулся от бара и сел, опираясь локтями на стойку за спиной. Плотный, лысый гость сел за столик к своим знакомым. Прищелкнув пальцами, подозвал самого неприветливого официанта, который выслушал заказ, коротко кивнул и испарился.

– Кто, интересно, остальные двое? – пробормотал Бонневиль.

– Не помню, чтобы мы их встречали. Хотя, возможно, тот, что сидит спиной, Починский.

– Починский… который искусством занимается?

– Да, критик.

– Возможно… Да, ты права, это он.

Сидевший спиной подвинул свой стул, и на мгновение его лицо отразилось в зеркале напротив.

– А толстяка зовут Раттен.

– Какая память!

– Негусто, но что поделать.

– Лучшее, что у нас пока есть.

– Как будем действовать?

– Пойдем представимся, конечно.

Бонневиль допил пиво и уверенно зашагал через запруженный публикой зал. Хмурый официант подходил к столику с другой стороны. Кто-то неожиданно передвинул стул, Оливье споткнулся, почти упал, налетел на официанта – тот непременно уронил бы поднос, если бы молодой человек не подхватил его с необычайной ловкостью.

Последовали удивленные и восхищенные возгласы тех, кто сидел за столом, приглушенная ругань официанта и буря размахиваний руками и похлопываний по плечу от невольного инициатора этого акробатического этюда, не вовремя подвинувшего стул.

– Полагаю, это ваши напитки, джентльмены, – изрек Бонневиль, водружая поднос на стол и игнорируя официанта и его ящерицу-деймона, громко возмущавшуюся из кармана фартука.

– Мастерский подхват, – одобрил Раттен. – Вам бы голкипером быть, сударь мой. А может, вы и так голкипер?

– Ни в коем случае, – с улыбкой ответил Бонневиль и, не глядя, вернул официанту пустой поднос.

– Мы бы хотели угостить вас в благодарность за спасение нашей выпивки, – продолжал Раттен. – Присядете?

– Конечно, давайте к нам! – с энтузиазмом поддержал его сосед по столу.

– Очень щедро с вашей стороны. Темного пива, – сказал Оливье официанту, который скривился и исчез.

Бонневиль уже почти пододвинул себе стул, но тут снова взглянул на усатого и, кажется, внезапно узнал его.

– Бог мой… месье Раттен?

– Он самый, но как…

– Мы встречались с вами пару недель назад на открытии выставки Ровелли в галерее Тенье. Вы, наверное, не вспомните, но вы так увлекательно представляли художника…

За свою не слишком долгую жизнь Бонневиль успел заметить, что пожилые мужчины, независимо от того, какой пол они предпочитают, всегда падки на лесть молодых, особенно если льстить честно и открыто. Самое главное – поддерживать взгляды пожилого товарища, да так, чтобы в ваших словах читалось незатейливое и искреннее восхищение юнца, который в один прекрасный день может стать последователем и учеником. Ястреб Бонневиля, словно стремясь поддержать похвалы, расточаемые хозяином, тут же перескочил на спинку стула Раттена, вокруг которой обвился его деймон-змея.

– А вы, сударь… – Оливье повернулся к Починскому. – Позвольте, я ведь не ошибаюсь, вы – Александр Починский? Я много лет читаю вашу колонку в «Газетт».

– Вы не ошибаетесь, – подтвердил критик. – Тоже имеете отношение к искусству?

– О, что вы! Все лишь скромный любитель. Довольствуюсь чтением того, что говорят о нем лучшие из критиков.

– Вы работаете на Марселя Деламара, – сказал третий, до сих пор молчавший. – Кажется, я встречал вас в La Maison Juste. Я прав?

– Абсолютно правы, сударь. Имею такую честь, – юноша протянул руку для пожатия. – Меня зовут Оливье Бонневиль.