Я пригласила вас сюда, потому что каждый владеет частью знаний, необходимых для того, чтобы составить полную картину и понять, что произошло… и продолжает происходить. Полагаю, что мы… ступаем на очень опасную почву. Прошу высказываться по очереди, после чего мы сможем открыть информацию более широкой… Брюстер, не могли бы вы рассказать, как это все началось – у вас?

– Разумеется, Люси. Пару лет назад сотрудница моей лаборатории обратила внимание на проблемы с одним из микроскопов и попросила меня взглянуть. Одна из линз искажала данные, причем весьма любопытным образом. Вы знаете – если приборное стекло в грязи или испачкано чем-то жирным, часть поля зрения становится размытой… но тут было не так. Вокруг образца, который сотрудница изучала, образовалась некая цветная кайма. Никакого размытия или помутнения. Напротив, изображение было необыкновенно четким, плюс эта странная окрашенная кайма, которая… словом, она двигалась и сверкала. Мы провели маленькое расследование и выяснили, что тот, кто пользовался микроскопом в прошлый раз, изучал образец некого вида розы из Центральной Азии, задел линзу и оставил на ней микроскопическое количество розового масла. Он, конечно, действовал не слишком аккуратно, но результат оказался… весьма любопытным. Я вынул линзу из аппарата и в работе ее больше не использовал. Я решил как следует изучить это любопытное явление. Повинуясь наитию, я показал ее моему другу, Марджори Стивенсон. Она занимается физикой частиц и несколько месяцев назад говорила мне что-то об этом… Я подумал, что ей может быть интересно. Основная тема Марджори – поле Русакова.

Малкольм почувствовал, что вокруг стола словно прошла легкая дрожь – возможно, потому, что содрогнулся сам. Никто, однако же, не пошевелился и не сказал ни слова.

– Для тех, кто ранее ни с чем подобным не сталкивался, я поясню, – продолжал Напье. – Поле Русакова и связанные с ним частицы имеют отношение к феномену под названием «Пыль». О которой, разумеется, не позволено говорить никому без санкции Магистериума. Люси заверила меня, что вы все прекрасно понимаете, какие ограничения это налагает на любую нашу деятельность. И на наши разговоры.

Говоря это, он посмотрел на Малкольма в упор. Тот невозмутимо кивнул, и Напье продолжил:

– Если коротко, мы с Марджори установили, что масло, попавшее на линзу, позволяет наблюдать разнообразные эффекты поля Русакова, которые до сих пор были описаны лишь теоретически. Уже лет десять ходят слухи, что нечто подобное происходило и раньше, но любые данные об этом уничтожались – догадайтесь кем. Таким образом, встал вопрос – обнародовать наше открытие или сохранить его в тайне. Оно было слишком важным, чтобы полностью скрыть его… но и слишком опасным, чтобы поднимать шум. Как же нам поступить? Лейденский институт микроскопии никогда не считался влиятельной организацией, а на издаваемые в нем «Материалы» обычно никто не обращает внимания. Мы отправили туда нашу статью, и два года назад она была опубликована. Сначала на нее никто не отреагировал, но не так давно в обе наши лаборатории – и ко мне, и к Марджори – проникли, причем весьма искусно. А нас стали преследовать некие люди, явно имеющие отношение к разведке, или национальной безопасности, или еще к чему-то в этом роде. Они действовали весьма настойчиво и бесцеремонно и довольно сильно нас напугали. Мы не сказали им ничего, кроме правды. Полагаю, у меня всё. Ах, да. Марджори сейчас работает в Кембридже, и последние две недели я не получал от нее никаких вестей. Ни ее коллеги, ни муж не могут сообщить о ее местонахождении. Я очень за нее беспокоюсь.

– Благодарю вас, Брюстер, – кивнула Люси Арнольд. – Это очень ценная информация. Понятная и, увы, тревожная. Доктор Полстед, можете рассказать, что вам известно?

Она грустно посмотрела на Малкольма.

– Как уже сообщила профессор Арнольд… – начал он, но тут раздался торопливый и тихий стук в дверь.

Все стали озираться, Люси Арнольд побледнела и встала.

– Да?

Дверь отворилась, внутрь проскользнул привратник.

– Профессор, вас хотят видеть какие-то люди, – быстро сказал он. – Вероятно, Дисциплинарный суд консистории. Я сказал, что у вас совещание в комнате Гумбольдта, но, боюсь, они скоро будут здесь. Сказали, что ордера у них нет, но он им и не нужен.

– Где комната Гумбольдта? – тут же спросил Малкольм.

– В другом крыле, – едва слышно прошептала Люси Арнольд.

Она дрожала, все остальные замерли.

– Вы молодец, – сказал привратнику Малкольм. – Теперь выведите всех, кроме меня, директора и Чарльза, в сад, а потом из сада через боковую калитку. И поскорее, пока те люди не сообразили, что происходит! Вы можете это сделать?

– Да, сэр…

– Тогда прошу всех следовать за ним! Не шумите и поторопитесь.

Чарльз Кейпс не сводил глаз с Малкольма. Остальные четверо вскочили из-за стола и вышли вслед за привратником. Люси Арнольд проводила их взглядом, вцепившись в дверной косяк, – кажется, ее не держали ноги.

– Вам лучше вернуться и сесть, – тихо сказал ей Малкольм, быстро расставляя стулья по комнате, чтобы казалось, будто никто не придвигал их к столу.

– Отличная работа, – заметил Кейпс. – Какая у нас версия, о чем мы с вами тут беседуем?

– Но кто они такие? – в ужасе воскликнула директор. – Неужели действительно Дисциплинарный суд консистории? Что им нужно?

– Сохраняйте спокойствие, – велел Малкольм. – Ничто из того, что вы сделали, или того, что мы делаем сейчас, не противозаконно и не касается Дисциплинарного суда. Мы скажем, что я принес вам сумку и зашел еще раз, узнать, нет ли новостей о докторе Хассале. Я никак не связывал его с телом в реке, пока вы мне только что об этом не сказали. Чарльз здесь, потому что я и сам собирался с ним повидаться по поводу Лобнора и рассказал ему про сумку Хассаля, а он упомянул, что знал его. Вот мы и решили прийти вместе.

– А почему вы стали расспрашивать меня про Лобнор? – уточнил Кейпс. Выглядел он совершенно спокойным и собранным.

– Как ни странно, я хотел спросить как раз о том, о чем вы и так рассказали бы на этом собрании, если бы нас не прервали. Кстати, о чем вы собирались говорить?

– В основном, о местном фольклоре. Шаманам давно известно о тех розах.

– Правда? Что же именно они знают?

– Эти розы из самого сердца пустыни Карамакан и нигде больше не растут – так гласит легенда. Если капнуть их масло в глаз, вас посетят видения, но для этого нужна большая решимость, потому что масло адски жжется. Это все, что я знаю.

– Вы сами пробовали это делать?

– Конечно, нет. Особенность пустыни в том, что в нее невозможно войти, не отделившись от своего деймона. Это одно из тех странных мест (есть, насколько я помню, еще одно, в Сибири и, кажется, еще в Атласских горах), где деймонам неприятно и даже больно находиться. За розы, как видите, приходится дорого платить. И не только деньгами.

– Я думала, человек умирает, если пытается сделать что-то подобное, – заметила Люси Арнольд.

– Судя по всему, не всегда. Но это действительно причиняет ужасные страдания.

– Это и собирался выяснить Хассаль? – спросил у Люси Малкольм, уже зная ответ. Но он хотел понять, знает ли она… и готова ли в этом признаться.

Но не успела она ответить, как снова раздался стук в дверь, на этот раз гораздо громче, и посетители вошли, не дожидаясь приглашения.

– Профессор Арнольд?

Говорил мужчина в темном пальто и шляпе-трильби. За ним стояли еще двое, одетые точно так же.

– Да, – ответила она ровным и спокойным голосом. – Кто вы и что вам нужно?

– Мне сказали, что вы в комнате Гумбольдта.

– Как видите, мы не там, а здесь. Я повторю свой вопрос.

– Несколько вопросов зададим вам мы.

Он шагнул в комнату. Остальные двое последовали за ним.

– Минуточку, – вмешался Малкольм. – Вы не ответили профессору Арнольд. Кто вы такие?

Первый вынул бумажник, открыл и показал карточку. Синие буквы «ДСК» на фоне цвета охры.