Ама поднималась по тропинке к пещере; в мешочке за спиной она несла хлеб и молоко, а голова у нее была занята одним вопросом: как же ей все-таки добраться до спящей девочки?
Она подошла к большому камню, где женщина велела ей оставлять еду. Выложила ее, но домой не пошла: стала подниматься выше, мимо пещеры, через заросли рододендрона, туда, где деревья стояли реже и начинались радуги.
Там она со своим деймоном затеяла игру: они карабкались вверх по скальным карнизам, мимо маленьких бело-зеленых водопадов, мимо водоворотов, сквозь радужную водяную пыль, так что ее волосы и ресницы и его беличий мех обрастали тысячами крохотных жемчужных капелек влаги. Игра состояла в том, чтобы добраться до верха, не вытерев глаз, а желание было большое, потому что солнечный свет начинал искриться и дробиться в глазах на лучи, красные, желтые, зеленые, синие и всех промежуточных цветов, но провести по глазам ладонью, чтобы лучше видеть, было нельзя до самой вершины, иначе игра проиграна.
Ее деймон Куланг вспрыгнул на каменный выступ над маленьким водопадом, и она знала, что он сразу повернулся и смотрит на нее – не стерла ли она брызги с ресниц. Но оказалось, он не смотрел.
Он замер там и глядел вперед.
Ама вытерла глаза – удивление ее деймона положило конец игре. Вскарабкавшись наверх, чтобы выглянуть за гребень, она охнула и тоже застыла. Сверху на нее смотрело невиданное существо: медведь, но огромный, страшный, вчетверо больше бурых лесных медведей, кремово-белый, с черным носом, черными глазами и когтями, длинными, как кинжалы. Он находился от нее на расстоянии вытянутой руки. Она видела каждую шерстинку на его голове.
– Кто там? – послышался мальчишеский голос, и, хотя Ама не поняла слов, смысл их ухватила сразу.
Через секунду рядом с медведем появился мальчик, грозно нахмурившийся, с упрямым подбородком. И что это за деймон возле него, вроде бы птица? Но такой странной птицы она никогда не видела. Птица подлетела к Кулангу и коротко сказала:
– Друзья. Мы тебя не обидим.
Огромный белый медведь не шевелился.
– Подойди, – сказал мальчик, и его деймон снова передал ей смысл слов.
С суеверным страхом глядя на медведя, она вскарабкалась на скалу подле маленького водопада и робко остановилась. Куланг сделался бабочкой, сел ей на щеку, но тут же запорхал вокруг другого деймона, спокойно сидевшего на ладони мальчика.
– Уилл, – сказал мальчик, показывая на себя.
И она ответила:
– Ама.
Теперь она могла как следует его разглядеть, и он показался ей чуть ли не страшнее медведя; у него была ужасная рана – не хватало двух пальцев. При виде этой раны у Амы закружилась голова.
Медведь отвернулся, прошел вдоль молочного ручья и лег в воду, наверное, чтобы остыть. Деймон мальчика взлетел, порхал теперь с Кулангом среди радуг, и дети постепенно стали понимать друг друга.
И что же искали эти пришельцы, как не пещеру со спящей девочкой!
Ама обрадованно затараторила:
– Я знаю, где она! Ее усыпила женщина, говорит, что она ее мать, но никакая мать не была бы такой жестокой! Заставляет девочку что-то пить, чтобы она спала, но у меня есть травы, которые ее разбудят, – мне бы только пробраться к ней.
Уилл только качал головой и ждал, когда ему переведет Бальтамос. На это ушло больше минуты.
– Йорек, – позвал он, и медведь пошел по ручью, облизываясь, потому что только что проглотил рыбину. – Йорек, – сказал Уилл, – девочка говорит, она знает, где Лира. Я пойду с ней, посмотрю, а ты останься здесь и карауль.
Йорек Бирнисон, стоя всеми четырьмя лапами в воде, молча кивнул. Уилл спрятал рюкзак, прицепил к поясу нож и стал спускаться под радугами вместе с Амой. Он все время протирал глаза, чтобы видеть в холодной водяной пыли, куда ставит ногу.
Когда они миновали последний водопад, Ама жестами показала, что дальше надо идти осторожно, не шуметь, и Уилл стал спускаться за ней по склону, между замшелыми камнями и большими, искривленными ветром соснами, где плясали на зелени пятна света и жужжали, трещали тысячи крохотных насекомых. Они спускались все ниже и ниже, и солнечный свет провожал их в глубь долины, а над головой в ясном небе беспрерывно колыхались ветви.
Наконец Ама остановилась. Уилл подошел к толстому стволу кедра и поглядел в ту сторону, куда она показывала рукой. Сквозь гущу листвы и переплетение веток он увидел чуть выше и справа скалу…
– Миссис Колтер, – прошептал он, и сердце его учащенно забилось.
Женщина появилась из-за скалы, встряхнула ветку с листьями, бросила ее и обтерла руки. Подметала пол? Рукава у нее были засучены, а волосы перевязаны шарфом. Уилл не ожидал, что она может предстать в таком затрапезном виде.
Потом мелькнуло золото, появилась злобная обезьяна и вскочила к ней на плечо. Словно заподозрив что-то, они озирались, причем от домовитости миссис Колтер не осталось и следа.
Ама возбужденно шептала Уиллу: она боится золотого деймона, он любит отрывать крылья летучим мышам, еще живым.
– Есть с ней кто-нибудь еще? – спросил Уилл. – Солдаты или кто-нибудь такой?
Ама не знала. Она никогда не видела солдат, но в деревне говорили о непонятных и страшных людях или привидениях – по ночам их видели в горах… Но в горах всегда были привидения, об этом все знают. Так что, может быть, они не имеют никакого отношения к женщине.
Так, подумал Уилл, если Лира в пещере и миссис Колтер от нее не отходит, придется к ним заглянуть. Он сказал:
– А что у тебя за лекарство? Что с ним надо делать, если хочешь ее разбудить?
Ама объяснила.
– Где оно сейчас?
– Дома, – сказала она. – Спрятано.
– Ладно. Жди здесь, близко не подходи. Если потом встретишься с ней, не говори, что меня знаешь. Ты меня не видела и медведя тоже. Когда ты опять принесешь еду?
– За полчаса до заката, – сказал деймон Амы.
– Тогда захвати лекарство, – сказал Уилл. – Буду ждать тебя здесь.
Она растерянно смотрела ему вслед. Конечно, он не поверил тому, что она сказала про деймона-обезьяну, иначе не шел бы так беспечно к пещере.
На самом деле Уилл изрядно нервничал. Все его чувства были напряжены, он замечал мельчайших насекомых, пролетавших в солнечных лучах, слышал шорох каждого листа, видел движение облаков над головой, хотя не сводил глаз с пещеры.
– Бальтамос, – шепнул он, и ангел-деймон, краснокрылая птичка с блестящими глазами, подлетела к его плечу. – Держись ко мне поближе и следи за обезьяной.
– Тогда посмотри направо, – кратко посоветовал Бальтамос.
И Уилл увидел в жерле пещеры золотое пятно, с мордой и глазами – и глаза смотрели на него. Между ними было не больше двадцати шагов. Он остановился, а золотая обезьяна повернула голову, сказала что-то в пещеру и снова повернулась к нему.
Уилл потрогал рукоятку ножа и двинулся дальше. Когда он подошел к пещере, женщина уже ждала его.
Она свободно сидела на парусиновом стульчике с книгой на коленях и невозмутимо смотрела на него. На ней была дорожная одежда защитного цвета, но так хорошо скроенная, и так изящна была ее фигура, что это хаки казалось произведением высокой моды, а красный цветочек, приколотый к груди, выглядел ничем не хуже самого элегантного драгоценного украшения. Волосы ее блестели, глаза сияли, а голые ноги отливали золотом в лучах заката.
Она улыбнулась. Уилл чуть не улыбнулся в ответ – ему не так-то часто доводилось видеть обворожительную мягкость в улыбках женщин, и это вывело его из равновесия.
– Ты Уилл, – обволакивающим голосом произнесла миссис Колтер.
– Откуда вы знаете мое имя? – грубо спросил он.
– Лира называет его во сне.
– Где она?
– В безопасности.
– Я хочу ее видеть.
– Тогда пойдем. – Она встала и бросила книгу на стул.
Впервые после встречи с ней Уилл посмотрел на ее деймона, обезьяну. Мех ее был длинным и лоснистым, каждый волосок точно из чистого золота и гораздо тоньше человеческого, а мордочка и лапы черные. В последний раз Уилл видел эту морду, искаженную ненавистью, в тот вечер, когда они с Лирой украли алетиометр у сэра Чарльза Латрома из его дома в Оксфорде. Тогда обезьяна рвалась покусать его, но Уилл, размахивая ножом, заставил деймона отступить и только после этого смог закрыть окно и спрятаться от них в другом мире. Теперь он ни за что на свете не согласился бы оставить ее у себя за спиной.