Пастор был в приподнятом настроении.

В этот день весь мир должен был прийти в изумление, услышав его пророчества, которые с такой неумолимостью сбывались. Его слава должна была затмить все и вся…

А впрочем, мало кому придется увидеть его триумф после свершения пророчества! Только этой жалкой толпе прихожан. Как жаль!

Ему следовало заранее возвестить о приходе Судного дня. И он сделал это, и теперь шла завершающая стадия этого великого события.

Прихожане были заметно взволнованы, их поведение отличалось почти экстатической нервозностью. Настроение их следовало поддержать молитвами и подбадривающими призывами.

Прунку уже начинало казаться, что Господь слишком медлит с трубами архангелов. Что же касается присутствия бацилл, то это мало что меняло. Пастор ждал какого-то особого знамения. По радио ничего не сообщали о катастрофах и массовой гибели людей. Диктор, как обычно, говорил о рыболовном промысле. Неужели эти тупицы не понимали, что их ожидает? Миру осталось существовать всего каких-то несколько часов, а они говорят о ловле сельди у Склиннабанкена!

Ему следовало попасть в радиостудию — вот куда ему было нужно! Но, с другой стороны, ему вовсе не хотелось, чтобы люди, масса людей, бросились спасать свои ничтожные жизни — спасены должны были быть только те, кто верил ему, Прунку!

Пастор не понимал, что уподобляет себя самому Христу. Все его мысли были теперь привлечены к дилемме: лишить всех Благодати или прославиться в качестве величайшего из пророков?

Он знал, что среди его прихожан много сомневающихся, тех, кто больше боялся эпидемии оспы, чем гибели в Судный день.

И все это происходило из-за того, что эти чертовы бабы Дален занесли в убежище заразу! Мерзкие, гадкие, презренные!

Но… о чем он только что думал? О том, что все, кто здесь находился, были под его, пастора Прунка, защитой, так что никакое зло им не угрожало…Он был избранником Господа, и что значили для него эти жалкие бактерии?

Прунк на задавался вопросом, в чем разница между бактерией и вирусом — он был выше этого.

К нему подошла женщина с ребенком.

— У девочки жар, пастор, — сказала она. — Может быть, мне показать ее врачу?

Свысока посмотрев на нее, он сказал:

— Твоя вера ослабла? Ты же знаешь, что я призван вести вас всех в Рай!

— Значит, мы не умрем сегодня?

— Конечно, нет! Сначала земля должна стать нашей. Затем к нам должны снизойти с небес ангелы во всем своем великолепии.

— Я часто думаю о своих родителях… Неужели они погибнут? Неужели для них нет никакого спасения?

— Они не доверяли мне и поплатились за это.

Всхлипнув, женщина отправилась на свое место. В спешке пастор Прунк забыл, положить руку на голову девочки и сказать: «Выздоравливай!» Но в этом теперь не было необходимости. Скоро только они останутся на земле.

Он озабочено посмотрел на часы. До полуночи осталось еще три часа!

«Сделай же что-нибудь, Господи! Ударь своим молотом по наковальне! И пусть этот страшный грохот возвестит нам, собравшимся здесь, о конце мира!»

Трое полицейских шли вдоль набережной. Большие корабли, стоящие у причала, уже ушли. Новых еще не было. Никому не хотелось быть в Хальдене в эти дни.

Они подошли к переправе на остров Сау. Ступени, ведущие к воде, были тщательно продезинфицированы, так же как и паром Петтерсена. Теперь паром находился на острове Сау, вместе с остальными лодками.

Никто не переправлялся в Хальден без крайней на то необходимости. Ночной жизни в городе больше не существовало.

Кусочки льда сталкивались друг с другом, ударялись о край набережной. Был промозглый зимний вечер, не располагающий к прогулкам.

— Разве может человек исчезнуть бесследно? — спросил полицейский. — Ведь должна же она была услышать по радио или прочитать в газетах об эпидемии оспы. Или она из тех, кто прячет голову в песок, и поэтому изо всех сил старалась забыть о том, что помогала этому больному? Или же она настолько боится полицейских, что не решается обратиться к ним?

— Вряд ли она была нелюдимкой, судя по тому, с какой готовностью, она бросилась помогать взрослому мужчине залезть в лодку, хотя сама была хрупкой и пожилой, — сказал Рикард. — Трудно себе представить, как все это происходило!

— Может быть, она и не живет в Хальдене? — предположил стажер.

Взглянув на него, Рикард сказал:

— Где бы она ни жила, она должна читать газеты и слушать радио.

Наморщив лоб, он снова взглянул на юношу.

— В чем дело? — с вопросительной улыбкой спросил тот. — Почему ты так смотришь на меня?

— Насколько я помню… Нет, я могу поклясться, что только что видел на тебе красный шарф! — воскликнул Рикард.

Стажер взглянул на свой шарф.

— Да, но…В чем же дело? — удивленно произнес он.

Ничего не понимая, полицейский произнес:

— Но ведь он теперь совершенно серый! Взглянув на фонарь, Рикард сказал:

— Желтый свет! Как мы раньше не подумали об этом? Желтый свет изменяет красный цвет на серый! Наверняка коричневый цвет тоже превратился в серый, да, посмотри на свои перчатки, они же были коричневого цвета!

— В самом деле, — подтвердил юноша. — А теперь они серые!

Некоторое время все стояли молча.

— Значит, это все-таки Агнес Йохансен! — сказал полицейский.

— Теперь осталось только найти ее — и ее собаку. А они как сквозь землю провалились! Но теперь, мы, по крайней мере, знаем, кого искать!

В эту ночь Рикарду Бринку и его товарищам спать не пришлось.

Все силы предстояло теперь бросить на поиски Агнес Йохансен.

Но сначала он решил все-таки позвонить в больничный изолятор.

Он знал, что находящимся в изоляторе было строго запрещено пользоваться общим телефоном. Но понимал, что Винни Дален необходимо было с кем-то поговорить. Этот глупый пастор до смерти перепугал ее. Ведь этот день был на земле Судным днем: а она находилась за пределами Храма.

Что думает по этому поводу Карен Маргрет Дален, его совершено не интересовало. Она была достаточно сильной, чтобы справиться самой со всеми трудностями. У Винни же не было сил сопротивления — все отняла у нее Камма.

Дежурная медсестра сначала не хотела звать Винни к телефону, та уже получила выговор за пользование телефоном без разрешения. Но ему удалось убедить медсестру в том, что для пациентки очень важно переговорить с ним, и Винни, наконец, взяла трубку. Ей пришлось обернуть трубку полотенцем, чтобы не оставить на ней инфекции.

— Как дела, Винни? — приветливо спросил он. — Я узнал, что ты звонила мне.

— Мне страшно, — жалобно ответила она, и он мысленно представил себе, как дрожит ее нижняя губа.

— Страшно оттого, что можешь заболеть?

— Нет. Меня пугает гибель мира. Это произойдет сегодня. А меня выгнали из убежища. Меня и тетю Камму.

— Что говорит по этому поводу тетя Камма?

— Я не знаю. Она заперлась в своей комнате. Я пробовала поговорить с ней, но она не захотела. Она послала меня в Блоксберг… ко всем чертям!

— Дорогая Винни… Послушай меня! — сурово произнес Рикард. — Я не стану отрицать того, что ты находишься в опасности. Но эта опасность куда более реальная, чем отвратительная, самовлюбленная болтовня пастора! Сейчас десять вечера, Винни. Через два часа, по его словам, осуществятся его глупые пророчества о наступлении конца света. Забудь о них, это все сплошное вранье, от начала до конца!

— Но он же сам верит во все это! — всхлипнула она. — У него было видение!

— Чепуха! Возможно, ему что-то и приснилось, какой-нибудь ангел, возвестивший ему об этом. Но разве у тебя самой не было странных снов, которые потом не сбывались?

— Было.

Ее голос был таким жалким, что у Рикарда появилось желание немедленно поехать туда, прижать ее к себе и держать в своих объятиях до тех пор, пока не минует ночь Судного дня. Но у него не было на это права.