— Средних лет… Маленькая, хрупкого сложения… похожая на монашку, в серой шляпе и в сером пальто.

— Продолжай!

— Так вот, она и помогла ему залезть на паром. А впрочем, нет, подошла еще одна!

— Еще одна?

— Да, еще одна дама.

— И она тоже помогала ему? — простонал Рикард.

— Да, но не так усердно, как первая, она только раз поддержала его под руку.

— И этого может быть достаточно…

— Мне не слышно было, о чем они говорили, потому что у нас гудели вентиляторы, но неужели у него действительно была оспа?

— Да.

— Эта первая, маленькая женщина наверняка заразилась! Она же почти несла его на себе!

«Еще две! — подумал Рикард в отчаянии, — А мыто думали, что уже нашли всех! Инфекция может распространиться, как круги по воде, если нам не удастся вовремя остановить ее…»

Он не решался даже мысленно представить себе, что тогда будет.

— Ты можешь описать другую женщину?

— Она была довольно молодой, так что я смотрел главным образом на нее. Но внешность ничем не примечательна.

— Я не спрашиваю тебя, красива она или нет, мне нужны только ее приметы.

— Она тоже была одета в серое. Она вела на поводке собаку.

— Собаку? Это хороший отличительный знак! И какой же породы?

— Если бы я знал! По-моему, это был пудель.

— Со стрижкой «под льва»?

— Нет, он вообще был нестриженный, но все-таки это был пудель.

— Какого же он был цвета?

— Кажется, грязно-серого. Нет, он не был грязным, но…

— Я понял. Он был крупным, маленьким или средним?

— Откуда же знать? Думаю, что такого можно было взять на руки.

— Значит, это все же не карликовый пудель?

— Думаю, что нет.

— Значит, пудель средних размеров, серого цвета. Превосходно! Ты не мог бы рассказать еще что-нибудь об этих дамах?

— Молодая дама привязала пуделя к фонарному столбу и пошла помогать другой женщине. Мне кажется, что…

— Что же ты хотел сказать?

— Это не имеет никакого отношения к делу, но мне показалось, что обе эти женщины… Как бы лучше выразиться…

— Подумай, это может оказаться важным.

— Да, во-первых, они явно не были знакомы друг с другом, судя по их поведению. Во-вторых… Нет, это может показаться глупым, но они в чем-то походили друг на друга.

— Внешне?

— Не то, чтобы внешне, но… они были такими забитыми. Такие всегда подчиняются чужой воле.

Рикард не нашел ничего примечательного в этом сравнении, но поблагодарил и сказал, что, возможно, это замечание окажется очень полезным. Добившись от матроса более точного описания их внешности, он спросил:

— И что же было потом?

— Потом они стояли на причале и смотрели, как он отплывает от берега на пароме. Потом они разошлись, и та, что была моложе, отвязала собаку. После этого я ушел в каюту, потому что замерз.

— А другая женщина, куда она пошла?

— Она осталась стоять у переправы, словно не зная, куда ей идти. Это было последнее, что я видел.

Рикард вздохнул. Снова ему предстоит отправиться на остров Сау, чтобы поспрашивать, не живет ли она там.

Поблагодарив матроса за помощь, он с сожалением подумал о том, что первая дама, которая помогла незнакомцу забраться на паром, наверняка заражена сильнее других.

И ее местопребывание оставалось совершенно неизвестным. Если ее не окажется на острове, придется объявить розыск. И тогда вся округа узнает об опасности эпидемии.

Пастор Прунк установил в «Храме» радио. Он тайно слушал, что происходит в мире. И если сообщали о каких-то бедствиях, он включал его на полную громкость, чтобы все, кто находился в убежище, поняли, что предсказания их пророка сбываются.

Землетрясение в районе Средиземного моря было ему просто на руку. И он произнес в связи с этим длинную обличительную речь о том, как туго приходится всем грешникам, находящимся за пределами их убежища.

— Господь надеется на нас, его верных слуг, которым предстоит унаследовать землю, а позднее и небо, — вещал он громоподобным голосом. И прихожане восхищенно бормотали что-то по поводу бедолаг, оставшихся за пределами их «Храма».

— Им предстоит ползать на четвереньках в зловонной жиже и замаливать свои грехи, — продолжал Прунк, распаляясь все больше и больше по мере того, как усиливались стоны и вздохи прихожан. — Горя в страшном пламени, падшие души будут раскаиваться в своем богохульстве, блуде и стяжательстве!

Почувствовав, что на кончике самой потайной части его тела появляются капли, пастор Прунк решил, что нужно умерить свой пыл.

— Наш Храм подобен Ноеву ковчегу, оберегаемому Господом от разъяренной стихии…

Прунк так ничего и не добился в жизни. Подчиненное положение было не для него, ему хотелось повелевать судьбами и душами людей. Из таких, как он, получались проповедники, иногда священники, демагоги и монархи. Но Прунк не стал никем из них, поэтому ему и оставалось только сделаться пророком Судного дня. Всегда находятся наивные люди, способные верить такому вздору.

Со временем ему удалось убедить самого себя в том, что Бог непосредственно общается с ним. И Судный день постепенно стал для Прунка реальностью, это было результатом его постоянного самовнушения. Но… сам он не должен был предстать перед судом Господа. Поскольку Судного дня не происходило, он утверждал, что это он своими молитвами убедил Господа в том, что нужно спасти все человечество. Он всегда оставлял себе возможность отступления. Успокоив бдительность своих прихожан, он собирался присвоить себе их добро — без которого им было гораздо лучше — и исчезнуть.

Может быть, ему прихватить с собой кого-нибудь из прихожан? Да, красивую и пухленькую молодую Бьёрг! Пастор Прунк питал отвращение к врачам. Члены его секты должны были обращаться лично к нему в случае недомогания. Он гордился своей способностью излечивать больных. Идти к земному доктору означало просто измену Божьему избраннику. Вера означала все, лекарства — ничего!

В действительности же целительные способности Прунка были весьма сомнительными. Вряд ли можно было назвать исцелением случай с глухим, поверившим в экстазе, что к нему вернулся слух. Вернувшись домой, он снова перестал слышать.

Среди прихожан распространялись несколько нервозные слухи о том, что пастор накладывает руку на вполне определенные места тела своих пациенток… И так далее. Но эти маленькие чудеса создавали вокруг пастора ауру мистики и чуда.

Основным правилом вхождения в секту было требование никогда не обращаться к врачу. Не позволялось также делать прививки, считавшиеся меткой дьявола. И только единицы смели преступать эти запреты. Некоторые даже расковыривали оставшиеся от прививки оспины, считая это результатом недомыслия своих родителей. Камма, например, не была сама вакцинирована, и понятия не имела о том, делали ли в свое время прививку Винни. Поэтому она уверяла пастора Прунка в том, что, конечно же, девушка никогда не подвергалась такой скандальной процедуре, как прививка!

Настроение у Каммы было не из лучших. Ее одолевало беспокойство за Ханса-Магнуса, находящегося вдали, она беспрестанно думала об оставшемся в шифоньере завещании, о деньгах, лежащих в банке, и о доме, который теперь становился собственностью Винни… И у нее пропал интерес к доброму пастору. Ведь когда они были с ним наедине, он мог бы тайком приласкать ее, давая ей тем самым понять, что нуждается именно в ней, но он этого не сделал. Вместо этого он слишком много говорил о Винни, в чем не было никакого смысла… Как все было непросто!

Пастор Прунк начал чувствовать себя зажатым в угол. Одно дело, когда обрабатываешь одиноких женщин поодиночке, соблазняя их громкими фразами. И совсем другое, — когда все они перед тобой. Он не подумал заранее об этой вынужденно интимной обстановке. Все глаза были устремлены теперь на него!

Впрочем, речь шла всего о нескольких днях. Он с облегчением думал о том, что находится теперь вне поля досягаемости своих незадачливых кредиторов. Когда придет Судный день, ему уже никто не будет страшен. По пути в убежище он наткнулся на маленькую женщину, которая схватила его за локоть. Прунк с трудом поборол в себе желание высвободиться.