— Лавиния! — крикнула фальцетом Камма. Молитва прекратилась.

Камма вскочила, указав дрожащим от возмущения и страха пальцем на племянницу своего мужа.

— Лавиния! Пудель… Это был Бранцефлор! Это ты помогала тому человеку забраться на паром! Ты и есть та самая молодая женщина…

Все взгляды устремились на Винни, которая в страхе не знала, куда деться.

— Но мне же делали прививку…

— А вот и нет! — сказал пастор Прунк. — Твоя тетя позаботилась о том, чтобы тебе прививку не делали.

— Это неправда, — сквозь слезы произнесла Винни. — Мне никогда никто не говорил о том, что я не привита. Посмотрите, на моем плече…

Она принялась расстегивать ворот платья.

— Только этого здесь не хватало! — обрушился на нее Прунк. — Ты понимаешь, что ты делаешь, грешная женщина? Ты приносишь сюда свои греховные помыслы! Будь же ты навеки проклята! Ты и твоя собака!

Эффективность проклятия несколько уменьшилась при упоминании о собаке, но пастор не обратил на это внимания. Им овладел праведный гнев.

— Ты будешь навечно изгнана из Рая, — провозгласил Прунк, принимая театральную позу и делая вид, что у него в руках карающий меч. — «С помощью обоюдоострого меча Господь изгнал Адама и Еву из…»

— Я думал, что это сделал Божий ангел, — произнес тоненький голосок школьника.

Прунк послал ребенку убийственный взгляд.

— Я пойду, — опустив голову, сказала Винни.

Камма проводила ее сердитым взглядом. Мысли лихорадочно кружилось в ее голове: «Если Винни заболеет… То ее наследство…»

— И забери с собой собаку! — крикнул ей вдогонку пастор, у которого наконец появилась возможность отделаться от бездушной твари.

— Бранцефлор! — крикнула Камма. — Не уходи!

— Собака нам здесь не нужна, — заявил Прунк не терпящим возражений голосом. — И помни свою клятву! Ни слова о Храме Господнем!

Винни собрала свои скромные пожитки при молчаливом осуждении собравшихся. Все стояли неподвижно и неотступно наблюдали за каждым ее движением.

— Идем, Бранцефлор, — покорно произнесла она, взяв на руки лохматую собаку и пряча лицо в ее мех.

— Не зарази его! — взвизгнула Камма.

— Собаки не болеют оспой, — тихо ответила она. Перед ней все расступались, когда она шла к воротам.

— А теперь за уборку! — скомандовал пастор. — Мы должны стереть все следы греха в нашем маленьком Раю!

Винни выпустили наружу. Женщины, открывшие ворота, шарахнулись от нее. Последнее, что она слышала, были панические голоса, доносившиеся изнутри.

— Мы заражены! О, Господи, мы заражены!

— Спокойно, — властно говорил Прунк. — Господь не оставит в беде своих слуг. Только вероотступникам грозит гибель. Мы же все, находящиеся здесь, не подвержены заражению.

Но успокоить прихожан оказалось не так-то легко. Как только ворота захлопнулись, Винни услышала грохот, словно множество людей разом навалились на них.

Но ворота не открылись.

Она осталась одна за пределами убежища.

Утром стало немного теплее. Холодное зимнее солнце медленно возвращало на землю жизнь.

Она должна была бы чувствовать унижение, отверженность, но к своему стыду она чувствовала лишь облегчение.

Ей казалось, что она… что она свободна!

И тут же она ощутила угрызения совести. Она привыкла отвечать перед кем-то, выслушивать чьи-то замечания!

Но Камма теперь была заперта в пещере!

Внезапно ужас овладел Винни. Она вспомнила свою встречу с больным возле переправы. Вспомнила его влажные руки… Отвратительное ощущение каких-то пузырьков на коже…

Винни съежилась от страха.

До города было далеко. Домой ей идти не хотелось. Она должна была обратиться в полицию, чувство долга было очень развито в ней.

К домашнему врачу ей идти тоже не хотелось, с ним у нее было связано много неприятных воспоминаний: приводя ее к врачу, Камма всегда растрезвонивала в очереди о недомоганиях и болячках девушки, порой весьма специфических.

Конечно, ей следовало обратиться в полицию, но решится ли она пойти туда?

Винни не привыкла действовать самостоятельно.

И вот теперь ей предстояло жить своей собственной жизнью — вплоть до наступления Судного дня. Пастор сказал, что этот день близок, что он уже начинается…

Город должна была поразить страшная чума. И она сама, не представлявшая никакой ценности для мира, была уже заражена. Господь не счел нужным сохранить ей жизнь.

Винни всхлипнула. Обнаружив какой-то привлекательный запах на обочине дороги, Бранцефлор остановился. Увидев, что он нюхает, она отпрянула назад.

— Идем! — сердито прошептала она. — Нам нужно поторапливаться.

Она была рада, что с ней собака, они с Бранцефлором были хорошими друзьями.

Куда же ей теперь идти? Домой она вернуться не могла, там ей нечего было делать. Ехать в Сарпсборг она тоже не могла — ведь она была заражена.

Теперь она бездомна.

Никому не нужна. Разве что полиции — да, полиция охотилась за ней!

Мысль о том, что кому-то она все же нужна и что где-то ждут ее, была для нее утешением.

Идти быстро она не могла. У нее при себе были веши, да и Бранцефлор задерживался у каждого столба. Его интересовало все: камни на дороге, закоулки между домами, фонарные столбы, всякий мусор…

Наконец-то она оказалась на площади! Нос и уши у Винни посинели от холода, но она долго не решалась войти в полицейский участок. Что ей делать с собакой? Хотя собака была, в определенном смысле, свидетелем происходящего. Поэтому, обдумав все хорошенько, Винни поднялась по ступеням и постучала в дверь. Бранцефлор напряженно ожидал ее у порога.

Никто не ответил, и она осторожно приоткрыла дверь. За дверью начинался коридор, в котором, конечно же, никого не было. Постучав в следующую дверь и услышав вежливое «Войдите!», она вошла в комнату. Собственно говоря, тот, кто вежливо ответил ей, не прочь был сказать: «Входи, черт тебя побери, простофиля, это же официальная контора, здесь никто не стучит в дверь!»

Осрамившись еще до того, как вошла, Винни окончательно лишилась мужества и смелости.

И она покорно остановилась в дверях с такой же покорной собакой на поводке. Бранцефлор вопросительно посмотрел на нее и сел.

Поерзав на стуле, дежурный уставился на нее поверх очков. Вид у него был не слишком приветливый, что еще больше напугало Винни. Она даже не подозревала о том, что к нему бесконечным потоком идут перепуганные насмерть люди, чтобы узнать, какова на сегодня ситуация с распространением инфекции.

— В чем дело? — с вызовом спросил он.

— Я Винни Дален, — ответила она.

Он молча ждал, что она еще скажет.

«Нет, конечно, им не известны имена дам, бывших на пристани», — подумала она. Но ей не понравилось его равнодушие, заставлявшее ее чувствовать себя еще более незначительной персоной.

— Можно мне поговорить с по… полицмейстером?

— Он сейчас занят.

(Полицмейстер разговаривал в это время с Рикардом Бринком, но она, естественно, не знала об этом.)

— В чем же дело?

— Я… могу прийти позже…

— По какому вопросу? — в угрожающей манере дрессировщика спросил он.

— Я была… на набережной в тот вечер. Меня разыскивали…

Он моментально вскочил.

— Подождите здесь! — сказал он и опрометью бросился к внутренней двери, открыл ее без стука. Оттуда немедленно вышли двое мужчин. Один из них, видимо, начальник, был пожилым, другой — неуклюжий, словно медведь, но с приветливыми глазами.

— Входите, — сказал полицмейстер, жестом приглашая ее в свой кабинет. Она медлила, не зная, удобно ли входить туда с собакой, но тот снова пригласил ее. Свой громоздкий багаж она оставила в комнате дежурного.

Она села на предложенный ей стул, и Бранцефлор с достоинством уселся рядом. Если нужно, он может вести себя очень воспитанно.

— Это в самом деле пудель, — сказал молодой, высокий полицейский. — Итак, послушаем!

— Я заражена, — предупредила она.

— Вам делали прививку? — спросил полицмейстер.