– Ты не должна была этого делать, – сердито сказала Ванья. – Подумай о ребенке, ведь он тоже имеет право жить. Да и сама ты не должна была лишать себя жизни. В любой тьме всегда можно найти просвет.

Собственно говоря, что она сама понимала в жизни? Какое право она имела читать девушке мораль, не имея представления об условиях ее существования. Разве человек не может настолько отчаяться, что смерть будет казаться ему единственным выходом? Разве она сама, сидя за уроками у своей бабушки, не желала умереть, чтобы отделаться от этого нудного прозябания? А ведь у нее была совершенно банальная причина – она вынуждена была учить уроки в ненавистном ей доме, который предстояло покинуть только через год! Какое же право она имеет поучать эту девушку, у которой, возможно, нет иного будущего, кроме бедности, забот и презрения со стороны общества? Она ведь сама видела, как все эти добропорядочные люди относились к Бенедикте и ее маленькому Андре!

Все эти мысли проносились в голове Ваньи, когда она вытаскивала девушку на берег и укладывала ее на сухую траву. Одной из причин того, что бабушка хотела забрать к себе Ванью, было то, что в доме Бенедикте ей позволяли делать все, что она хотела. Сначала несчастье произошло с дочерью самой бабушки, потом с другой женщиной в том же доме. Разумеется, ее внучка не должна была расти в таком месте!

И почему только люди берутся судить о жизненных ценностях, о которых не имеют ни малейшего понятия?

– Ну, ну, – успокаивала Ванья девушку. – Мы с тобой почти ровесницы. Мне пятнадцать, а тебе?

Отвернув в сторону красивое лицо, девушка ответила:

– Семнадцать.

– Ну, ну, не плачь, все будет хорошо. Я понимаю, что тебе трудно, но теперь, по крайней мере, у тебя есть союзник. Я происхожу из семьи, где люди высоко ставят человеческое достоинство. Если хочешь, можешь поехать к нам…

Ванья могла с уверенностью приглашать ее, потому что Люди Льда всегда оказывали поддержку страдающим и отверженным. Она не думала о том, как ей представить все это дело бабушке – бабушкин дом был за пределами ее сознания.

Девушка только провела рукой по лицу, словно у нее не было больше никаких надежд.

– Ты можешь встать на ноги? А то я могла бы проводить тебя до Трондхейма. Та ничего не ответила.

– Как зовут тебя?

– Петра.

Теперь, по крайней мере, ей известно хоть имя. И то хорошо.

Ванья огляделась по сторонам.

– Там, за земляной насыпью, находится какой-то дом, я вижу его крышу. Я пойду туда и попрошу помощи, потому что я вижу мы сами не справимся, ты не можешь даже встать на ноги.

И она быстрым шагом пошла к насыпи. Однако инстинкт или просто чувство заботы заставило ее обернуться – и она вскрикнула от ужаса.

Девушка вытащила нож, спрятанный, очевидно, в одном из карманов, и, прежде чем Ванья смогла хоть как-то помешать этому, вонзила себе в грудь. Тело ее скорчилось от боли, потом расслабилось и осталось лежать неподвижно.

Ванья подбежала к ней, совершенно сбитая с толка происходящим.

– Зачем ты это сделала? – воскликнула она. – Я могла бы спасти тебя!

Умирающая выдавила из себя несколько слов.

– У меня… есть… еще ребенок… Девочка… на дороге.

– Где? – нетерпеливо спросила Ванья, крепко держа Петру за руку.

– Они забрали ее… у меня… – с напряжением выдавила из себя девушка. – Они хотели забрать… и этого… Но не…

Это были ее последние слова. Петра лежала совершенно неподвижно, жизнь угасала на ее красивом лице.

– О, бедное, несчастное создание, – удрученно прошептала Ванья.

И тут в голове у нее пронеслась стрелой мысль: ребенок!

Ванья не стала долго размышлять. Она знала, что ребенок уже выношен и что дорога каждая секунда.

Она не была таким ученым врачом, как Кристоффер. Она могла положиться только на инстинкт.

Не был ли ребенок поврежден ножевой раной? Нет, эта рана была гораздо выше.

Она вынула нож из расслабленной руки Петры, распорола на ней одежду и глубоко вздохнула. У нее кружилась голова, ей становилось дурно при мысли о том, что ей предстояло сделать, она мысленно наметила, где ей сделать разрез, тихо прошептала: «Господи…» – и вонзила нож.

Дело было плохо. Гораздо хуже, чем она себе представляла. Ванья реагировала так, как это делает большинство не имеющих отношения к медицине людей: она дрожала, слыша, как нож разрезает тело, тошнота волнами накатывала на нее, но она крепче сжимала зубы, твердо решив вынести все.

И вот она увидела плод – сквозь пелену пота и слез. И вытащила ребенка наружу.

Тут она поняла, что ребенок мертвый.

Ванья так хотела, чтобы ребенок был живым! Она уже мысленно настраивала себя на то, чтобы ухаживать за ним, создавать ему полноценные условия жизни – и она сама убила его! Она не была достаточно расторопной.

Она беспомощно заплакала. Поэтому не сразу услышала, что подошли люди. Заметив, что кто-то подошел, она вытерла окровавленными руками слезы и увидела двух взрослых людей, стоящих рядом с ней.

– Мне не удалось спасти его, – прошептала она. – Я думала, что у меня это получится, но…

– Что тут такое происходит? – сердито спросил один из них. – Что ты натворила, девчонка?

Женщина, стоявшая рядом с ним, села на корточки и взяла из ее рук ребенка.

– О, Господи, – прошептала она. Ванья пыталась все объяснить.

– Она хотела утопиться… я поспешила ей на помощь и вытащила ее…

– Да, мы видим, что обе вы промокли насквозь, – пробормотала женщина.

– И она была совершенно апатичной, так что я побежала звать на помощь…

– Ты ее знаешь?

– Нет, совсем не знаю. Она шла по берегу впереди меня, а потом…

– Да, и что потом? – спросил мужчина. – После всего этого она вонзила себе нож в грудь?

– Да, – всхлипнула Ванья. – Я обернулась, чтобы крикнуть ей, что скоро вернусь, и она как раз ударила себя ножом, я тут же побежала обратно, и она умерла у меня на руках.

Женщина и мужчина переглянулись. На вид они были состоятельными и образованными, из высших слоев общества, обоим было лет по пятидесяти. Мужчина кивнул ей:

– Продолжай!

– И тут я подумала о ребенке, который мог еще быть жив, и… хотя мне и было ужасно дурно…

– Могу себе представить, – тихо сказала женщина. – Ты очень толковая!

– Но я пришла слишком поздно, – снова заплакала Ванья. – Я оказалась нерасторопной!

Отложив ребенка в сторону, женщина вытерла носовым платком руки и обняла Ванью.

– Не плачь, дитя мое, ты уже ничего не могла поделать. Этот ребенок умер бы через несколько дней, он был… нежизнеспособный.

Вздохнув, Ванья вытерла слезы. И она впервые внимательно посмотрела на лежащего в траве ребенка.

Вскрикнув, она отскочила в сторону. Возле кустов ее наконец стошнило.

Потом она вернулась обратно, бледная и обессиленная. Тем временем мужчина привел немного в порядок тело бедной Петры, насколько это было возможно.

Нагнувшись, Ванья стала рассматривать мертвого ребенка. Было совершенно ясно, что он был нежизнеспособен, и для него было просто благословением то, что он не смог выжить. Имея такие широкие плечи, он наверняка убил бы при рождении свою мать.

Это был мальчик, и в чертах его лица Ванья узнала все признаки меченых Людей Льда. Она видела фотографию своего отца Ульвара. Эта фотография была спрятана в самом нижнем ящике комода, где она случайно нашла ее и спросила, кто это… Она читала описание внешности Ханны, Гримара и других меченых. Мертвый ребенок был прямо-таки копией меченого из рода Людей Льда, но, конечно же, таковым не являлся, поскольку некому было произвести его на свет. И внешность его была обусловлена явно другими причинами. Это был совершенно уродливый ребенок, части его тела – руки, ноги, спина – были несоразмерны друг с другом. Она знала, что такие дети обычно не донашивались до конца положенного срока – сама природа уничтожала этот ошибочный вариант. Юная Петра не могла знать об этом.