— Уважаю сильных и умных противников. Они как соль и перец для хорошо прожаренного бифштекса. Без них он был бы пресен.

— Так может быть, поговорим? — предложил Пушкиндт.

— Не здесь и не сейчас, — отрезал главарь и дал отмашку своим «преторианцам».

Пленникам тотчас заткнули кляпами рты и грубо запихнули в машины.

Боб было рыпнулся, но налетел солнечным сплетением на твёрдый, словно отлитый из бронзы, локоть громилы в сером костюме. Француз ощутил себя выброшенной на берег взрывом динамитной шашки рыбиной. Да и внешне, честно сказать, похож. Глаза выпучены, рот жадно хватает воздух, руки-плавники беспомощно хлопают по телу.

Верзила ухватил Боба за шиворот, как шкодливого котёнка подтянул к себе. Процедил на ухо: «Спокойной ночи, Айсман», — и надавил большим пальцем на некую точку на правом плече возле шеи.

Боб ещё раз хватанул ртом воздух и провалился в беспросветную тьму.

Конец второй части

2016, 25 мая, 14 часов 26 минут 38 секунд.

Где-то в воздушном океане.

За всю жизнь Боб нарезался до чертиков лишь однажды — на выпускном. Этого раза ему вполне хватило, чтобы понять: он и выпивка — несовместимы. На следующий день после той памятной попойки Бобу было так плохо, что он раз и навсегда решил для себя: подобного больше не повторится.

И надо же — повторилось. Нет, не попойка (Боб точно помнил, он вчера не пил), а последствия оной. Робера крутило, мутило, тошнило. Во рту лютовал суховей, в ушах раздавался поминальный набат, перед глазами плыли мутные радужные пятна: такие бывают на автомобильных заправках после ливня, когда бензин случайно попадает в лужу. Ноги ватные, голова чугунная, рук он и вовсе не чувствовал. Зато рёбра, те да — давали о себе знать. Ныли и даже, как казалось Бобу, тихонько поскуливали.

А тут ещё кто-то над ухом замонотонил на тарабарском языке:

— Golova gudit, kak nakovalnya,

Ne daiot zabyt'sya i usnut'!..

Angel moy, Natalya Nikolavna,

Ne molchi, skazhi hot' chto-nibud'[24]!

Если бы Боб знал русский язык, то, несомненно, оценил бы точность формулировки: голова действительно гудела, как наковальня.

Боб с трудом разлепил глаза, сквозь мутно-радужную рябь различил мясистый длинный нос, два сапфира сверкающих безумным огнём глаз, метёлки седых бакенбард и красную бандану с белой паутиной.

Ба! Да это же Пушкиндт! Мишель Пушкиндт собственной персоной. Ветреный наследник двух русских знаменитостей: кажется, Пушкина и… ах да, Троцкого. Ха, наследник двух революционеров. Один совершил революцию лингвистическую, второй — социальную.

А раз здесь Пушкиндт — значит, Бобу ничего не приснилось?! Значит, всё это было на самом деле? И смерть Деда, и гибель инспектора Лелуша, и смертельно опасные прыжки по парижским крышам, и поездка в Россию, и безумные гонки по ночному Петербургу, и сокровища Буссенара, в конце-то концов. А ещё, помнится, во всем этом кошмаре присутствовала девушка. Такая невзрачная: в дурацких очках, с брекетами и старушечьим пучком. Но с голосом и телом — (эх, кабы ещё не мешковатая одежда!) — популярной актрисы. И звали её…

— Анна, — радостно воскликнул Пушкиндт, — наш французский друг наконец-то очнулся!

В поле зрения (пока ещё весьма неширокое и по-прежнему несколько размывчатое) вплыла ещё одна физиономия. Тоже весьма узнаваемая. Пучок, очки и брекеты.

— Аннет, — разрывая слепившую пересохшие губы корочку, просипел Боб и окончательно проснулся. Проснулся и первым делом поинтересовался: — Где мы?

— Хороший вопрос, — усмехнулся Пушкиндт. — Но, увы и ах, на него нет однозначного ответа.

— То есть как? — не вполне уразумел витиеватое пояснение сыщика-литературоведа Робер: голова всё ещё отказывалась соображать.

Пушкиндт пояснил:

— В общем и целом — мы в самолете. А вот где находится сей летательный аппарат — этого я вам, мой милый друг, увы, сказать не могу. Ибо сам того не ведаю… Но самолет куда-то летит. — Протянул: — О-о-о-чень долго летит. Я все стихи, что знаю наизусть, — а знаю я их, надо признать, изрядное количество, — читаю уже по третьему кругу. Водится за мной грешок: когда я вынужденно бездельничаю, то декламирую любимые стихи.

«Хорошо, что всё это время я был без сознания, — подумал Боб. — Я бы не выдержал пытку стихами… Бедная Аннет. Ей ведь пришлось быть невольной слушательницей этого аудиоспектакля одного актёра».

Боб неспешно — (он даже голову не мог быстро повернуть) — оглянулся по сторонам. Точно — они в самолёте, если быть точнее, в его грузовом отсеке. И если судить по размеру этого самого отсека, то самолёт — та ещё махина, прямо летающий «Титаник».

Иллюминаторов нет, но по мерному гулу и так понятно: самолет летит. Вопрос: куда? И вообще — кому принадлежит это воздушное судно? Хотя… Если всё, что с ним произошло за последние два дня ему не приснилось (а не приснилось уж точно), то с немалой долей вероятности можно утверждать: самолёт принадлежит преступной организации «Красная звезда». И собрались эти парни, по всей видимости, отнюдь не за трюфелями. Вон сколько разнообразной техники с собой понабрали. Открытый внедорожник, два квадроцикла, три мотоцикла, какой-то гусеничный минитрактор. Вся техника на каких-то странных, сцепленных между собою стропами платформах, с не менее странными мешками наверху, — и несколько закрытых наглухо контейнеров. Интересно, что в них сокрыто?

— Я думаю, оружие, — словно прочитав мысли француза, сказал Пушкиндт. — Наши пленители как на маленькую войну собрались.

— Или на поиски сокровищ, — вставила свои пять центов Аннет.

— А нас-то зачем прихватили? — удивился Робер.

— Ну как же! — удивился Пушкиндт. — Преступники искренне полагают, что нам известны координаты места, где захоронен многомиллионный клад мсье Буссенара.

— А они нам известны?

— Была бы у нас книга вашего деда, были бы известны… Но самое главное: пока бандиты думают, что нам — причем всем троим! — что-то известно — мы живы.

— Еле живы, — усмехнулся Боб, прозрачно намекая на тупую ноющую боль во всём теле. Впрочем, сон, хоть и вызванный столь неестественным способом, явно пошел ему на пользу — хоть немного, но полегчало: рёбра давали знать о себе лишь при самом глубоком вдохе, порезы на руках чудодейственным образом затянулись. Может быть включились некие внутренние резервы?

Робер захотел размять затёкшие члены, да не тут-то было: руки оказались скованы за спиной.

— Вас посчитали более опасным противником, нежели нас, — пояснил Пушкиндт, демонстрируя свободные руки. — Уважают.

— Или боятся, — вновь не удержалась от комментария Анна.

— Польщён, — криво усмехнулся Боб. — Но предпочел бы менее уважительное отношение к собственной персоне и как следствие оного — более приемлемые условия содержания. Ведь насколько я полагаю, из этой воздушной темницы нам всё одно никуда не деться.

— Правильно полагаете, — раздался знакомый до боли — (если немного точнее, до боли в солнечном сплетении) — голос.

14 часов 32 минуты 09 секунд.

— Бонжур, мсье, бонжур, мадам… Или всё-таки мадмуазель? — расплылся в улыбке, коей позавидовал бы и Чеширский Кот, давешний амбал с ужасным шрамом на правой щеке.

Пленники проигнорировали приветствие. Боб — так и вовсе отвернулся.

Человек в костюме цвета маренго не осерчал. Лучезарно улыбаясь, он упругой походкой победителя Олимпийских игр прошествовал в грузовой отсек и вальяжно развалился в раскладном кресле, услужливо подставленном ему под пятую точку одним из двух сопровождавших его телохранителей. Менее всего бодигард походил на угодливого прислужника: лицо дегенерата, поросшие густыми волосами явно стероидные мышцы, и прическа под Брюса Уиллиса или Вина Дизеля. На правом боку лысого качка Боб разглядел мачете (огнестрельным оружием на борту воздушного судна пользоваться категорически запрещено), за спиной — свой рюкзак. Интересно, что в рюкзаке: может карта, журнал и книга?