— Беда с этими швейцарцами, — вздохнул я. — Привыкли они там у себя в Женеве работать ночь напролет.

— Культурная программа… затянулась, — ничего себе оправдание!

— В каком музее были? — вежливо осведомился я.

Алина, потупясь, молчала.

— Если честно, то…Расскажи, Алинушка, где была, расскажи, Алинушка, кому дала?

— Никому.

— Даже высокий гость из альпийской республики получил от ворот поворот?

— Он вообще не при чем… Эд, я, конечно, перед тобой виновата… Но я ни в чем не виновата!

— Что за сумбур, миледи!.. То виновата, то уже не виновата… Прямо какие-то предрассветные парадоксы! У меня от этой твоей тавтологии крыша едет!

— Эд, был ужин в ресторане. Загородном. Потом… Потом швейцарцев увезли в Киев, а шеф… Ну, он предложил еще выпить шампанского в баре при каком-то мотеле. Я была против, но он меня и слушать не хотел.

— Это тот господин, с которым ты недавно пила вино в кафешке на Львовской площади?

— Откуда ты… знаешь? — глаза Алины наполнились слезами, я понял, что она вот-вот заплачет.

— Работа такая, — пожал плечами я. — Ну и что потом? Суши, шампанское…

— Знаешь, я возражала, говорила, что тороплюсь домой, а он и слушать ничего не хотел. Когда подшофе, он совершенно нетерпимый. Да и кто я для него? Человек, которого он из милости принял на работу с испытательным сроком…

— Ну, ясно, — саркастически заметил я. — За это время надо постараться зарекомендовать с самой лучшей стороны. Безотказный, так сказать, в высшей степени исполнительный работник. И где, интересно, лилось шампанское — в баре или отдельном номере?

— Я ничего не хочу от тебя скрывать, Эд… Сначала посидели в баре, а потом шефа пригласил к себе администратор мотеля, его хороший знакомый.

— Дальше можешь не рассказывать. Администратор в скором времени куда-то испарился, остался только роскошный столик, накрытый для двоих, просторное ложе любви, и…

— Эд, он меня домогался, но я не далась. Эд, я люблю тебя! Эд…

— Погоди! — нескольких секунд мне хватило, чтобы припомнить, где находится дорожная сумка Алины, с которой она с месяц назад переступила впервые порог моего жилища.

Я нашел эту сумку на дне моего полупустого платяного шкафа, вынес на центр спальни и бросил на пол.

Все-таки Алина, моя красивая, сексапильная и неверная Алина, была сообразительной девочкой. Нескольких минут хватило ей, чтобы в полном молчании собрать свои нехитрые вещички.

На прощание мы так и не встретились глазами, а дверь за Алиной, что я, конечно же, оценил, затворилась интеллигентно, без излишнего шума.

Иногда я остро ненавидел себя — за редкое, граничащее поистине с ослиным, упрямство, неумение отступаться, даже в самой безнадежной ситуации, от намеченной цели.

Теперь, когда дом мой без Алины опустел (странное, очень странное чувство, будто от меня ушла любимая жена, с которой прожил многие годы), я понял, что погружаюсь в омут депрессии, и сопротивляться ей не было никаких сил. Все, как говорится, до кучи: разрыв с Алиной и полная неопределенность в расследовании, которое иначе, как кустарщиной, не назовешь и в котором, если откровенно, я запутался, как муха в паутине. Нет-нет, а подлая, недостойная мыслишка в голове шевелилась: лучше всего досрочно прервать отпуск и явиться в часть для дальнейшего прохождения привычной службы. Но осел во мне отрицательно мотал мордой: какую же ты, старичок, ерунду городишь!

Полдня я просидел в кресле перед телевизором, не очень-то понимая, что происходит на экране. Вялая расторможенность лишь однажды сменилась невеселым весельем: гороскоп в газетке, принесенной, конечно же, Алиной, радостно извещал, что мне, Скорпиону, предстоит сегодня «Любовь и все такое». Вот так: от нечего делать взял в руки бульварный листок только для того, выходит, чтобы надо мной поиздевались. Как там с любовью, не знаю, а вот то, что с моей игрой в следствие пора кончать, это факт.

— Ничего у тебя, Эд, не получится, — вслух произнес я.

Голос осла, правда, тут же шепнул на ухо: «Брось, Эд, ты пойдешь до конца, это уж я знаю точно».

Прошел на кухню, чтобы вскипятить чаю, включил динамик, и тут же, будто угадав мое настроение, рыдающим голосом запел Слава Вакарчук, чем еще больше разбередил душу. Я зло заткнул рот радиоточке, и именно в это мгновение зазвучала сладостная глюковская флейта из «Орфея и Эвридики» — так напомнил о себе мобильник. Алина! Конечно же, это Алина! Наверное, хочет еще что-то пролепетать в свое оправдание.

Я жестоко ошибся, но, если честно, не очень-то расстроился, потому что пообщаться со мной решила… Зоя. Я, опять-таки если честно, все эти дни как-то подзабыл о ее существовании.

Зоя была весела и иронична. Показалось, без иронии она теперь общаться со мной не в силах, а плохо скрываемый сарказм переполняет ее, лишь только она наберет первые цифры моего номера.

— Привет, самый заботливый на земле брат!

— Ты делаешь мне незаслуженный комплимент.

— Не скромничай, — отрезала Зоя. — Знаешь, как я завидую твоей сестренке?

— Как, интересно?

— Такой завистью, чернее которой не бывает! Может, потому, что у меня нет двоюродного брата.

— Я понимаю тебя, — я произнес это так сочувственно, что Зое впору было расплакаться. — Если эта ниша пустует, то ее вовек не заполнит никто. А я вообще-то уже один, без сестры.

— Размолвка? Разрыв? Вечная разлука? — испугалась не на шутку Зоя. — Страдания юного Вертера?

— Какие там страдания, — небрежно отмахнулся я. — Просто сестренка взяла и уехала восвояси.

— В Павлоград? Погоди, забыла! Ах, в Днепропетровск?

— Он самый. Большой красивый город на берегу великой реки.

— Это я знаю. В школе по географии проходили. И чем же вызван ее столь внезапный, как любят писать в романах, отъезд?

— Абсолютным неприятием Киева. Девочка страшно устала от столицы. Не поверишь, но она находилась на грани нервного срыва. Жаловалась, что у нее в голове не укладывается, как можно существовать в таком муравейнике.

— Бедненькая, — искренне пожалела Зоя. — Ты хоть не забывай писать ей письма со словами поддержки… Шок от такого города, как Киев, это, знаешь ли…

— Зоенька, я знаю лишь одно: мне очень хочется встретиться с тобой. Сегодня, прямо даже сейчас… — все это вырвалось у меня неожиданно, но очень искренне.

— Но ведь я не твоя сестра, — мягко возразила Зоя.

— Поэтому я и назначаю тебе свидание, — произнес я тоном, не терпящим возражений. — Ты на работе?

— Да.

— А когда освободишься?

— В восемь вечера.

— Ровно в восемь я буду в «Пирах Лукулла».

— Хорошо, — согласилась Зоя, и мне захотелось похвалить ее, как маленькую: «Молодец! Хорошая девочка!».

Едва разговор закончился, как я словно переместился в театр оперы и балета — слух мой опять усладила флейта Глюка. На сей раз обо мне, грешном, вспомнил Вальдшнепов: поинтересовался, не смогу ли через часок подъехать к нему на предмет, так сказать, картинной галереи. Я, разумеется, моментально понял, что к чему…

— Итак, через две недели вы летите в Мюнхен. Вот, кстати, билет на ваше имя… Что с вами, Эд? Вы как будто не рады предстоящей поездке, а?

— Нет-нет, Владимир Юрьевич. Я просто потрясен вашей оперативностью.

— Умеем, когда надо, — тонко улыбнулся Вальдшнепов. — А сейчас, наверное, вы думаете о залоге? Вопрос, не волнуйтесь, решен. Когда получите разрешение на вывоз икон, тогда и вручите Блынскому необходимую сумму.

— А если она… — сделал я соответствующий жест.

— Имеете в виду — если нас разведут, как лохов? Смею вас заверить, Эд, это уже наши проблемы. Единственное, вы дадите нам расписку, что получили деньги на такие-то цели. Пожалуй, все. Да, забыл: перед каждой встречей с Блынским информируйте нас, когда и где состоится рандеву. А так… Действуйте в рамках той схемы, которую он вам предложит. Всего хорошего, Эд!

Я уже приготовился открыть дверь кабинета, как Владимир Юрьевич окликнул меня: