— Кто они? Люди Блынского? — уточнил Вальдшнепов.

— Да.

Я назвал координаты хорошо защищенного, как средневековая крепость, огорода и, присматривая за поверженным бандитским войском, только сейчас вспомнил, что напрасно вышел сегодня из дому без «Беретты». Сначала мысленно выбранил себя, потом резонно подумал, а пригодилась бы она мне, если принять во внимание элемент внезапности во всей этой истории — имею в виду электрошокер…

Я торопился к Зое, не боясь опоздать, — она только что позвонила:

— Эд, я в троллейбусе, подъезжаю.

Значит, минуты через три-четыре мы пересечемся на подступах к моему дому и решим, что делать дальше: позагораем на пляже, полежим под деревьями на травке или посидим за столиком в пивбаре, что у меня через дорогу. Настроение — лучше не бывает: после недавних злоключений, едва не стоивших мне жизни, я особенно остро радовался каждому ее мгновению. Воистину: истинная цена всему, что угодно, узнается, когда рискуешь его потерять. Я не маменькин сынок, но так близко от смерти еще не стоял: и когда меня зажали, как в тиски, на дороге, и когда хотели закопать на чьем-то безвестном огороде.

Подъезд наш имеет две двери. Одна, парадная, так сказать, постоянно на запоре, открывают ее лишь тогда, когда кто-то из жильцов привезет новую мебель или несколько мешков картошки с дачи, вторая, с черного хода, как раз и есть рабочая: она рядом с дежуркой консьержки, от которой не укрывается, кто входит или выходит. Но сегодня парадная дверь была открыта настежь, чему я обрадовался: не надо выскакивать во двор и огибать дом по торцу.

Я резво сбежал по ступенькам лестницы и увидел, что навстречу, в наш, конечно, подъезд, направляется девушка в джинсах. Кто именно, не разглядеть — лицо ее скрыто за громадным букетом из чертовски свежих и крупных роз. На секунду даже подумалось, а не Зоя ли это сошла, так сказать, с ума?

Мы поравнялись, и сам не знаю как, но я задел плечом этот роскошный букет. А может, это девушка нечаянно зацепила меня им. Легкое касание обернулось легким уколом острого шипа, и мне хватило каких-то долей секунды, дабы понять, что я умираю. Тело мое одеревенело, а воздух исчез. Я задохнулся, и надо мной сомкнулась черная тьма небытия. Никаких тоннелей, по которым несешься с космической скоростью, никаких райских хоралов, никаких любопытных разглядываний себя откуда-то сверху. Я просто умер. Переместился в ничто.

Однако, как вскоре выяснилось, умер я не насовсем. Спасибо ангелу-хранителю: он просто зазевался, но вовремя спохватился и вырвал меня с того света, перевоплотясь при этом в…Зою. Она спешила мне навстречу, и вся трагедия разыгралась на ее глазах.

— Я сразу заподозрила неладное, как только увидела, что ты упал на асфальт после того, как между тобой и девушкой оказался букет роз. Я громко закричала и побежала к тебе, чем переполошила эту гадину-киллершу. Она выбросила на лестнице свои розы и скрылась в вашем подъезде. Воспользовалась сквозным ходом. Консьержка потом показала, что мимо нее прошла быстрым шагом какая-то девица. Толком она ее и не рассмотрела. А ту, по всей вероятности, поджидала во дворе машина. Села и спокойненько укатила с места преступления. Почему была открыта парадная дверь? Консьержке показалось, что в подъезде душно, вот она и решила устроить сквозняк. Эд, тебя, в принципе, ничто бы не спасло. Они твердо решили отправить тебя на тот свет.

Зоя рассказывала мне это очень тихо, как тяжелобольному, и внимательно следила за моей реакцией, готовая по первому же признаку или замолкнуть, или позвать медсестру. Одетая в белый халат, она сидела на стуле возле моей кровати. В палате, между прочим, никого больше, кроме нас, не было. Я скосил глаза на приставную тумбочку — на ней телефон.

— Эд, что ты съешь? Яблоко? Банан? Апельсин? Виноград?

Я кивнул на «винограде», а она, поднимаясь со стула и наклоняясь надо мной, так обласкала меня карей теплынью своих глаз, что у меня перехватило дыхание. На сей раз не от недостатка воздуха, а, наоборот, от его избытка.

— Погоди, я сполосну гроздь.

Надо же, в моей палате даже санузел есть! Да где же я, черт возьми, нахожусь?

— Госпиталь МВД, — будто услышав мои мысли, пояснила Зоя. — Тебя пристроил сюда следователь прокуратуры Вальдшнепов. Он сказал, что ты просто бесценный кадр. Поэтому и лежишь в палате для генеральского состава.

Господи, вот и я стал генералом!

— А виноград кто принес, ты? — Зоя кивнула. — Зачем? Он же такой дорогой! Гривен двадцать-тридцать за кило?

— Какая разница, Эд! Это «кардинал», мой любимый сорт. Твой, надеюсь, тоже. Ешь!

Она начала кормить меня, как детсадовца — отщипывала от кисти по две-три ягодки и аккуратно вкладывала мне в рот. Это было очень вкусно, мило и трогательно. На такой знак внимания способно лишь сострадание, помноженное на любовь.

— И что было дальше, Зоенька? — Я остановил на полпути ее руку с очередными ягодами.

— Я подбежала — на лестнице валяются изумительные бордовые розы, знаешь, ради тебя эти негодяи, надо отдать им должное, не поскупились, а рядом с тобой лежит инсулиновый шприц, игла у него, в общем-то, короткая, я много раз его видела, у меня тетя живет на инсулине, а тут… А тут они ради удобства так укоротили иглу, что… Короче, мерзавка эта уколола тебя в левую руку, туда, где обычно в детстве прививки делают. Смотрю, капелька крови выкатилась. Даже не знаю, Эд, как меня осенило, но я все сделала правильно. Врачи сказали, что это было единственно верное решение.

— Моя девочка… Что же ты сделала, Зоя, Зоечка, Зоенька?

— Отсосала кровь — как при змеином укусе. Выдавливала ее, что было силы — у тебя до сих пор там синяк… Вызвала по мобилке скорую — молодцы, примчались минут через семь, а ты все это время практически не дышал. Поэтому на свой страх и риск начала делать тебе искусственное дыхание, что и помогло удержать тебя на белом свете. Одной ногой, Эд, ты уже был там…

Вечером лечащий врач скажет мне, что в подобных случаях существует один шанс из тысячи, и именно он достался мне.

— То, чем вас укололи, мало чем отличается от знаменитого яда кураре. Что вам ввели, спрашиваете? Один из миорелаксантов, смешанный с кислотой, у которой мгновенное и очень сильное действие. У человека отказывают легкие, он задыхается. Если бы вам не сделали их искусственную вентиляцию, то я б с вами не вел эту милую беседу. Ну, а вслед за легкими отказывает сердце, поражается мозг. Что касается обнаружения следов яда в организме, то по истечении некоторого времени это практически невозможно. Поэтому и… И уголовного дела открывать не надо. Ну, шел человек по улице, стало ему плохо с сердцем, он взял и умер. Бывает ведь так, а?

— Конечно, — согласился я.

— А этот «химик» или «фармацевт», который поколдовал над введенным вам препаратом, дьявольски умен и изобретателен. Настоящий злой гений…

Уж не знаю, пили мы что-нибудь с Зоей из одной чашки или нет, но мысли наши, как у давно живущих вместе и навеки сроднившихся людей, работали в одном направлении. Когда дней через десять я позвонил Зое и объявил, что меня выписывают, она вдруг предложила:

— Послушай, Эд, а не пожить ли тебе у меня?

Я вздрогнул, потому что, набирая ее номер, тоже подумал об этом, но никогда не сказал бы вслух.

Что ж, руки у Блынского оказались длинными. Охота на меня, кажется, еще не окончена.

Если честно, никакого дискомфорта я не испытывал и по родной берлоге не тосковал: Зоину квартиру, чистую и нарядную, как внутренность новой шкатулки, полюбил сразу и навсегда. Во-первых, просторно — мебели минимум, а квадратура немаленькая; во-вторых, высоко — типичные для Печерска, трехметровые, если не больше, потолки; в-третьих, уютно — лучшей хозяйки, чем моя Зоя, нет. Днем, если она была на смене, я отлеживался, читал книги, смотрел телек, изгалялся в кулинарных изысках, чем немало подругу удивлял. А по ночам мы любили друг друга — до изнеможения, до зверского аппетита, что вызывало у нас искренний смех. Представьте, в половине третьего ночи начинается жор — как у голодной, забывающей об осторожности рыбы. Едим прямо в постели бутерброды — батон с бужениной, а, насытясь, лакомимся холодными апельсинами и улыбаемся в тишине.