Если бы Норбан напал на нас еще пару недель спустя, весь ход войны мог бы быть совсем другим.

Мои шпионы сообщили о его выступлении из Капуи; он сошел с Аппиевой дороги и направлялся через заросли дикого кустарника у горы Тифаты[148]. Я разделил командование с Метеллом Набожным — его невероятная сонливость скрывала большие тактические навыки — и оставил лишь жалкое подобие гарнизона в Ноле. От перспективы настоящего сражения мои легионеры значительно приободрились. Я повел их в гору стремительным шагом по старой дороге через Свессулу и Калатию[149]. Даже сейчас, после всех этих недель проволочек и колебаний, Норбан застал нас врасплох в скалистой долине, далекой от человеческого жилья, набросившись на нас с холмов в густом предрассветном тумане.

Но даже в самом первом столкновении мне стало ясно, какое преимущество я имел в своих опытных, закаленных в сражениях отрядах. Не было никакого замешательства, никакой паники. Несколько быстрых слов возглавляющих колонны и центурии — и они образовали полый квадрат для защиты. Когда я появился с нашего правого фланга со своей конницей, то увидел, что атака уже приостановлена. Трубы ревели знакомые сигналы. По мере того как рассеивался туман, наши ряды устремились в контратаку. Солдаты Норбана как-то неуверенно смешались. Я слышал, как их офицеры выкрикивали противоречивые приказы, и ухмылялся про себя.

Мы преследовали Норбана до стен Капуи: шесть тысяч его воинов сложили головы или были ранены по пути. Когда мои центурионы составили рапорты о наших потерях, они насчитывали лишь семьдесят человек, и по крайней мере половина из них полегла в первые же моменты нападения Норбана: то были часовые, выставленные в отдаленных пикетах. Первое же сражение на земле Италии принесло мне сокрушительную победу.

За несколько дней до этого мне пересказали видение, представшее одному авгуру на том самом месте, где произошло сражение: ему привиделся образ козла, бодающего воздух, который постепенно поднимался все выше и выше и рассеялся в обширной черной туче. Фортуна, как всегда, предупреждала меня о грядущем успехе.

В благодарность я назвал именем Дианы, богини-покровительницы этих мест, местный источник, известный заживляющими свойствами его вод. Здесь я принес жертву и установил бронзовую табличку с кратким описанием моей победы. Богиня имеет много имен и много лиц. Благоразумно будет почитать их все.

Вскоре после этого я получил первую депешу от Помпея, который писал, что успешно провел сражение против трех вражеских полководцев. Он счел бы великой честью, если я потратил бы свое ценное время и посетил его лагерь. Посыльный, подкупленный, как мне теперь кажется, самим Помпеем, пространно распространялся о личной храбрости своего командира: как он голыми руками схватился с огромным всадником-галлом и повел своих воинов в победную атаку.

Я слушал вполуха подробности, которые скромный молодой человек не смел поместить в своем донесении. Честно говоря, я был более обеспокоен известием, что марианцы вербуют галлов, чтобы те сражались на их стороне. Старый Марий, несмотря на все свои недостатки, никогда не допустил бы этого.

Однако, когда победа у подножия Тифаты благополучно осталась позади, я мог позволить себе передохнуть несколько дней. В сопровождении нескольких своих высших офицеров и отряда ветеранов я выехал в лагерь Помпея.

Он устроил для меня пышный парад. Его лагерь казался образцом военной дисциплины; легионеры были выстроены в парадном обмундировании с почти геометрической точностью.

Как только я подошел в сопровождении своей свиты, знаменосцы опустили свои знамена в приветствии, а трубы исполнили замысловатую мелодию. Помпей собственной персоной выступил вперед перед рядами, раскрасневшийся и прекрасный, и громко приветствовал меня, в соответствии с ритуалом, как полководца-триумфатора. Его солдаты вдруг дружно гаркнули «ура!», затопали ногами и застучали по своим щитам.

Когда шум замер, движимый внезапным и неразумным порывом, я взял Помпея за руку и произнес идентичную формулу в его честь. Восторженные крики прозвучали еще громче. За своей спиной я услышал кислое перешептывание своих офицеров о молодости и неопытности Помпея и о его самонадеянности.

— Ты должен поговорить с солдатами, генерал, — сказал Помпей, трепеща от удовольствия. Когда он поднял руку, мгновенно установилась тишина. Помпей хорошо вышколил своих воинов.

Я произнес краткую речь, восхваляя их успехи. После этого, когда им была дана команда разойтись, а мы шли в ставку Помпея, где нас ожидал пир, один проконсул, теперь офицер моей ставки, сказал мне:

— Это было очень неблагоразумно, Луций.

Почувствовав раздражение, которое я всегда испытывал, когда меня критиковали за мое отношение к Помпею, я огрызнулся:

— По крайней мере, он кое-что совершил по своей собственной инициативе, и небезуспешно. Хотелось бы мне, чтобы я мог сказать то же самое и о своих подчиненных. Большинство из вас не могут даже держать дисциплину среди собственных домашних рабов.

Эти слова были произнесены достаточно громко, чтобы их услышали некоторые из офицеров Помпея, которым они явно пришлись по душе. Филипп выглядел разъяренным, но так ничего и не сказал. Два дня спустя, вспоминая, как сенат разделался с Гаем Гракхом, когда он стал для них помехой, я отправил Филиппа в Сардинию. Горячий климат, как мне думалось, должен превосходно подойти ему.

Я вернулся в свой лагерь и узнал, что Норбан успешно забаррикадировался в Капуе и что свежая армия под командованием другого так называемого консула, Сципиона Азиатикуса, продвигалась на юг, чтобы освободить его, и фактически достигла Теана, не дойдя до него менее двадцати стадий.

То, что произошло в течение следующих нескольких недель, так горячо дискутировалось, что я буду везде, где возможно, воспроизводить подлинные донесения, памятные записки и другие документы, имеющие к этому отношение.

Сначала отрывок из депеши, отправленной за неделю до всех этих событий моим конфиденциальным агентом в Южной Латии:

«…армия Азиатикуса выступила отсюда сегодня, направляясь на юг. Легионеры недовольны как самим А., так и его офицерами. Есть много сочувствующих тебе и твоему делу. Отряды еще не готовы для открытого мятежа, но их легко можно убедить с помощью несложной дипломатии. А. плохо смыслит в политике, кажется, вообще не осознает сложностей внутренней ситуации. Сильно обеспокоен административными мелочами. Нацелен на заключительные приготовления к кампании в Теане. По характеру человек сугубо штатский, вероятно, он согласился бы на встречу, если бы условия были представлены соответствующим образом…»

Памятная записка от меня Метеллу Набожному — второму полководцу освободительной армии:

«Пожалуйста, внимательно изучи этот рапорт. Если мы сумеем подбить Азиатикуса на встречу, нашим людям будет не слишком трудно затянуть переговоры достаточно надолго, чтобы вступить в контакт с его легионерами. В конце концов, они будут стоять лагерем на расстоянии выстрела из лука друг от друга. Для наших целей мы сможем выбрать надежных центурионов. Тех, кого не удастся убедить, можно будет подкупить. На этой стадии гораздо важнее собрать побольше людей — особенно если они добровольно переходят на сторону соперника, — чем выигрывать сражения с возможными тяжелыми потерями. Жду твоих комментариев».

Памятная записка, адресованная мне, от Метелла Набожного:

«Я взял твои предложения на заметку. Хотя подобная политика противна мне, как римскому офицеру, должен признать, что обстоятельства неординарны и, возможно, заслуживают предложенных тобой действий. Полагаю, ты берешь всю ответственность за это на себя».

Официальная записка, адресованная мне от Сципиона Азиатикуса:

«Привет Луцию Корнелию Сулле от Корнелия Сципиона Азиатикуса, консула и полководца. Рассмотрев твои предложения, я с удовольствием встречусь с тобой, как ты и предлагаешь, чтобы обсудить вопросы, представляющие взаимный интерес для нас и для благосостояния Римской Республики. Я тем самым соглашаюсь на условия, определенные тобой, а именно: место встречи должно быть на нейтральной территории, в равнине за Теаном; каждая сторона должна направить трех представителей, включая нас самих; во время переговоров произойдет обмен высокопоставленными заложниками; во время обмена заложниками должно соблюдаться строгое перемирие; первая встреча должна состояться на пятый день после доставки этой депеши…»