— Что же, добро пожаловать, Ева Сергеевна.

Я кивнула, ощущая в этой фразе сарказм, которого он, возможно, туда и не вкладывал, и пошла следом за Надей, оказавшейся грузной женщиной лет сорока, чья форменная одежда выглядела маловатой размера на три. Большая связка ключей, надетая на металлическое кольцо, прикрепленное к её портупее позвякивала при каждом шаге.

— Это тебя в комитете так отделали, Ясенева? — деловито спросила Надежда, пропуская меня вперед.

Ну вот, стоило попасть в изолятор, и привычное уважительное «вы» куда-то подевалось, канув в лету вместе с обращением по имени-отчеству.

— Нет, — ответила честно, но уточнять где именно тоже не стала, посчитав, что меня и мои синяки сейчас лучше всего характеризует фраза «где взяла, там больше нет».

Надя, к счастью, тоже не планировала лезть ко мне в душу, почувствовав моё нежелание общаться. В странной комнате с неаккуратно прибитыми к полу стульями и небольшим столом, личный досмотр произвела практически молча, ограничившись лишь командами и вопросами, без которых было не обойтись, вроде:

— Шнурки из кроссовок вытащи. И ценности все с себя сними, они в сейфе храниться будут.

И я послушно сняла и положила на стол три сережки, кулон из белого золота на тонкой леске и помолвочное колечко, которое Дэн ночью снова надел на мой безымянный палец. Кажется, оно оказалось таким же несчастливым, как и моё сожженное свадебное платье. Вытащила шнурки из кроссовок. Это, видимо, чтобы я на них не повесилась «на радостях».

— Вещи твои где?

— Позже привезут.

Пользуясь тем, что Надя сняла с меня наручники во время досмотра, я все же обняла себя руками и растерла замерзшие и покрывшиеся мурашками предплечья.

— Руки давай, — скомандовала женщина и мне пришлось подать ей обе ладони, чтобы она, обмакнув специальный валик в черную краску, закрасила по очереди подушечки моих пальцев.

После этого Надежда с силой, давя до боли, пересняла следы пальцев в дактилоскопический бланк, где черные полосы отпечатавшихся завитушек напомнили мне о кельтских узорах татуировки на груди Дэна.

Чем больше я запрещала себе думать о Лазореве, чтобы окончательно не расклеиться, тем чаще мысли о нем возникали в моей голове. Всё вокруг вызывало навязчивые ассоциации с Дэном, от мрачно-серого цвета стен до воспоминаний о том, что он сам год назад был на моем месте. И не сдался, а вышел из той истории победителем. Может мне тоже стоило бы взять с него пример?

Пользуясь моим задумчивым смирением, Надя нанесла краску на мои ладони и отпечатала их следы тоже.

— Вон там руки отмой и в камеру пойдем, — кивнула она на железную раковину в углу.

Кран был весь испачкан в черной краске, однако мои руки были ничуть не лучше и я, закрыв глаза на неуместную брезгливость, осторожно открыла воду.

— Холодная, — прокомментировала поежившись, когда прозрачная струя загрохотала по эмалированной поверхности раковины.

— Это да, — согласилась Надя, которой, кажется, нравилась моя реакция на весь комплект дискомфорта, предоставляемый изолятором. — До пятизвездочного отеля мы немного не дотягиваем.

Скорее, «много».

Краска, успевшая забиться под ногти совершенно не желала смываться обглоданным почерневшим обмылком, а от воды, с каждой минутой моих тщетных попыток отмыть испачканную кожу становившейся все более ледяной, начало сводить мышцы.

Тем не менее, холод немного отрезвил меня и привел к мысли о том, что сдаваться нельзя. Я же не виновата в конце концов, а справедливость в этом мире еще осталась. И защищает меня лучший в городе адвокат. Значит, справимся. Нужно собраться с силами и выстоять. И не доставлять врагам удовольствия, впадая в уныние.

— Полотенца нет, — заявила Надежда в ответ на мой вопросительный взгляд. — Постоянное иметь не положено по санитарным нормам, а одноразовые кончились.

И я пожала плечами, решив, что отсутствие полотенца на фоне остального, происходящего вокруг меня апокалипсиса как-нибудь переживу. Стряхнула руки над раковиной, отчего на ней остались темные капли, давая понять, что отмыть руки мне все же не удалось.

Справлюсь. Приедет Дэн, мы обсудим позицию защиты и вместе выберемся из этой во всех отношениях неприятной ситуации. Я ведь вчера успела с жизнью попрощаться, а осталась жива, значит, и сейчас выстою. Безвыходных ситуаций не бывает. Прочь упаднические настроения.

— Нет так нет, — спокойно ответила я, еще раз для вида тряхнув руками над раковиной. — Ведите.

Надя перевела на меня взгляд, удивившись моей внезапной перемене настроения не меньше меня самой.

— Ну пойдем, — хмыкнула она, снова надев на меня наручники.

Я мысленно провела аналогии изолятора с детским лагерем. Там тоже были условия так себе, и уходить нельзя было. Еще и веснушчатый мальчишка из второго отряда за косички дергал и кормили отвратительно. Но я же тогда как-то вытерпела.

Интересно, а здесь с едой как? Внезапно разыгравшийся аппетит дал о себе знать недовольным ворчанием в желудке, когда я бодро шагала следом за Надей, найдя в себе силы не отчаиваться и пережить время пребывания в этом «детском лагере для взрослых» как страшный сон.

— Иван Константиныч, мы закончили, — сотрудница изолятора протянула дежурному дактокарту (прим. дактилоскопический бланк) и оформленные документы.

— Хорошо, — отозвался он, принимая бумаги. — В пятую ее определи, к Самохиной. Как вы, Ева Сергеевна?

— В порядке, — проговорила я, искренне улыбнувшись в ответ на его участие и радуясь тому, что хоть кто-то в этом угрюмом подземелье еще не забыл об уважении и субординации.

Дежурный кивнул, а я чинно проследовала за Надей дальше, проходя по узким, разделенным тяжелыми решетчатыми дверьми коридорам. Тусклое освещение и спертый воздух усиливали гнетущую атмосферу. Свет из узких окошек у самого потолка почти не проникал, судя по всему, на улице наступили пасмурные сумерки, и успевшая заволочь солнце серая хмарь не пропускала его лучей в эти мрачные катакомбы.

— Пятая, — зычно озвучила Надя, когда мы подошли к одной из дверей. — Тебе сюда, Ясенева.

Кивнула и остановилась, наблюдая за тем, как она отпирает тяжелую дверь и за ней открывается темная маленькая бетонная комнатушка с зарешеченным окном.

Смело вошла внутрь, успев выхватить взглядом две кровати, стол, туалет и раковину. На одной из кроватей полулежала девушка с обесцвеченными до желтизны волосами, стриженными в каре, одетая в черный спортивный костюм с белыми полосами по бокам.

Я собиралась поздороваться с вынужденной соседкой, но в этот момент сзади громыхнула закрываемая решетчатая дверь. И этот звук, в точности напомнивший грохот решетки в доме, где содержали меня похитители, в одну секунду смел всю мою браваду, словно ураган, унесший домик Элли в волшебную страну ОЗ.

Он прозвучал резко, как выстрел. И после него в глазах неожиданно потемнело, а я была вынуждена схватиться за холодную стену, чтобы устоять на ногах. Одновременно с этим звуком из воздуха внезапно исчез кислород, а стук сердца болезненно и гулко забился в висках.

И в темноте, окружившей меня со всех сторон, я будто в замедленном кино видела картинки из забытых мной нескольких часов вчерашней ночи.

Словно сторонний наблюдатель я смотрела, как сделав несколько глотков абсента из бутылки, ни с того ни с сего перехватила ее за горлышко и со всей силы ударила по голове Беззубого. Его глаза закатились, и он бессильно обвис на диване, словно сломанный манекен.

Матвей в тот же миг отпустил и испуганно отскочил, выставляя вперед руки, в попытке защититься от удара. И только из-за этого та я, чей взгляд казался со стороны совершенно безумным, промазала и его не постигла участь товарища.

Соколов крича что-то неразборчивое, вскочил на ноги, а когда я приблизилась, предпринял безуспешную попытку схватить меня за запястья. Это тогда от блузки с треском оторвался рукав, а я, с непонятно откуда взявшейся недюжинной силой, выдернула руки из захвата и снова замахнулась своим импровизированным оружием.