Руки сами собой разжались, и я опустилась на пол, прислонившись к стене рядом с дверью. Рыдания душили меня, и я не стала сдерживаться, огласив эти мрачные стены практически волчьим воем, в котором нашло выход самое чёрное отчаяние, затопившее мою душу. Никакого просвета впереди я не видела. Из этого каменного мешка был только один выход — на заклание в Круге Таинств. Стать спасительницей мира, безусловно, очень почётная миссия, но мне от этого осознания что-то легче не становилось.

Не знаю, сколько времени я просидела так, оплакивая свою безвременно загубленную жизнь и любовь, но вдруг снаружи послышались шаги и в двери заворочался ключ. Кое-как, держась за стену, я поднялась на ноги. На пороге стоял старшина Танед. Выглядел он уже не столь дружелюбно, как раньше — в боевой форме, мрачен, собран, лысина отливает красным в свете факелов, остроконечные уши прижаты к голове.

— Талла, я же вас предупреждал от опрометчивых поступков, просил быть осторожнее и никому не доверять. Теперь оставшиеся два дня вам придётся провести здесь, а не в покоях.

— Я не хочу быть агнцем на заклание, — прохрипела я. — Мы так не договаривались.

— Вы и не должны были ничего узнать до самого конца, — Танед зашёл в камеру и захлопнул за собой дверь, затем сел на койку. Жестом пригласил меня последовать своему примеру, но я из упрямства осталась стоять, хоть ноги и подкашивались. Старшина вздохнул и продолжил:

— Если жертва полностью добровольно и бесстрашно восходит в Круг Таинств, то в награду после обряда она перерождается в любом мире, каком пожелает. Либо же становится духом Междумирья, и всё своё дальнейшее бессмертное существование проводит в путешествиях среди мириадов миров. Поверьте, это очень завидная судьба. Но если жертву приходится тащить силой, то в момент кульминации обряда она отдаёт намного меньше энергии — дух сопротивляется выходу из тела — и потом просто умирает, не оставляя никакого следа в мировом эфире. И, к сожалению, вас теперь ждёт именно такая участь.

— Почему вы мне сразу этого не рассказали?

— Да потому, что вы бы всё равно отказались от добровольного участия. Когда я вас встретил в той таверне, я сразу заметил эманации привязанности между вами и огненным магом. А обряд требовал многодневной подготовки, за время которой эти эманации многократно усилились бы с обеих сторон. Любовь, какой бы прекрасной не была сама по себе, в данном деле только вредит, а я не желаю вам зла и хотел, чтобы ваш переход произошёл как можно мягче. Поэтому я и запретил вам общаться с вампиром, но, как видно, я его недооценил… Что ж, он сам себе навредил, и теперь всю жизнь будет локти кусать, но ничего уже не исправить.

— Он жив?!

— Жив, жив… Но сбежать и помочь сбежать вам не сможет при всём желании — космическая пыль в этих стенах и в металле его кандалов полностью блокирует любую магию, кроме демонической.

Огромное облегчение постигло меня, прямо гора с плеч свалилась! Теперь и умирать не так страшно, зная, что любимый (правда?! Это я сказала?! Надеюсь, хотя бы не вслух?!) в порядке.

Танед с интересом наблюдал за сменой эмоций на моём лице. Затем снова вздохнул и заговорил дальше:

— Я скажу странную вещь — как вы думаете, сейчас действительно грядёт этакая война войн и конец света наступает?

— Ну, да. Шэн говорил об этом, что ваш мир понемногу умирает из-за войны со светлыми. А разве не так?

— Шэнерд умный, но ветреный повеса, которому надо было лучше учить историю в академии. А что вы ответите, если я скажу, что это уже пятый обряд в истории мира Лазаат, который будет проводиться? Исталлуртан — красивая легенда, и не более того.

Я смотрела на Танеда, будто громом поражённая. Всё это время я думала, что совершаю великую миссию, что я Избранная! А оказывается, не очень-то и велика эта миссия? Может, можно тогда и отказаться от неё, другого избранного поискать?

— Зачем же тогда это всё? Обряд, избранная…

— Каждый обряд позволяет нам одержать крупную победу и остановить войну на несколько столетий, или даже на тысячи лет. Светлые убираются к себе зализывать раны и долго не показываются в других мирах, а наш мир за это время расцветает. Но раз и навсегда одержать победу в битве света и тьмы невозможно. Это всё равно, что воцарить вечную ночь или вечный день — ни к чему хорошему не приведёт, и природа этого не допустит.

— А если обряд не удастся и светлые одержат верх?

Старшина задумчиво кивнул:

— Светлые всегда знают, когда старейшины начинают обряд, и собирают войска у границы нашего мира. Если обряд по каким-то причинам не удастся, то они тут же пойдут на штурм. Вот тогда будет действительно великая битва, но она не означает автоматически победы одной стороны или провала другой. Это просто новый виток вечного противостояния света и тьмы. Такое было во время третьего обряда пять тысяч лет назад, тёмным тогда удалось победить свет и шаткое равновесие восстановилось.

Все эти новости оказали на меня ошеломляющее действие, но на душе стало ещё горше. Отпустить меня всё равно не отпустят, жизнь моя оборвётся через два дня и даже бессмертным духом я не стану, да ещё и помощь моя, оказывается, не так уж и ценна, просто стратегическое преимущество, и всё. Помнить обо мне будет, наверное, только Лен. Ну может ещё Шэн, но, подозреваю, только до первой прекрасной фрейлины.

Я поняла, что если сейчас не сяду, то позорно упаду, и присела-таки на край койки.

— А с Леном мне увидеться можно будет, напоследок? — жалобно спросила я.

— К сожалению, это исключено, — старшина поднялся и направился к выходу. — Отдыхайте, через два дня за вами придут.

Танед открыл дверь и задержался на пороге:

— Я правда не хотел, чтобы всё получилось именно так. Простите.

Старшина вышел, дверь захлопнулась, снаружи лязгнул засов, а я почувствовала, как слёзы сами потекли по щекам против моей воли. Вселенная, ну за что ты так со мной?!

***

Не знаю, сколько времени прошло — окна в этом каменном мешке нет, день снаружи или ночь неизвестно, да к тому же я, похоже, уснула, обессилев. По крайней мере, когда снаружи послышались шаги и засов завозился на двери, я очнулась — то ли от обморока, то ли от сна, не знаю.

Дверь открылась и вошёл здоровенный орк. Был он очень высок — ему пришлось нагнуться, проходя в дверной проём. Шириной плеч он мог поспорить с любым гномом, а уродливостью рожи — с моим самым страшным ночным кошмаром. Изо рта его торчали два загнутых клыка, глаза были как у поросёнка, маленькие и красные, а всё лицо было покрыто какими-то наростами пополам со шрамами. Одет он был в холщовые штаны и такую же рубаху. В руках у него была жестяная миска с каким-то варевом, даже издалека выглядевшим отвратительно.

— Вот, еда, — проговорил он, коверкая слова, и поставил миску на край койки.

Я брезгливо поморщилась и отодвинулась на другой её конец, подальше и от «еды», и от стражника. Но орк не думал уходить. Он стоял в дверях и смотрел на меня, не отрываясь. Маленькие глазки его масляно блестели, он непрестанно облизывался. Мне стало жутко от этого взгляда, и я попятилась в дальний угол камеры.

— А ты красивая. Порк любит красивых, — орк зашёл внутрь и захлопнул дверь. Меня охватила паника.

— Красивая, хочешь вкусную еду, а не эту? — кивнул стражник на миску.

Я не знала, как на него реагировать, но, на всякий случай, молча медленно кивнула.

— Тогда сделай хорошо Порк, и будет много вкусной еда! — орк расставил руки, заняв всю каморку от стены до стены, и пошёл ко мне.

А меня охватила даже не паника, а самый настоящий ужас. Да что ж это за мир такой, где каждый второй слабоумный негодяй хочет меня изнасиловать?! Я сжалась в комок на полу в углу, стараясь стать как можно меньше, а в идеале вообще просочиться сквозь стену, и пронзительно, что есть сил завизжала. Звук отразился от стен, многократно усилившись, эхо выскочило в коридор и поскакало вдаль, затухая. Насильник сморщился и зажал уши руками, остановившись.