— Как ты меня нашёл? — тонкая венка на девичьей шее заходится бешеной пульсацией и Грегори сам себя одёргивает, чтобы успеть отвести глаза до того момента, когда его внимание станет слишком красноречивым.

— Магия крови и заклятие. Наши сны перемешались. Я не думал, что такое возможно…

Да. С заклятием очень некрасиво вышло. Если бы он знал, что в случае расставания силы так решат себя вести, никогда бы не провёл ритуал. Или все равно провёл, лишь бы Элис не страдала.

— Кто такой Дмитрий? — пожалуй, самый животрепещущий вопрос для Грегори, и он замечает, как нервно закусывает губы Элис, как отводит глаза. Просто прячет их, стараясь рассматривать обстановку библиотеки, но только не глядеть на него, и это неприятно колет в глубине. Как будто гадюка, под названием ревность, изнутри все искусала.

— Попутчик в поезде. Там все сложно. И долго. И мы можем это потом обсудить… — в ее глазах столько паники, что она почти физически ощущается: воздух становится вязким и пряным, как горячий шоколад с кардамоном и солью, а голос слишком тягучим. И Грегори понимает, что там действительно все настолько сложно, что Элис проще похоронить воспоминания, чем рассказать. И обида, а ещё все та же ревность совсем заполнили рассудок колючим тернием, который изнутри начинал подтачивать опоры собственного самообладания. Наверно только из-за этого Стенли слишком медленно, лениво откидывается на спинку кресла, складывает руки на груди и ловит смущённый взгляд. В каком-то глупом порыве бесполезного злорадства он вытаскивает из внутреннего кармана медальон с «Запертой жизнью». Грегори ловит непонимание со стороны Элис, но наклоняется к столику и кладёт амулет на гладкое серебро подноса со словами:

— Господин Лиховской просил передать.

Неправильно долгое молчание. Оно саднило как разбитая коленка. И Элис старалась отгородиться от ненужного чувства стыда. Дмитрий просто хороший человек и больше никто, а вот у Грегори — гарем неучтенных барышень, и он ещё имеет наглость намекать на личные вопросы?

Алисия вдруг резко поняла, что ей нечего стыдиться, а уловив эманации чувств, которые Грегори пытался ей навязать, разозлилась. Злость жглась острым красным перцем с легкими нотами душистого, и от этого в носу засвербело. Элис некрасиво, тыльной стороной ладони потёрла любопытный орган и излишне резко сказала, чеканя каждое слово:

— У тебя нет морального права внушать мне вину…

У Грегори дёрнулся кадык. Он прищурил глаза и провёл ладонью по подбородку, подмечая проклюнувшуюся щетину. Спустился пальцами по шее и расстегнул тугой воротничок рубашки. В его медленных движениях, в ленивой, какой-то заторможенной грации чувствовалась сила охотника. И охота велась на Элис.

— Я ничего тебе не внушаю, — голос обманчиво мягкий, как кошачьи лапы толстого рыжего кота, которого прикармливает все поместье, и только от этого дворовый разбойник скоро ни на один подоконник не запрыгнет. — Я просто хочу знать, чего мне ожидать?

Нелепый вопрос. Что можно ожидать от обыкновенного подарка? И как он оказался у Грегори?

— Откуда у тебя это? — решила проигнорировать последний вопрос Алисия.

— Было вместе с письмом, которое прислал князь.

— С каких пор ты проверяешь мою корреспонденцию? — едко и недовольно.

— С тех самых, как ты пообещала написать себе рекомендации от моего имени.

— Ну не написала ведь… — фыркнула Элис и пригубила чай.

— Так вот и проверяю, чтобы быть уверенным в твоей порядочности…

Чайная чашка полетела на пол. Звон раскатился по библиотеке. Пятна густого чая оставили свои отпечатки на бархатном подоле платья Элис. Она стряхнула не успевшую впитаться жидкость и встала. Резко.

— У тебя нет никакого права подозревать меня в …

— В чем? — перебил Грегори, тоже встав и приподняв бокал с бренди. Он посмотрел сквозь граненое стекло на свет от канделябров. И как будто сквозь замерзшее, заледеневшее время Элис увидела, как он разжимает пальцы и стекло летит к полу, чтобы повторить судьбу чашки. — Скажи. Мы ведь оба понимаем, о чем сейчас идёт речь…

Звон стекла ещё не успел раствориться в стенах библиотеки, а Элис выкрикнула почти со слезами:

— Ты не имеешь права меня ревновать!

Ревность равно признанию, что чувства есть. И произнеся все это вслух Элис поняла, что даже о симпатии, если она и есть к ней, Грегори не может сказать по-человечески. От мысли, что лучше пусть все вокруг уверятся в его чувствах, но он будет молчать — Алисия пришла в бешенство. Первой реакцией было, конечно, отпустить силу творить что ей сейчас хочется, но взяв себя в руки, она ещё раз посмотрела на некроманта и поджала губы.

Грегори стоял сложив руки на груди и демонстративно смотрел на неё из-под приподнятой брови. Аромат ветивера щекотал нос и Элис хотела было шагнуть ближе, чтобы удостовериться, что ей не почудилось, но потом как одёрнула сама себя и сильнее разозлилась…

— Имею, — тихо выдохнул Грегори, делая шаг навстречу. Элис дёрнулась назад и выставила руку, а он ее поймал и прижал к своим губам. По пальцам растеклось тепло, и острые огненные змейки шмыгнули под манжету рукава. — Имею, Лис… Потому что безумно давно и сильно люблю тебя…

Дыхание остановилось где-то посередине пути. Элис замерла, невидяще глядя, как Грегори прикасается губами к ее запястью, как проходится губами по нитям вен, как шагает ещё ближе. Так, чтобы положить правую руку ей на талию и осторожно сжать. Наклониться к самому ее лицу, провести носом ей по щеке и опалить горячим дыханием шею.

Спектр эмоций одолевал Алисию. Она была невозможно счастлива услышать эти слова, и в то же время боялась, потому что прошлое никогда не остаётся в прошлом. И после всего, что между ними было, в эти слова верилось с трудом, поэтому совсем безжизненными губами Элис прошептала, прижавшись к Грегори всем телом:

— Странная у тебя любовь, некромант…

— Другой не завелось, — горько усмехнулся Грегори и, едва задев губами, мазнул намёком на поцелуй, по скуле. Элис отклонилась, чем невероятно обидела и шепнула:

— Тогда и люби других…

Шаг назад. Как неправильный, дерзкий танец. Элис обнимает себя руками и сквозь бархат платья чувствует свою дрожь, настолько сильную, что зубы пару раз ударяются друг о друга, но это только от волнения, от чая, что намочил подол, но не от обиды. Ей не на что обижаться, но почему-то именно сейчас ей хочется сказать:

— Твоя странная любовь даёт тебе право сначала после ночи вдвоём говорить, что ничего не изменилось? — голос звенел. Грегори не шевелился. Он сначала попытался приблизиться, но, поймав сумасшедший взгляд глаз напротив, не осмелился. И Элис, если честно, была благодарна такой рассудительности. Изнутри все жгло обидой, и никто, даже Алисия, не могла поручиться, что не совершит непоправимых поступков. — А потом упрекать меня в том, что я по мужикам прыгаю? Ты думаешь… думаешь память не хранит твои слова?

Алисия вернулась к Грегори. Прижалась всем телом. Положила ладони на его плечи и дрогнувшим голосом процитировала:

— … а ведёшь себя, как обыкновенная шлюха…

Слова были как пощёчина, и Грегори вынес ее. Только сильнее сжал ладони на талии Элис, хотя она и не собиралась никуда вырываться. Зелёные глаза и голос подернулись слезами:

— Так зачем тебе надо было шлюху возвращать? Зачем было жить с ней под одной крышей столько времени? Зачем, Грегори?

В его глазах разгорался огонь самой бездны.

— Никогда мне этого не прощай, — попросил он дрогнувшим голосом… Тьма ползла по полу, принося с собой аромат жасмина, мокрой земли и весеннего дождя. Элис неотрывно наблюдала за некромантом, а хотелось кричать… из-за всего. И простить. — Но ни один мужчина никогда не будет жить под одной крышей с женщиной, которая ему безразлична… Ни один не будет возвращать ее только из-за того, что ему некому разбирать почту. Ни один не станет делить свою душу с той, которую считает шлюхой…