— Не очень, — искренне призналась Элис и отползла на дальнюю от животных сторону кровати. Левая волчица, заметив манёвр, противно клацнула челюстями.

— Тогда потерпишь, пока я прогуляюсь до сокровищницы, что охраняет пленённая тварь… — философски рассудился Грегори.

— Ты считаешь, что Линда знает? — Элис очень не нравилось, как создания тлена смотрят на неё. Примерно как на бутерброд с сочной вырезкой.

— Вне всяких сомнений. Она знает, она делает это намеренно, и она что-то скрывает. И это что-то как раз и охраняет верлиока.

Тон у Грегори был ну очень деловитый, как будто ему каждый день приходится сталкиваться с нечистыми помыслами людей и он относится к этому чисто с профессиональной точки зрения.

— К тому же если служанка действительно верлиока, то совсем непонятно, что она делает здесь по собственной воле, — продолжал Грегори, обходя свои творения и чуть ли не под хвост им заглядывая. — Это лесное чудище, по преданиям, которое крало заблудившихся детей. У него один глаз, а на голове щетина. И да! Оно одноногое… А служанка у нас как бы совсем не тот портрет.

— Я ошиблась? — уточнила Элис, прижимая край одеяла к груди.

— Нет, просто хорошая иллюзия или артефакт, но точно это сможет определить лишь Николас. Но он не захотел путешествовать с нами, — пошутил Грегори и обернулся к Алисии. — Тебе надо одеться.

И Элис одевалась. Натягивала влажные от сырости дома чулки, шнуровала тяжёлое платье, и озноб пробирал до костей. А потом Грегори убрал за пояс кинжал, а аккуратный стилет вложил в ладони Элис.

— Они будут охранять и не позволят причинить физический вред. То есть, — он замолчал, согревая ладошки Алисии в своих руках. — Под заклинания не попадать, на детские крики не реагировать и помнить, что как только к тебе приблизится что-то или кто-то, я всё почувствую и вернусь…

— Я поняла, — растерянно выдавила Алисия, цепляясь пальцами за его крепкую ладонь. — Ты скоро вернёшься?

— Да. Только схожу, во всём разберусь и вернусь. Веришь?

У неё не оставалось выбора, потому что даже если не верит, то всё равно верит через ложь. И это правильно. Поэтому Алисия не стала задерживать. Коротко коснулась губами щетины на подбородке и прошептала.

— Будь осторожен…

И Грегори был. Вот прям как вышел за дверь так и был осторожен. А когда в конце коридора появилась тонкая девичья фигурка, то просто взмахнул костяной цепью с набалдашником в виде черепа на конце.

Череп ударился об угол стены и рассёк податливую древесину отделки. Грегори матюгнулся и снова замахнулся. Тварь, взвизгнув, дёрнулась вправо, уходя от столкновения с некромантским инвентарём и тонко заскулила. Коридор, до этого момента находящийся в мертвецком сне, отразил не вой, а самый настоящий крик. Словно предсмертный и от этого ещё более пронзительный. Стенли наклонил голову вправо, прижимаясь ухом к плечу. Не помогло.

Верлиока в своём поддельном обличии служанки была неповоротлива, плюс, в юбках путалась, и это Грегори только на руку. Он не определился на какую пока что. Убивать тварь не стоило, Стенли отдавал себе в этом отчёт, но как пленить и не покалечить, не представлял. Когда верлиока, вереща, унеслась вглубь коридора, Грегори только и смог, что побежать следом. А бежал недолго. Ровно до поворота, потому что за ним тварь прыгнула на Грегори, обдавая затхлым дыханием смерти, которая пропитала не только всё поместье, но и жильцов его.

Стенли упал на пол под весом чудища. Грегори уклонился от острых зубов, которые недвусмысленно нацелились на шею. Пришлось пихнуть локтем в солнечное сплетение. Тварь дёрнулась и отдалилась, а Грегори выдохнул:

- Я оставлю тебя в живых, если покажешь, что прячет хозяйка, — предложил разумное Стенли, но не оценили. Чудище, коротко хохотнув, взмахнула головой, целя в переносицу Грегори и как только приблизилась, непорядочная жертва схватила за горло, медленно сжимая.

Некромантский тлен пополз по полу, разрывая нити ковровых дорожек цвета антрацита. Полотно стонало под поступью смерти, которая прогрызала себе дорогу и касалась своими когтистыми лапами уже лакированного паркета. Верлиока, почуяв сладковатый, до приторного, аромат кладбищенского жасмина, попыталась скинуть с шеи ладонь несущую смерть, но Грегори держал хорошо, почти как припадочный алхимик девственницу на жертвенном алтаре.

Снова крик, на тот раз более низкий. Он коснулся слуха Грегори перезвоном лат и доспехов, скрежетом железа о железо, тонкой мелодией боя, который в самом разгаре и от этого техника и тактика уже потеряли смысл, осталось лишь желание выжить. Тварь снова дрыгнулась и, не получив желаемого эффекта, просто вцепилась в предплечье Грегори, раздирая вместе с рубашкой и кожу. Пришлось разжать пальцы и спихнуть с себя теперь поплывшую иллюзию верлиоки.

Тварь, что никак не могла определиться, нападает она или убегает, отпрыгнула к стене и почти провыла матюги в сторону Грегори. Он отозвал некромантский тлен и снова распустил цепь…

- Догоняешь или убегаешь?

По обыкновению тварь ничего не ответила, лишь отлетела в сторону, когда костяная цепь проскользнула в дюйме от её физиономии, оставалось так чуть-чуть, что Грегори не выдержал и сменил позицию, наскочив на круглый столик в алькове. Зря к слову. Верлиока, заметив смущения в стане врага, ощутила себя героем и побежала на Стенли с ретивостью быка, что заприметил в своём загоне ещё не оприходованную корову.

У Грегори места для манёвра было ничтожно мало, поэтому он не стал усугублять, а вдавился в нишу и намотал на ладонь цепь. Только замахнулся, как пол под ногами дрогнул, а потом совсем исчез, и минута свободного паления ещё никогда не тянулась так долго. Приземлился Стенли через пару локтей на пологий склон, а уже по нему скатился в сырое подземелье или правильнее — в подвал.

Сила взметнулась почти как крылья феникса и озарила всё вокруг режущим мутно-серым светом. Каменная сырая кладка и грязный пол, на котором лежали шевелящиеся плиты. Они похрустывали при шагах, и от этого чудилось, что за спиной кто-то есть. Грегори потёр глаза, стянул с волос клок то ли пыли, то ли паутины.

Медленный шаг и ровное дыхание. Смерть застонала. Грегори тряхнул головой, отгоняя наваждение. А магия крови вторила словам тлена. Она шептала, что здесь ей самое место и нельзя сейчас её сдерживать. Надо обязательно выпустить. Сделать так, чтобы запястья украсились жирными алыми полосами и гранатовыми зёрнами, и пусть на них поблёскивает кровь.

Широкий, просторный холл подвала показал два раззявленных провала в стенах, и Грегори замешкался, выбирая, по какому пути пойти. И кровь снова запела, потому что она-то точно сможет сделать правильный выбор, она чувствует что-то родное, щемящее, сладкое, что прячется за глыбами камня. Грегори никогда не нравилась эта сторона своего таланта, потому что смерть просто была. Неотъемлемая. Вечно его. А вот кровь шептала всегда разными голосами, в которых слышались и скрипучие ноты приказного тона прабабки Гортензии, и картавые слова деда. И не было ничего плохого в том, что она приносила память о роде. Плохо было, что чаще всего хотелось ответить.

Грегори помнил, как впервые прикоснулся к магии, что прятала его кровь. Одиннадцать лет и старая конюшня. Щенок борзой, который не выжил, и Грегори сидел на коленях в тишине ночи, потому что сделай он такое днём, точно ремень был бы. А ночью… Выбрался через окно спальни по плющу, обдирая ладони о старую кованую решётку. Он пробирался тихо и когда дошёл, то сразу понял, что у него всё получится, и животное будет жить.

Отцовский нож. Слишком тяжёлый, массивный весь какой-то, который пальцы плохо сжимали, но это не помешало им надавить на лезвие и провести по запястью. И боль тогда опалила, как огнём плеснула. И голос пришёл. Нежный, тихий. Он спрашивал, какую цену может отдать маленький некромант, а Грегори отдал бы всё… И кровь багрилась на запястьях, надуваясь полупрозрачными пузырями.