— Насть, что случилось? — руки друга ложатся на плечи, но я никак не реагирую, и тогда он обходит меня, становится напротив.

Странно, а я даже не услышала, как за спиной открылась дверь, как кто-то вышел из ресторана.

— Насть, ну чего ты тут стоишь? Замёрзнешь же.

Сняв с себя пиджак, Жека накидывает его на мои плечи, и замечает, как я безмолвно плачу.

Без лишних слов Женя обнимает меня по-дружески, к себе прижимает крепко. Уткнувшись носом в его рубашку, продолжаю рыдать. Меня трясёт всю. Я снова и снова мыслями уношусь в тот телефонный разговор, который разделил мою жизнь на «до» и «после».

Не знаю, сколько вот так я проплакала, но прихожу в себя с уверенностью, что больше плакать не хочу. Наревелась от души.

Размазывая по щекам следы от слёз, пытаюсь натянуто улыбаться.

— Спасибо, Жень, — снимаю с себя пиджак, а друг снова надевает его на меня. — Ну брось, ты же замёрзнешь, Жень.

— Давай не будем мёрзнуть вместе и вернёмся в ресторан.

— Не хочу. Можешь вынести моё кашемировое пальто: такое розовое, чуть выше колен.

— Всё так херово, подруга? — спрашивает Жека и я киваю. — Что на это раз?

— На этот раз у нашего общего знакомого родился сын… час назад, — специально не называю Потоцкого по имени, потому что мне даже это причиняет нестерпимую боль.

— Блядь, — не сдерживается Жека. — Когда он успел?

Пожимаю плечами, не зная, что можно сказать, да и надо ли? Эту корзину с грязным бельём Потоцкого мне совсем не хочется разгребать.

— Жень, принеси, пожалуйста, моё пальто.

— Ладно.

Жека уходит, а я остаюсь ждать его на улице. Что делать дальше — не представляю, но возвращаться в зал ресторана — точно не буду, не хочу отвечать на вопросы гостей, куда пропал Данил. Что им сказать? Правду? А какая она правда: то, что Потоцкому похер на всех нас, кто сейчас в ресторане, или же то, что у него теперь есть дела поважнее — пелёнки и распашонки?

Мне нечего сказать всем тем людям, которых я собрала в зале ресторана. Мозг не подкидывает идей, а внутренний голос толкает на всякие глупости.

Евгений возвращается через несколько минут после ухода. Передаёт мне пальто, пока я его надеваю, друг стоит рядом и ждёт.

— Насть, что с гостями будем делать?

— Жень, мне неудобно тебя просить и с моей стороны это уже как бы свинство, да?

— Да всё нормально, Насть. Не надо меня ни о чём просить, для этого друзья и существуют — поддерживать друг друга в трудную минуту.

— Спасибо. Ты реально настоящий друг. Самый лучший, который у меня когда-либо был.

— Ах, Настя…

— Ничего не говори. Со мной всё в порядке. Видишь, я уже даже не плачу?

— Вижу и это меня пугает. Что думаешь делать дальше? Куда пойдёшь? Я же тебя правильно понимаю: ты больше не вернёшься в ресторан?

— Не хочу возвращаться, ты прав. Поэтому одна надежда на тебя, Жень. Не знаю, что ты им всем скажешь, но как показала жизнь, ты настоящий дипломат, раз после той херни, что случилась на свадьбе, от меня не отвернулись родственники и близкие люди. А я… я не знаю, куда пойду. Мне нужно побыть одной и подумать, что делать дальше.

— Мне очень жаль, что всё так получилось. Правда, я никогда не думал, что захочу сломать рёбра своему другу. А сейчас прям руки чешутся, так хочется ему насыпать по первое число.

— Мне тоже жаль, Жень. Жаль, что я встретила его однажды, что влюбилась. Что все эти годы любила его. Лучше бы никогда мы не были знакомы.

— Помнишь почти двенадцать лет назад ты не только с ним познакомилась, но и со мной?

— Да, Жень, помню. Мы тогда со Светой и Людой мимо проходили, а ты нас позвал. Мы не отреагировали, и тогда ты нас догнал, шёл целый квартал следом.

Вспоминаю тот майский вечер, когда случилась роковая встреча. Всё так живо и ярко, будто было вчера. Мне девятнадцать, сердце ещё не разбито, а на глазах очки с розовыми стёклами. Увидела его в тот вечер и пропала, просто сердце наружу выпрыгнуло. Помню, тогда ночью спать не смогла. Лежала на подушке, крутилась с боку на бок, вспоминая нового знакомого. И та песня «Девчонка» Белоусова в ушах стояла, которую пел Потоцкий под гитару.

Жаль, что я тогда влюбилась в Потоцкого. Лучше бы в Леху влюбилась, он хоть и не такой симпатичный, как некоторые, но он весёлый, мне бы с ним точно не было скучно и, возможно, я бы так много никогда не плакала, как мне пришлось плакать, когда я влюбилась в Данила.

— Видишь, не зря позвал. У нас со Светой уже трое детей, может, и четвёртого ребёнка родим, если Света решится.

— Да, выходит, не зря. Ты судьбу свою нашёл, Жень. Я рада за вас.

Без лишних слов Жека обнимает меня.

— Всё хорошо у тебя будет, Настя. Не падай духом. И если будет херово, то звони мне или Свете, мы у тебя есть. Помни это, ладно?

— Спасибо, — только и могу сказать, отстранившись от друга. — Я тогда пойду. Хочу с мыслями собраться. Там это… за всё заплачено, Жень. Вы хоть поужинайте все. А у админа спроси за торт, его должны были привезти. Скажи, чтоб свечи не зажигали, пусть так вам отдадут.

Попрощавшись, иду прочь от ресторана. Холодный ветер хлещет по лицу, а мне совсем не холодно. Мне почему-то сейчас наоборот — жарко. В сердце будто настоящий пожар.

Я долго бреду по улицам, ноги сами несут вперёд. Почувствовав, что продрогла до костей, сворачиваю в ближайший супермаркет и покупаю кофе. Но кофе вряд ли меня сейчас согреет так, как сорок градусов, поэтому шкалик водки и вишнёвый сок — тоже покупаю.

Как в старые добрые времена пью кофе из бумажного стаканчика прямо на улице. Кофе отвратительный, такой же горький на вкус, как и осадок в моей душе.

Решаю прокатиться на трамвае, но уже через несколько остановок выхожу на Лузановке. Спускаюсь к набережной. Не страшно совсем вот так бродить в одиночку, мне уже просто всё равно.

Море прекрасно. Остановившись от него в десяти метрах, полной грудью вдыхаю влажный воздух. Глаза закрыты, в ушах шум волн, разбивающихся о песчаный пляж.

Выбрав одну и скамеек, устраиваюсь на ней филейной частью тела. На мобильном включаю музыку. Время — начало девятого вечера, а у меня до сих пор не единого пропущенного звонка. Меня никто не ищет. Под «никто» подразумевается один лишь человек, потому что я всё ещё жду каких-то движений в свою сторону, ведь он же любит меня как бы.

Смеюсь в голос.

Любит? Ага, конечно. Хватит врать самой себе. Он любит только себя, а затем снова себя и так до бесконечности. Пока я почти что двенадцать лет любила этого мужчину безответно и самозабвенно, он любил себя в моей любви. Вот и вся правда, другой правды не существует.

Охмелев, замёрзшими пальцами дотрагиваюсь до экрана мобильного. Злюсь, что это чёртов телефон не реагирует с первого раза. Захожу в «Инстаграм» — личный дневник памяти. Я веду страничку с далёкого 2015 года, когда в нашей стране он ещё не был так популярен, как сейчас. Все посты на месте, я ничего не удалила и вряд ли когда-нибудь осмелюсь удалить.

Листаю фотки и улыбаюсь. Разве мне скучно жилось до позапрошлого года? Какого хрена я дала Потоцкому зелёный свет? Ну, разводился он с Людкой и скатертью дорога, чего же меня потянуло к этому сухарю с завышенной самооценкой? Ага, вспоминала. Мы с ним решили гештальт закрыть. Закрыли так, что я оказалась пациентом психиатра — очень поучительно вышло, но до меня не дошло. Спустя год, когда мы встретились на свадьбе Лёхи, я опять дала слабину. Пропала в третий раз. Грабли уже любимыми стали.

Выпив водку прямо из бутылки, ощущаю, как противная горечь обжигает горло. Не нравится мне этот вкус, но вроде как согревает немного.

Листаю фотки дальше. Ну классно же мне было одиночкой. Никто не контролировал, не делал нервы, да и плакать было не из-за кого. Не скажу, что очень скучно жила, но эмоций на разрыв не хватало. Сейчас их в моей жизни хоть отбавляй, только это совсем не счастье, а настоящая жопа.

Грусть накатывает ошеломляющий волной и мне так жалко себя становится, хоть волком вой. В принципе можно и выть, ведь на безлюдном пляже никто не услышит. Но я не вою, а ищу номер Дениса. Хочу ему позвонить и просто поболтать ни о чём. Он — единственный человек, который никак не связан с моим прошлым. Да что там прошлым, его и в настоящем нет. Значит, в душу лезть он точно не станет, а это то, что мне сейчас нужно больше всего.