— А детишек планируете, Насть? — мама улыбается, с восхищением разглядывает Потоцкого. Да, мам. Он очень красивый — знаю. Такой генофонд пропадает…

— Пока не думали об этом.

— Как это «пока не думали»? Насть… — сверлит взглядом мама, вызывая во мне вспышку раздражения.

Стараюсь быть сдержанной. Сегодня — точно не вовремя говорить на эту непростую для нас с Данилом тему. Я приняла его таким, какой он есть. Но очень сомневаюсь, что примут мои родители, если узнают, что внуков от старшей дочери им никогда не дождаться.

— Мам, потом поговорим, — вспыхиваю я, а Данил сжимает под столом мои пальцы, пытается успокоить.

— Ань, ну правда. Чего к детям прицепилась? Молодые же ещё. Пусть для себя поживут. А нарожать детишек всегда успеют, — подмигивает папа, мол, мама реально не в тему сейчас.

За столом повисает пауза. Мама недовольная, что отец оборвал её так бесцеремонно, но возразить при Даниле не решается. А я-то знаю, что батя сегодня выхватит от мамы, что посмел ей закрыть рот при Потоцком. Она такая — властная, с замашками абьюзера. Раньше, когда я была маленькой, то особо не понимала: как тяжко живётся отцу рядом с этой женщиной. Сейчас удивляюсь терпению папы. Любит её, наверное.

— Фёдорович, обновляйте, — паузу прерывает Данил, подвигая к отцу пустую рюмку.

Сделав вид, что что-то срочно понадобилось в холодильнике, мама резко встаёт со стула. Я провожаю её взглядом и понимаю, как непросто мне будет в дальнейшем. Но об этом переживать совсем не хочется. Надеюсь, она когда-нибудь примет мой выбор. Возможно, я ей сочиню, что решили с Данилом остаться чайлдфри. Не уверена, что мама в курсе значения этого слова, но об этом сейчас тоже хочется париться меньше всего.

Через пару часов папа прилично накачивает Потоцкого самогоном. Данила развозит на глазах, но я даже не пытаюсь остановить папу. Вряд ли папа поймёт, если скажу, что Данилу будет плохо после его самогонки, его же дистиллят самый лучший, от него голова не болит.

Воспользовавшись возникшим за столом диалогом, я незаметно выхожу на улицу покурить айкос. Прячусь за углом дома. Только успеваю затянуться, как слышу приближающиеся шаги.

— Да ладно тебе, Насть. Кури. У тебя уже муж есть, пусть он и воспитывает, — мама становится рядом, заинтересовано смотрит куда-то перед собой. Подозрительно молчаливая.

— Мам, мы, наверное, уже поедем. Темнеет, — меня немного потряхивает, но волнение стараюсь тщательно скрыть.

— Остались бы с ночёвкой. Я в твоей комнате постелю.

— Спасибо, но нет. Боюсь, Данил не сможет долго продержаться. Мам, ему реально пить нельзя, он потом в обнимку с тазиком всю ночь.

— И чего раньше не сказала? Я бы быстро забрала у бати бутылку, — начинает возмущаться, но тут же отмахивается рукой, мол, пошло оно всё.

А мне так хочется обнять свою колючую маму и хоть раз постоять с ней рядом ни о чём не споря, ничего не доказывая.

— Можно я тебя обниму, мам? — не дождавшись ответа, крепко обнимаю маму за плечи. И мне сейчас так хорошо рядом с ней, ведь какая бы она ни была, я люблю её безусловной любовью просто потому, что она есть, что подарила мне эту жизнь.

— Ты счастлива с ним, доченька? — голос мамы тихий, ласковый — почти как в детстве, когда мама сидела возле моей кровати, когда я больная с температурой под сорок.

— Очень, мам.

— А что Артём твой? Или ты тогда нас с папой обманула? — отпрянув, мама пытливо заглядывает в мои глаза, а я улыбаюсь и киваю. — Ах, Настя… Ну ладно, это твоё дело. Всё равно он тебе не подходил.

— Данил подходит? — прямо спрашиваю, хотя знаю, что мама сейчас скажет — Потоцкий её точно впечатлил.

— Подходит, доченька. Красивый. Чернявый. Высокий. Но не в красоте счастье, лишь бы человек был хороший, чтоб жизнь с ним была счастливой.

— Будет.

— А как там Людмила? Знает, что вы собрались пожениться? — этого вопроса я тоже ожидала, поэтому пожимаю плечами.

— Не знаю, мам. Мы не общаемся.

— Понятно, — вздыхает мама. — Ладно, идём в дом. Что-то я уже замёрзла.

Спустя час прощаемся с родителями. Долго стоим за двором. Папа всё никак не может наговориться с Данилом, зовёт его на рыбалку, хвастается своей новой резиновой лодкой. Улыбаюсь, наблюдая за моими любимыми мужчинами. Я зря парилась. По крайней мере, с отцом проблем никаких не возникло. Мама вроде тоже уже не против Потоцкого.

Обнявшись на прощание, сажусь за руль. Командую Потоцкому, чтоб уже завязывал болтать с моим отцом — ну прям как старые друзья встретились на базаре.

— Не злись, Настюш, — устроившись на пассажирском сиденье, Данил кладёт ладонь на моё колено. Гладит его плавными движениями вверх-вниз.

— Я не злюсь, просто не люблю ездить когда темно.

Помахав родителям, включаю первую передачу и трогаюсь с места. В боковом зеркале вижу родителей, не перестают махать вслед. Обернувшись, Потоцкий им тоже машет рукой. Таки обворожил вопреки моим нехорошим ожиданиям.

— Насть, поговорить хочу, — приоткрыв окно, Потоцкий закуривает свой «Парламент». — Когда твоя мама сегодня спросила про детей, мне показалось или ты реально расстроилась?

Ненадолго повернув голову вправо, скашиваю сердитый взгляд на Потоцкого. Язык прикусываю, когда понимаю, что хочется закрыть ему рот. Как бы я ни старалась, но на свою мать с годами я становлюсь всё больше похожей.

— Тебе показалось, — немного подумав, отвечаю я.

— Зай, если ты хочешь детей, то не проблема.

— Серьёзно? — ухмыляюсь я.

— Да. Я долго думал и знаю, как решить эту проблему. Надо чтобы тебе вдул какой-то мужик или же сделать ЭКО. Есть банк спермы. Можно выбирать.

Я всё-таки не сдерживаюсь и безрадостно смеюсь:

— Слышал бы ты себя, Потоцкий. Утром напомню, когда протрезвеешь.

— Я сейчас серьёзно, Насть. Всем бабам хочется детей. Я же понимаю это.

— Я не все, Потоцкий, — цежу через зубы, потому что этот разговор уже начинает раздражать.

— Не торопись с ответом. Подумай, Насть.

— Я же сказала тебе. Я не все, Данил. Разве ты ещё это не понял?

— Ага, я не такая, жду трамвая, — паясничает он.

— Блядь, Потоцкий… Закройся уже. Бесишь нереально!

— Доброе утро, — говорю Потоцкому, почувствовав, что он проснулся.

— Совсем недоброе, — бубнит в ответ, а я ловлю в зеркальном отражении его «помятый» вид и улыбаюсь. Сейчас ему адски хреново — расплата за вчерашние посиделки с моим отцом. — А ты куда-то собралась?

Завершив делать макияж, складываю в косметичку пудру и губную помаду. Поворачиваюсь к Данилу лицом.

Серьёзная такая, руки скрещены на груди. С видом строгой учительницы смотрю на Данила, сдерживая улыбку, как и желание немного постебать. Всю ночь ему было плохо, в обнимку с унитазом провёл едва не до рассвета. А ещё наговорил мне много неприятного, когда мы возвращались вечером домой.

«Надо, чтобы тебе вдул какой-то мужик», — как на репите крутится в голове. Слова эти омерзительные словно грязь, от них хочется избавиться, искупавшись в белизне.

На тему детей мы ни разу не говорили, вчера случилось впервые, и я оказалась к этому неготовой. Точнее, я оказалась не готова к тому, что Потоцкому может прийти в голову подобный бред. Получается, он хочет корчить из себя жертву или же намеревается манипулировать мной, преследуя только ему понятные цели? Любой из двух вариантов мне всё равно кажется неприемлемым, и об этом мы ещё обязательно поговорим, но точно в другой раз.

Мотнув головой, я заставляю себя вернуться в реальность и сосредоточиться на Потоцком. Вот как так бывает странно: одного и того же мужчину хочется любить, а затем прибить. И эти два чувства умудряются жить в моём сердце без особого противостояния друг другу.

— Дань, я хочу открыть свою фотостудию. Дубль два. Списалась с риелтором, он подыскал мне несколько вариантов помещения. Вот сейчас собираюсь поехать и посмотреть.