У Боккаччо были все основания отнестись к предложению великого сенешаля с подозрением. Двумя десятилетиями ранее писатель был вынужден из-за финансовых затруднений оставить идиллическое существование в аристократическом Неаполе и уехать в буржуазную Флоренцию. Отчаявшись найти способ вернуться в королевство, Боккаччо обратился к своему хорошему другу Никколо, который тогда, как и он сам, был молодым флорентийцем весьма скромного происхождения. "Никколо… Я ничего не пишу тебе о том, что нахожусь во Флоренции не по своей воле, ибо это пришлось бы писать не чернилами, а слезами. Я могу сказать тебе только то, что, как Александр изменил дурную судьбу пирата Антигона на хорошую, так и я надеюсь, на то, что ты изменишь мою"[249], — умолял он в письме от 28 августа 1341 года, первом из длинной серии просьб к Аччаюоли использовать свое влияние, чтобы добиться для Боккаччо должности при дворе, которые, впрочем, все были проигнорированы. Теперь, однако, казалось, что его надежды наконец-то оправдаются. Нелли тоже убеждал Боккаччо согласиться, на что тот ответил: "Наконец-то твое послание сняло с меня, до тех пор недоверчивого, все сомнения, и, с позволения твоего Мецената, да будет известно, тебе, я поверил"[250].

В конце октября 1362 года Боккаччо собрал свои скудные пожитки — большую часть которых составляла его библиотека, среди которой были две новые книги, которые благодарный секретарь специально написал, чтобы преподнести их Никколо и его сестре в качестве подарков, — и уехал из Чертальдо в Неаполь. Его прием у Аччаюоли дает представление о поведении великого сенешаля, без самовосхваления, которое так тщательно культивировал Никколо в своих официальных мемуарах. Новый работодатель Боккаччо находился в одном из своих больших поместий в Кампании, куда секретарь приехал за свой счет. Он застал великого сенешаля дома, но когда Боккаччо попытался поприветствовать его, "ваш Меценат [Аччаюоли] принял меня так, как если бы я возвратился с прогулки по городам или селам близ Неаполя: не с улыбкой, не с дружескими объятиями и любезными словами; напротив, он небрежно протянул мне правую руку, когда я вошел в его дом. Конечно, это не слишком обнадеживающее предзнаменование!"[251], — пишет, вскоре после этой встречи, Боккаччо Нелли. Ситуация сразу же ухудшилась, поскольку, хотя вилла была величественной и наполненной "великолепными вещами", королевский секретарь оказался в "подвале", крошечной, грязной комнате с дырами в стенах и койкой, "только что принесенной из хижины погонщика мулов, наполовину покрытой вонючим куском коврика"[252]. В этом же "подвале" с его неприглядной койкой, по словам писателя, хранилась и всякая домашняя утварь. Что касается самого Никколо, то Боккаччо утверждал, что тот часто "удаляется на закрытые собрания и там, чтобы казалось, что он занимается серьезными делами королевства, ставит у дверей комнаты привратников, которые, согласно королевским обычаям, никого, кто бы ни попросил, не пускают… а в комнате по его приказу поставили кресло, на котором он восседает, не иначе как его величество на троне… среди весьма нестройных звуков, издаваемых животом, и испускания зловонного бремени кишок, проводятся высокие Советы и решаются надлежащие дела королевства… Простофили, ожидающие во дворе, думают, что он, допущенный в консисторию богов, в компании с ними проводит торжественные совещания по поводу всеобщего состояния республики"[253].

Боккаччо отказался от "подвала" и остановился у своего доброго друга, но вскоре после его приезда его благодетель решил снова переехать, на этот раз в свое элегантное поместье близ Байи, и его секретарь и все домочадцы были вынуждены переехать вместе с ним. И снова Боккаччо разместили в помещении, унизительном для его положения — один знакомый молодой неаполитанский дворянин был настолько потрясен койкой автора Декамерона, что велел слугам перевезти в дом Никколо одну из своих кроватей, чтобы Боккаччо мог ею пользоваться. Хуже того, не успел разочарованный писатель перевезти свою библиотеку и багаж на новое место, как великий сенешаль и все его приближенные, забыв о новом секретаре, снова переехали, на этот раз к королевскому двору в Неаполе. Боккаччо остался "один, с грузом книг… на берегу вместе со слугой… без необходимых вещей и не знал что делать"[254]. Он ждал больше месяца, живя в доме своего небогатого друга, пока "он [Аччаюоли] делал вид, что ничего не замечает"[255], прежде чем в марте 1363 года решил покинул королевство и свой пост, "чтобы больше не мучиться из-за этого Мецената… оставив Великого человека с той умеренностью, на которую он был способен"[256].

Иоанна, несомненно, оставалась в неведении о причинах недовольства Боккаччо, так как была в это время чрезвычайно занята дипломатическими делами, да и Никколо был не склонен оповещать ее о Боккаччо. Скорее всего, ей просто сказали, что писатель — "человек с причудами",[257] как упрекал его друг Нелли в письме от 22 апреля 1363 года, и он просто решил уехать. Конечно, королева не разделяла презрения своего великого сенешаля к его бывшему другу, поскольку она попыталась снова уговорить Боккаччо посетить ее двор в 1370 году, когда он приехал навестить своего приятеля Уго ди Сан-Северино. В этот раз Иоанна дошла до того, что предложила оплатить его пребывание в Неаполе, чтобы он мог полностью посвятить себя творчеству. "Чудесный человек [Уго] заботился [обо мне]… всеми своими силами, так что, когда пришла помощь от светлейшей Иоанны, королевы Иерусалима и Сицилии, он разместил меня среди мирных партенопейцев"[258], — благодарно вспоминает позже Боккаччо. Когда писатель вежливо отказался от предложения Иоанны, "королева снова приложила большие усилия, чтобы удержать его"[259], хотя он снова отказался.

Однако история умеет сводить старые счеты. Несмотря на многочисленные неоспоримые дипломатические и военные достижения и попытки увековечить свою славу после смерти, включая строительство огромного монастыря во Флоренции, где он и был похоронен, Никколо Аччаюоли так и не добился желанной славы. Вместо этого обессмертившее его всеобщее признание было уготовано обедневшему и обделенному автору Декамерона, чьи захватывающие образы и блестящее отражение эпохи создали шедевр, который остается популярным на протяжении почти семи столетий.

В месяцы, последовавшие за смертью Людовика Тарентского, Иоанну больше всего волновали не искусство и культура, а возможность нового брака. Оставаться незамужней для королевы такого желанного королевства, как Неаполь, было непозволительно, и Иоанне нужен был наследник. Вражда и амбиции братьев ее покойного мужа угрожали ее правлению изнутри. Внешние факторы, такие как сохранение с таким трудом завоеванного суверенитета над Сицилией и необходимость оградить границы королевства от жестокости вольных компаний, требовали от нее быстро найти мужа, способного командовать армией. Иоанна не испытывала недостатка в женихах, напротив, ее так завалили предложениями, что главная трудность заключалась в том, чтобы как можно дипломатичнее отбиться от потенциальных кандидатов. Король Франции Иоанн, видя, что такой приз, как неаполитанский трон, внезапно стал доступен, в августе отправил в Неаполь ряд послов, включая епископа Неверского и французского королевского секретаря, чтобы уговорить Иоанну выйти замуж за его младшего сына, Филиппа, которому только исполнилось двадцать лет. Миланское семейство Висконти не менее жаждало пополнить список своих владений в южной Италии.