Невозможно сказать, насколько эта история правдива. Действительно Агнесса  недавно потеряла доверие Иоанны, часто вставая на сторону Эмери во время пребывания легата в должности правителя королевства, пытаясь добиться расположения Авиньона. Санция ди Катания, ближайшая подруга Иоанны и одна из ее фрейлин, была беременна во время болезни Агнессы, и беременность самой королевы могла натолкнуть ее на идею этого заговора. Кроме того, яд, несомненно, был излюбленным орудием женщин для избавления от нежелательной соперницы.

С другой стороны, не совсем верится в легковерие вовлеченных в это дело людей, особенно Карла Дураццо. Даже если герцог устал от руководства своей матери, он не стал бы потворствовать этому умыслу пятнавшего честь семьи. Не обязательно было использовать яд, чтобы покончить с Агнессой, поскольку, хотя врач и мог обнаружить беременность по моче, состояние медицины в Средние века было не таким, чтобы он мог приобрести средства для лечения серьезного заболевания, которое, судя по продолжительности болезни вдовствующей герцогини, очевидно, у нее было. Отравление было предположительной причиной смерти многих умерших от болезней в Средние века, поскольку это вызывало гораздо больше интересных сплетен, чем смерть от обычной болезни. Слухи об отравлении распространились в достаточной степени, чтобы хронист, не являвшийся членом королевского двора, мог с ними ознакомиться, однако ни один из членов семьи Агнессы не пожаловался ни Талейрану ни Папе на эти подозрения и не потребовал расследования смерти вдовствующей герцогини. Последнее особенно показательно, ведь если бы Карл Дураццо смог доказать причастность Иоанны к смерти его матери, он мог бы добиться ее смещения, и тогда Мария унаследовала бы королевство. Это неизбежно приводит к возможности того, что вдовствующая герцогиня, ослабленная долгой болезнью, просто умерла от какой-либо патогенной бактерии в удушающей жаре итальянского лета.

Что можно сказать с уверенностью, так это то, что даже те, кто находился вне пределов королевского двора, были осведомлены о союзе между королевой, семьей Филиппы ди Катанья и домом Таранто против семьи Дураццо, которая в вступила в союз с венгерской партией. Смерть Агнессы Перигорской обострила это соперничество и во многом способствовала созданию атмосферы вероломства и предательства, окутавшую королевство тем роковым летом. Последующее заявление нунция о том, что Андрей будет коронован вместе с Ионной в ходе официальной церемонии 20 сентября, не смогло развеять всеобщее понимание того, что ситуация выходит из-под контроля.

После смерти Агнессы королевский двор снова переехал, на этот раз в летнюю резиденцию в Аверсе, в замок XII века постройки, который в это время года предпочитали посещать из-за близости к обширным и тенистым садам, принадлежащим соседнему монастырю целестинцев. Иоанна и Андрей отправились во замок вместе, прибыв туда 7 сентября, и намереваясь остаться в Аверсе до утра 19-го, после чего они и их сопровождающие планировали отправятся в короткое путешествие в Неаполь для церемонии коронации 20-го. Королева к этому времени находилась на шестом месяце беременности и стремилась до последнего момента продлить свой отдых от столичной жары позднего лета.

Как раз тогда, когда Иоанна и Андрей отправились в Аверсу, кардинал Эмери, задержавшийся в Риме в безуспешных попытках уладить разногласия между семьей Колонна и их заклятыми соперниками Орсини, наконец вернулся в Авиньон. 5 сентября Папа воздал легату почести за его деятельность в Неаполе, а на следующий день начал серию продолжительных бесед с кардиналом, во время которых Эмери рассказывал о своих впечатлениях и свидетельствах очевидцев о могущественных политических силах, враждующих внутри королевства. В ходе этих бесед уже бывший легат узнал о том, что 10 июня Климент предписал Андрею короноваться и разделить власть с Иоанной, а также о последующем решении провести двойную коронацию вопреки протестам королевы.

Эмери мог быть некомпетентным, но он не был глупцом. Год, проведенный в Неаполе, научил его осознавать опасность возведения Андрея на трон, и он, очевидно, решительно донес это до Климента. Результатом этих обсуждений стало то, что Папа снова изменил свое мнение. Новая серия папских писем, датированных 20 и 21 сентября, была направлена Иоанне и Андрею. Королева вновь была признана единственной наследницей трона, согласно договора между Церковью и Карлом Анжуйским. Андрей был наказан за свое незрелое поведение. Его коронация вновь была обусловлена признанием суверенитета Иоанны и ему было категорически запрещено под страхом отлучения от Церкви вмешиваться в прерогативы своей жены после церемонии.

Пока Климент и Эмери занимались пересмотром официальной позиции Церкви по отношению к суверенитету Неаполя, Иоанна и Андрей расположились в своем замке в Аверсе. Иоанна продолжала руководить своим правительством и почти каждый день встречалась с делегациями из столицы. 15 сентября она восстановила права монастыря Санта-Кьяра и запретила проституткам Аверсы заниматься своим делом слишком близко к замку. 17 сентября королева подготовила документы, регламентирующие особые привилегии для купцов в городе Гаэта, назначила одного видного юриста на ответственную должность в Провансе и приняла делегацию аптекарей, желающих вести коммерческие дела в королевстве.

Для Андрея пребывание в Аверсе было праздником, и он воспользовался загородной обстановкой, чтобы развлечься. 18 сентября, после полуденной трапезы, будущий король провел вторую половину дня, наблюдая за танцами, которые исполнялись на главной дороге у замка, а зачастую и присоединяясь к ним, и, очевидно, продолжал участвовать во всеобщем веселье до самых сумерек. Поскольку на следующее утро супруги собирались отправиться в Неаполь, Иоанна ушла в свои покои рано вечером, не дожидаясь возвращения мужа. Они с Андрей спали в отдельных спальнях, но делили общую гостиную и галерею с видом на сад. По ее собственному признанию, Иоанна уже спала, когда Андрей наконец вернулся в их апартаменты.

Когда Андрей уже переодевался для сна, ему сообщили, что из Неаполя прибыл гонец с важными бумагами, возможно, связанными с его коронацией и требующими немедленного внимания. Андрей поспешно оделся и вслед за одним из своих слуг вышел из комнаты на галерею, но вместо гонца увидел группу вооруженных людей. Не успел он сообразить, что происходит, как его схватили и захлопнули дверь, чтобы он не смог убежать обратно в свои покои. Завязалась борьба, но Андрей, полуодетый и безоружный, был легко побежден. Одни убийцы принесли с собой веревку, петлю которой набросили на шею юноши и подтащив его к ограждению балкона сбросили вниз, а другие убийцы, находившиеся в саду внизу, принялись тянуть его за ноги, чтобы ускорить удушение. "Как только его [Андрея] позвали, он вышел на галерею, которая находится перед его комнатой. Некоторые из них закрыли ему рот руками, чтобы он не мог кричать, и при этом они так сжимали латные перчатки, что их характерный отпечаток оставался на его лице после смерти. Другие накинули ему на шею веревку, чтобы задушить его, и это тоже оставило свой след, — гласил официальный отчет о преступлении, присланный позднее в Авиньон, — потом ему вырвали волосы, потащили и сбросили в сад. Некоторые говорят, что веревкой, которой они его задушили, они раскачивали его над землей. Некоторые [также] схватили его под колени, и мы слышали, что это также оставило следы на теле"[123].

Следующим шагом заговорщиков было избавиться от тела своей жертвы и таким образом скрыть следы преступления. Намереваясь похоронить Андрея в саду, они перерезали веревку, на которой юноша был подвешен на балконе. Но звук удара упавшего тела о землю разбудил кормилицу Андрей, Изабеллу Венгерскую, которая ухаживала за Андреем с самого детства. Выйдя из своей комнаты, Изабелла застала нападавших врасплох, прежде чем они успели спрятать тело. При ее криках они разбежались и исчезли во мраке ночи. "Далее нам рассказали, что они намеревались бросить его [Андрея] в глубокий колодец (подобно тому, как Святой Иеремия был брошен в яму), а затем объявить, что он покинул королевство по совету некоторых верных ему людей, которые решили похитить его и отправить к королю Венгрии… и они бы это осуществили, если бы его кормилица не подняла крик"[124], — заключил сам Климент в письме, адресованном одному из кардиналов.