Трое братьев Пипини во главе со старшим из них Джованни, графом Минервино, были заключены в тюрьму Робертом Мудрым за участие в беспорядках 1338 года. Братья не считаясь ни с чем, так рьяно преследовали своих врагов, что их прозвали "бичом Апулии"[90]. Чтобы заставить их капитулировать, потребовалась небольшая армия, но в итоге в 1341 году они предстали перед судом и были осуждены за убийства, изнасилования, грабежи, поджоги, измену, "разжигание гражданской войны"[91] и другие тяжкие преступления. Изначально они были приговорены к казни, но их мать добилась от Санции замены приговора пожизненным заключением, и теперь трое молодых людей проводили свои дни в кандалах в темнице одного из королевских замков. После смерти Роберта у их матери родилась внезапная идея послать кардиналу Колонне, дальнему родственнику семьи, искреннее обращение, дополненное солидной взяткой, чтобы добиться освобождения сыновей. В конце концов, это сработало, как и с заговором Агнессы Перигорской.
Кардинал согласился похлопотать за узников и привлек Петрарку, который, как предполагалось, имел влияние при королевском дворе благодаря своему предыдущему визиту в Неаполь. Петрарка был известным поэтом и почитаемым ученым, но он был весьма неопытным дипломатом, а его отношение к политике было одновременно наивным и корыстным. Иоанна и ее двор отнеслись к его миссии с явной неприязнью, а его мольбы о помиловании братьев Пипини не встретили понимания. Имущество заключенных, конфискованное Робертом после их осуждения и впоследствии переданное своим фаворитам, в том числе Раймунду дель Бальцо, родственнику графа Уго, должно было быть возвращено, если бы братья Пипини были помилованы. Раймунд, был членом правящего Совета и естественно, этого не желал. Но еще, королевский двор откровенно боялся братьев Пипини. Они были высокомерными, не раскаявшимися убийцами, и их освобождение наверняка принесло быт королевству новые беды.
Не желая обидеть столь уважаемого и авторитетного эмиссара и его покровителя, Иоанна, Санция и правящий Совет не стали просто отказывать Петрарке в его просьбе, а тянули время и заняли двусмысленную позицию. Иоанна дала поэту несколько частных аудиенций, на которых она, очевидно, обсуждала с Петраркой не освобождение братьев Пипини, а литературные произведения. 25 ноября королева подписала указ о назначении его своим домашним капелланом, предоставив поэту ту же самую престижную должность, которую он занимал при ее деде. Санция (сама получившая долю из конфискованного имущества братьев Пипини, некоторые из самых ценных лошадей братьев попали в ее конюшню) также дала аудиенцию Петрарке, на которой выразила ему соболезнования по поводу бедственного положения его подзащитных. "Старшая королева, в прошлом супруга короля Роберта, а теперь самая несчастная из вдов, сострадает, но как она говорит, больше ничего не может сделать, — сообщает Петрарка кардиналу Колонне в письме, отосланном из Неаполя вскоре после его прибытия. — Клеопатра [под которой он подразумевает Иоанну] со своим Птолемеем [Андреем] тоже могла бы проявить сострадание, если бы Фотин [монах Роберт] и Ахилл [Раймунд дель Бальцо] позволили это сделать"[92]. Сочувствие двух королев в данном случае было откровенно притворным. Позже Иоанна объяснила свою позицию в письме к Папе, которое она попросила передать Петрарке. "Отпуская Пипини на свободу, мы побуждаем остальных подражать им, — писала она Клименту VI, — эти преступники могли бы говорить о своей невиновности, если бы никто не знал о необычайных злодеяниях, которые они совершали во времена короля Роберта; опустошениях, грабежах, поджогах, убийствах и всевозможных издевательствах; все знают также об их открытом мятеже и безумном упрямстве, о том, как, несмотря на призывы и угрозы короля, они продолжали нарушать мир и покой королевства и были настолько дерзки, что выступили против королевских войск и сражались с ними во главе своей банды рыцарей-разбойников, и других подобных преступников… По закону они заслуживали смертной казни"[93].
Петрарка объясняет провал своей миссии не искренней заботой королевы о безопасности страны и ее жителей, а "противодействием группы придворных"[94], окружавших двух королев и особенно одиозным монахом Робертом, который, по словам поэта, оказывал чрезмерное влияние на остальных членов Совета. "Опираясь не столько на красноречие, сколько на молчание и высокомерие, он [монах Роберт] увивается вокруг королев и, опираясь на посох, оттесняет более смиренных, попирая справедливость и оскверняя все, что осталось от божественных или человеческих прав"[95], — пишет поэт, и это означает, что монах тоже выступал против освобождения братьев Пипини. "У меня нет никаких надежд, кроме вмешательства некой высшей силы, поскольку побудить Совет к проявлению милосердия нет никакой возможности", — мрачно сообщает Петрарка кардиналу Колонне.
Раздосадованный и разочарованный, Петрарка отправил в Авиньон несколько писем с жалобами на развращенное и беспутное состояние королевского двора. Похоже, он был предубежден против Неаполя еще до своего прибытия, поскольку за девять месяцев до этого писал своему другу Барбато да Сульмона после смерти Роберта Мудрого: "Меня очень тревожит юность молодой королевы и нового короля, возраст и намерения старой королевы, замыслы и устремления придворных. Я хотел бы быть лживым пророком в этих делах, но я вижу двух агнцев, вверенных заботам множества волков, и вижу королевство без короля. Как могу я назвать королем того, кем правит другой и кто подвергается жадности столь многих и (с грустью добавлю я) жестокости столь многих?"[96]. Петрарка также не был склонен воспринимать правление Иоанны с энтузиазмом: "Я считаю гораздо более близким к истине то, что говорит Плавт в своей Aulularia (Кубышке): Нет прекрасных женщин; одна действительно хуже другой"[97], и "Всеми женщинами управляет один закон: они совершают глупости и размениваются на мелочи"[98].
В письмах, которыми Петрарка осыпал кардинала Колонну, папскому двору в Авиньоне излагался перечень претензий и удручающий образ королевства, пребывающего в полном хаосе. "Возможно, вчера вечером мне удалось бы добиться успеха, если бы Совет не прервал заседание из-за наступающей темноты, и если бы неизлечимая болезнь города не заставила всех вернуться домой засветло. Хотя город очень знаменит по многим причинам, он обладает одним особенно мрачным, отталкивающим и неизбывным злом: передвигаться по нему ночью, как по джунглям, очень опасно, потому что улицы заполнены вооруженными молодыми дворянами, чья распущенность не поддается ни строгости родителей, ни авторитету учителей, ни величию и приказам королей"[99], — с горечью пишет он кардиналу, по-видимому, забыв, что его целью в Неаполе было оказать давление на Иоанну и ее двор, чтобы вернуть на улицы трех самых страшных из этих преступников.
Разгул беззакония в Неаполе был характерен не только для времени правления Иоанны. В этот же период английский город Ипсвич, например, был настолько угнетен преступными бандами, бродившими по сельской местности, и настолько беспомощен в борьбе с преступностью, что эти негодяи чувствовали себя достаточно комфортно, чтобы развлекаться, захватывая здания районных судов. Они делали вид, что проводят судебные заседания, на которых штрафовали своих незадачливых жертв и низлагали местные власти "в насмешку над королевскими судьями и министрами на его службе"[100], как гласила жалоба в суд в 1344 году. По иронии судьбы, те же порядки, о которых сейчас сожалел Петрарка, существовали и во время предыдущего его визита в Неаполь в 1341 году, когда братья Пипини были еще на свободе и сеяли хаос среди населения — но тогда поэт, очевидно, был так доволен оказанной ему честью, что ничего не заметил. Вместо этого Петрарка объяснил преступность в городе варварством гладиаторских турниров, которыми развлекался аристократический Неаполь. "Здесь человеческая кровь льется как кровь скота, и часто под аплодисменты обезумевших зрителей несчастных сыновей убивают на глазах у их несчастных родителей, — возмущенно пишет он кардиналу, — я уже потратил много слов, говоря об этом с упрямыми горожанами. В самом деле, нас не должно удивлять, что ваши друзья [братья Пипини], став жертвами жадности, должны быть узниками в городе, где убийство людей считается игрой, городе, который Вергилий, правда, называет самым восхитительным из всех, но в нынешнем виде он вполне сравнится с Фракией по бесчестию"[101]. Петрарка прекрасно понимал, какое влияние его слова окажут в Авиньоне, и поэтому позаботился о том, чтобы его мнение было озвучено в Курии. "И вам придется разделить часть вины, если не использовав то, что я подробно изложил в других, более конфиденциальных письмах, вы не будете лучше информировать римского понтифика", — мрачно предупреждал он своего корреспондента[102].
