Прицелиться времени у Эми уже нет, и она просто выбрасывает руку в направлении моей сестры. Словно крохотный метеор в тусклом свете вспыхивает кончик лезвия ножа. Мое воображение накладывает на ужасную сцену видение Эми-подростка, наносящей один за другим смертельные удары отцу.

В реальности же ее рука неумолимо описывает уже половину дуги до жертвы. Взгляд мой перескакивает с ножа на лицо Габриэллы. В глазах несчастной застыл неописуемый ужас.

Смертоносное орудие стремительно приближается к груди Габриэллы. Увы, его, похоже, уже ничто не остановит. Слишком поздно для протягивающего руку Клемента, даже находись он в непосредственной близости.

А в следующее мгновение великан словно бы спотыкается.

И лишь когда вся его туша заваливается вперед, по видимости неконтролируемо, становится ясно, что он приводит в действие отчаянный план спасения. Однако и эта попытка представляется запоздалой, и направление ножа не меняется.

Кончик лезвия достигает куртки Габриэллы.

Полицейские сирены теперь воют просто оглушительно. Увы, слишком поздно.

Если бы на дворе не стояла холодная погода, боюсь, моя сестра была бы уже мертва. Прежде чем вонзиться в плоть, нож должен преодолеть несколько слоев плотной одежды. Разумеется, ткани — сущий пустяк для стального лезвия, однако жизнь и смерть порой действительно разделяются лишь мизерными отрезками времени и пространства.

Клементовский центнер с приличным таким лишком в конце концов сталкивается с пятьюдесятью килограммами Эми. Мощный толчок моментально выбивает нож из куртки Габриэллы.

Полет Клемента, однако, совершенно неуправляемый. Со стороны выглядит все равно что грузовик с отказавшими тормозами врезается в бок какой-нибудь легковушки. Даже гадать не нужно, что столкновение обернется ужасной катастрофой.

Два тела в падении сливаются в одно: сила гравитации тянет их к земле, в то время как кинетическая энергия толкает в горизонтальном направлении. Наконец, они неизбежно растягиваются на сене, проезжают по инерции и врезаются в деревянную перегородку на другой стороне стойла.

По завершении короткого полета Эми почти полностью исчезает под огромной тушей Клемента.

Если бы не полицейские сирены, в конюшне, наверное, воцарилась бы гробовая тишина. Даже Арчи словно бы потрясен в буквальном смысле слова сногсшибательной развязкой. Или же он просто спит.

Как бы то ни было, людей шок быстро отпускает.

Кеннет Дэвис бросается к Габриэлле. Они рыдают друг у друга в объятьях, а я отхожу в сторону. Определенно, знакомство выдалось отнюдь не таким, о каком мечтал я или старик. Строго говоря, я бы на его месте и вовсе задумался, а действительно ли Уильям Хаксли подходящий человек для опеки над его дочерью. Что до Габриэллы, то теперь моя физиономия будет устойчиво ассоциироваться с покушением на ее жизнь. Одному богу известно, как скажется на ней это тяжелое испытание, не говоря уж о шансах на наши дружеские отношения.

Я перевожу взгляд на Клемента. Он сидит на корточках рядом с Эми, которую падение, похоже, отправило в нокаут. Вопреки моим ожиданиям, вставать великан не торопится, а затем он и вовсе с чувством лупит кулаком по перегородке. Деревянная планка с громким треском раскалывается.

— Гребаная хрень, — потрясенно выдавливает он. — Нет-нет-нет!

Бессмысленное разрушение ни в чем не повинной стенки свидетельствует, что дело отнюдь не в травме великана при падении. Я недоуменно обхожу круп Арчи и встаю над Клементом. С новой позиции мне становится ясна причина подобной его реакции.

— Вот черт, — ахаю я.

Великан поднимает на меня округленные глаза.

— Билл, этого не должно было случиться!

Эми продолжает молчать. И безмолвствует она по той очевидной причине, что нож вошел в ее тело по самую рукоятку, как раз под левой грудью. Из раны прямо на глазах распускается красный цветок, пропитывая желтовато-розовый свитер женщины.

— Она… — договорить я не в силах.

— Мертвее, на хрен, некуда, — огрызается Клемент.

Насколько мне представляется, лезвие вошло в грудь Эми под весьма неудачным углом. Впрочем, определение «неудачный» не совсем верное. «Смертельный», пожалуй, будет гораздо точнее, поскольку острие орудия наверняка оказалось в угрожающей близости от сердца. И все же я решаю довериться своим базовым познаниям в оказании первой помощи, а не заключению Клемента.

Быстро опускаюсь на колени и пытаюсь нащупать пульс на запястье Эми. Потом пробую на шее, затем снова на запястье. Пульса нет. Другой способ — послушать наличие дыхания. Едва ли не касаясь ухом рта женщины, напряженно вслушиваюсь, как ни отвращает меня вонь токсичной смеси, которой ее окатил Кеннет Дэвис. Через несколько секунд мне только и остается, что констатировать очевидное.

— Плохо, — вздыхаю я. — Боюсь, никаких признаков жизни.

— Спасибо, профессор, блин.

По правде говоря, я сбился со счету, сколько раз за прошедшую неделю желал Эми смерти. И вид ее трупа являет собой суровое напоминание, что в своих желаниях стоит быть осторожнее. Трудно отделаться от впечатления, что в ее мертвых чертах нет-нет да и мелькнет образ запуганной девочки, замученной до такой степени, что убийство собственного отца показалось ей единственным выходом. В этой драме я, разумеется, Эми всецело сочувствую, но вот выселение из особняка много лет назад такой мести все-таки не стоило. В итоге она заплатила за свою бессмысленную ненависть самую страшную цену.

Так бездарно угробить собственную жизнь! Тем не менее запасы моего сочувствия к женщине, не далее как несколько секунд назад пытавшейся убить мою сестру, отнюдь не безмерны. Клемент, с другой стороны, выглядит крайне расстроенным. Вероятно, его терзает чувство вины.

— Клемент, ты не виноват. Откуда тебе было знать, что все так обернется. Это всего лишь несчастный случай.

— Не важно. Из-за этого все накрылось.

— Не говори так! Ты спас Габриэлле жизнь! Я навек перед тобой в долгу.

Великан тяжело встает, вновь разражаясь потоком брани. Новый диагноз: у него эмоциональное потрясение, а вовсе не угрызения совести.

Замерев над телом Эми, он хватается за голову.

— Клемент? Тебе, наверно, стоит показаться врачу. Шок может даром не пройти.

— Билл, просто оставь меня в покое.

Его интонация, хотя и спокойная, вынуждает меня отступить. Каким бы ни было его состояние, лучше предоставить дело врачам.

Итак, Клемент оплакивает смерть Эми, а Габриэлла и Кеннет Дэвис утешают друг друга — а значит, я снова остаюсь в одиночестве, как ни иронично это звучит. Едва лишь я решаю покинуть стойло, как через ворота врываются два грузных полисмена.

— Как мило, что вы наконец-то удосужились явиться, — набрасываюсь я на них. — Вот только вы малость припозднились.

— Что здесь произошло? — спрашивает один из них.

— Долгая история, — вздыхаю я. — Но опасность уже никому не грозит, так что давайте выйдем наружу, я все расскажу.

Не дожидаясь разрешения, покидаю конюшню и бреду к ограждению загона. Полицейские следуют за мной, и я выкладываю им скорбную историю о том, как мы все оказались здесь в этот холодный октябрьский день. К месту разыгравшейся драмы подъезжают новые полицейские машины.

Законспектировав мою исповедь, полицейские возвращаются в стойло. Молодой констебль уже обтягивает конюшню полосатой лентой. Видимо, стандартная процедура на месте преступления со смертельным исходом. Со своей позиции возле ограды я наблюдаю, как Габриэллу с отцом проводят к машине скорой помощи. Минуту спустя из-за ворот показывается Клемент, сопровождаемый какой-то женщиной в гражданском костюме. По-видимому, это сотрудница департамента уголовного розыска, и, судя по выражению лица Клемента, ее внимание ему отнюдь не льстит.

Он оглядывается по сторонам, замечает меня и устремляется в моем направлении. Женщина не отстает.

— Билл, — рявкает он, — расскажи этой чертовой бабе, что тут произошло, чтобы мне себя не утруждать.