Женщина демонстрирует удостоверение:

— Сержант сыскной полиции Баннер. А вы кто такой?

Несмотря на миниатюрное сложение детектива, ее холодные голубые глаза, резкие черты лица и командный голос источают властность. Я подобающим обратом представляюсь и укладываюсь в минуту с кратким изложением событий. После этого внимание сержанта Баннер вновь переключается на облокотившегося на ограждение Клемента, который все это время невидяще смотрит вдаль.

— Ваше имя, сэр? — спрашивает сержант.

— Бастин. Клифф Бастин, — представляется он.

Детектив заносит в блокнот сведения, а я гадаю, почему он так назвался. Неужто это его настоящее имя?

— Вы согласны с изложенной мистером Хаксли версией событий?

— Полностью, — бурчит Клемент, не отрывая взгляда от загона.

От меня не укрывается раздражение женщины, буравящей взглядом затылок Клемента, и я вмешиваюсь:

— Детектив! Мой друг, видимо, тяжело переживает случившееся, так что я предлагаю вам допросить его чуть позже.

— А я переживаю из-за возможного убийства, — огрызается сержант, — так что оставьте ваши предложения при себе. Он должен отвечать на мои вопросы!

Ее грубость столь же неоправданна, сколь и непрофессиональна. Достаю бумажник и сую женщине под нос собственное удостоверение.

— Я сказал, детектив, он поговорит с вами позже! — мечу я громы и молнии. — А пока, если только вы не добиваетесь моего звонка начальнику полиции, рекомендую вам умерить пыл! Ему необходима медицинская помощь!

Судя по нахмуренному выражению, сержант сыскной полиции явно не привыкла к подобному обращению. Угроза взбучки от шефа тем не менее несколько умеряет ее пыл.

— Хорошо, — цедит она. — Отведите его к врачам, потом допрошу.

И с этим женщина устремляется обратно в конюшню.

Я присоединяюсь к Клементу в созерцании унылой суррейской местности и спрашиваю:

— Ты как?

— Не очень.

— Хочешь поговорить об этом?

— О чем «этом»?

— О только что произошедшем.

— Да что тут говорить. Если б я ее не толкнул, она была бы жива.

— Это понятно, и мне вправду жаль, что так обернулось, но ведь она собиралась зарезать Габриэллу! Клемент, ты все сделал правильно!

— Может, и так, но не все с этим согласятся.

— Ты про полицию? Насчет этих можешь не волноваться!

— Да срать я на них хотел.

— Что же тогда тебя тревожит?

Великан молчит, так что мне приходится самому выдвигать предположения.

— Уж не голос ли тебя беспокоит?

Он разражается невеселым смехом и поворачивается ко мне. В его глазах веселья тоже не заметно.

— Не, Билл, голос пропал.

— Но ведь это хорошо, разве нет?

— Ни хрена подобного. Без голоса из этого чертова места не выберешься.

— Уверен, нас кто-нибудь подбросит до дома Кеннета.

— Я не об этом.

— Тогда о чем? Если бы ты не говорил загадками, может, у меня получилось бы тебе помочь!

Внезапно Клемент разворачивается и шагает прочь. Метров через десять останавливается и кричит:

— Ты идешь?

— Куда?

— Нужно добраться до машины Фрэнка. Я хочу вернуться в Лондон.

— Дай мне пять минут! Встретимся на стоянке.

Клемент не останавливается и, отбросив ленту оцепления, скрывается за конюшней.

Оставшись один, я пытаюсь собраться с мыслями.

С того самого момента, как Клемент шваркнул на мой кухонный стол газету с разоблачительной статьей, день превратился в настоящие эмоциональные американские горки. Кульминацией его, конечно же, явилась смерть женщины, чье настоящее имя мне стало известно лишь несколько часов назад. И сегодня я познакомился с сестрой, о существовании которой до недавнего времени даже не подозревал и которой теперь, боюсь, до конца жизни потребуется психологическая поддержка. И все из-за моих ошибок. Еще я познакомился с мужчиной, ставшим жертвой прелюбодеяния моего отца. И который, несомненно, уже считает меня лишь вредной помехой для своей дочери. Ну а в довершение всего, мой донкихотствующий спаситель — человек с целым багажом психических проблем.

Пожалуй, чтобы оправиться от подобного букета, пары недель в Сандауне будет явно маловато.

В данный момент, впрочем, мне необходимо отыскать строптивого сержанта Баннер и убедиться, что пока ей от меня ничего не требуется. Пускай обстоятельства смерти Эми и не вызывают никаких сомнений, я прекрасно отдаю себе отчет, что вопросы будут задавать еще несколько месяцев. Жернова правосудия мелют еще даже медленнее, чем парламентские.

Глубоко вздохнув, отправляюсь на поиски. Однако уже через пять шагов меня окликают. Я оборачиваюсь и сникаю.

— Уильям, — повторяет Кеннет Дэвис, направляясь ко мне.

Ну, началось.

— Мистер Дэвис. Как Габриэлла?

С учетом того обстоятельства, что его дочь пострадала именно из-за меня, вопрос, пожалуй, провокационный.

— Она… нормально, — сипит он и наконец останавливается.

Терпеливо жду, пока старик переведет дыхание. Оно, несомненно, понадобится ему, чтобы как следует выпустить пар.

— Я… Хотел поблагодарить вас перед отъездом в больницу.

— Поблагодарить меня?

Еще пара судорожных вздохов.

— Да, вас.

— Сомневаюсь, что заслуживаю хоть какую-то благодарность.

— Не скромничайте, Уильям. Я слышал, что вы говорили в стойле.

— Вот как?

Понятия не имею, что я такого сказал, чтобы заслужить его похвалу, не говоря уж о прощении.

— Вы умоляли эту чокнутую женщину освободить Габриэллу, пренебрегая собственной безопасностью.

— Ах да, вот только все равно это не помогло.

— Дело не в этом. То, что вы ставите жизнь Габриэллы выше собственной, говорит мне лучше всяких характеристик, что вы за человек.

— Хм… Спасибо… Но откуда вы знаете, что я говорил? Я-то думал, вы на стоянке дожидаетесь полиции.

— Мне пришлось выйти на дорогу, чтобы поймать сигнал. По пути назад я повстречал Клемента и рассказал ему, что происходит. Слава богу, что он оказался рядом. Даже не знаю, что бы я без него делал.

— Ах, вот оно что.

— Да, это была его идея. Мы наполнили ведро из отстойника и затем дожидались возле стойла.

— Хм, я должен поговорить с ним. Он все рассчитал тютелька в тютельку.

— Сначала мы надеялись на приезд полиции, но, когда стало ясно, что жизнь Габриэллы под угрозой, Клемент отправил меня внутрь с ведром.

— Гениальный ход!

— Это точно, — усмехается старик. — Просто невероятно, чего можно добиться с ведром лошадиной мочи и таким изобретательным человеком, как Клемент.

Его добродушный настрой, однако, не скрывает беспокойства о дочери.

— Но мне лучше вернуться в машину скорой помощи, пока Габриэлла не начала волноваться.

— С ней все будет хорошо?

— Несомненно. Она сильная.

— Мистер Дэвис, мне очень жаль, что так произошло. Передайте ей, пожалуйста.

Старик протягивает мне руку.

— Поскольку вы полагаете, что необходимы извинения, будет лучше, если вы принесете их сами.

— Разумеется. — Я отвечаю на рукопожатие.

— Надеюсь, через несколько дней можно будет заглянуть к нам на обед. Тогда-то как следует и пообщаетесь с сестрой.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Знаете, что Габриэлле понравилось бы больше всего в жизни, почти как еще одна лошадь?

— Нет.

— Старший брат, и вы всецело заслуживаете это звание. Позвоните мне утром.

Его слова для меня что музыка. Уильям Хаксли — бывший политик, ныне чей-то старший брат. По мне, так это вообще повышение. И важность моей новой должности такова, что ради сдерживания эмоций мне приходится прикусить нижнюю губу.

— И Клемента тоже пригласите, — добавляет Кеннет Дэвис. — Уверен, Габриэлла захочет по-настоящему отблагодарить его, как и я сам.

— Я передам, вот только он несколько… непредсказуем.

— Ничуть не удивлен, но приглашение остается в силе.

Старик кивает на прощание и спешит к дочери.

Воодушевление не оставляет меня на протяжении всего разговора с сержантом Баннер, несмотря на бесцеремонность ее допроса.