Улыбка исчезает с лица женщины, и она указывает на табличку у себя за спиной.

— Прошу прощения, но часы посещения у нас с одиннадцати.

Почти через три часа. Вот только у меня нет столько времени.

— Боюсь, в одиннадцать у меня встреча с премьер-министром, поэтому-то я так рано и приехал.

Ложь дается мне без малейших усилий. Если мне и вправду предстоит сегодня встреча с премьер-министром, подозреваю, таковая будет подразумевать официальное лишение депутатского мандата.

— О, вы знакомы с премьер-министром? — работница явно впечатлена.

— Хм, да. Она мой начальник.

Судя по направленному в никуда взгляду, в голове женщины происходят некие мыслительные процессы.

Наконец, ее внимание вновь сосредотачивается на мне.

— А вы можете попросить премьер-министра побольше нам платить? Лондон — очень дорогой город.

— Попросить могу.

— Точно?

— Ну разумеется.

— Хорошо. Тогда приходите через полчаса. Сейчас у мисс Дуглас процедуры, но чуть позже вы сможете с ней повидаться.

— Спасибо вам большое. Вы еще будете здесь?

— Я здесь всегда, — фыркает женщина. — По много часов в день.

— Хм, да, и как вас зовут?

— Анна.

— Спасибо, Анна. Значит, я вернусь через полчаса.

Смекнув, что убедительное объяснение для своего спутника-гиганта в ретро-одеянии я с ходу не сочинил, Клемент во время моих лживых излиянии благоразумно сидит в сторонке. Когда я направляюсь к дверям, он встает и следует за мной. Заговариваем мы лишь на улице.

— Ну что? — набрасывается великан.

— Мы сможем поговорить с ней через полчаса.

— Здорово. Пойдем пока чайку перехватим.

На Адам-стрит нам попадается замызганная кафешка, Клемента вполне устраивающая. Несмотря на грязный столик и прочее весьма небрежное соблюдение санитарно-гигиенических норм, здесь, по крайней мере, тепло и безлюдно.

Двадцать минут мы потягиваем безвкусный чай и старательно избегаем скользкую тему. Разумеется, в конце концов я не выдерживаю:

— А этот твой голос в голове… Как часто ты его слышишь?

— Да он почти весь год помалкивал. А на прошлой неделе вдруг снова зазвучал. В «Фицджеральде», когда ты в первый раз встречался там со своей Габби. С тех пор я слышу его… Не знаю, раза два в день.

— Так-так… И что он говорит?

— Трудно объяснить, Билл. Он не то чтобы говорит, вот как ты сейчас. Не какими-то там четкими фразами. А типа шепота на ухо, понимаешь?

— Нет, куда мне…

— В детстве в «горячо-холодно» играл?

— Поскольку в семье я был единственным ребенком и друзей у меня не водилось, нет, не играл.

— Но суть игры тебе же известна? Если водящий близко к предмету, который он ищет, ему говорят «горячо», если далеко — «холодно».

— Да, это-то я знаю.

— Вот у меня вроде того и есть. Направления я не знаю, только могу чувствовать, что двигаюсь в верную сторону. Иногда что-то слышу, но смысл улавливаю не всегда.

— Но голос велит тебе помогать мне?

— Вроде того.

— Вроде того? Голос либо говорит, либо нет, как может быть «вроде»?

— Слушай, Билл, по-другому я все равно объяснить не смогу. Понятия не имею, откуда берется этот чертов голос и с какой стати мне нужно тебе помогать. Я просто знаю, что нужно. Но скажу тебе вот что: я вполне мог бы обходиться и без всего этого.

Если не вдаваться в смысл слов великана, звучат они искренне, едва ли не убедительно. Тем не менее в силу специфики моей работы подобная искренность заявлений мне вполне привычна. Если по-настоящему веришь в свою правоту в том или ином вопросе, воспринимаешь ее как непреложную истину. Проще говоря, в этом и заключается суть политики: пытаться убедить остальных, будто твоя версия правды — единственная.

Стало быть, Клемент просто слышит собственную версию правды, являющуюся всего лишь порождением его расколотого сознания.

— А ты знаешь, чей голос с тобой разговаривает?

— Да, блин, откуда?

— Тогда почему ты спрашивал, верующий ли я? При чем здесь это?

Какое-то время великан вертит на столе пустую чашку, либо попросту отмалчиваясь, либо пытаясь наколдовать правдоподобный ответ. Я бы поставил на второе.

— Пожалуй, не стоит об этом.

— Почему?

— Ты не веришь даже в голос у меня в голове, а выложи я тебе всю историю, ты же мигом вызовешь санитаров.

— Что ж, это можно проверить.

— Не, Билл. Не хочу рисковать.

— А как же доверие?

— Доверие тут ни при чем. Мне главное — выполнить работу. А если я вспугну тебя, кранты моей работе. Допустить этого я не могу.

— Значит, для тебя это работа?

— Ага, типа того. Хотя точнее было бы назвать это тестом.

— И что произойдет, если ты его пройдешь?

Клемент смотрит мне в глаза и совершенно бесстрастно отвечает:

— Искупление.

Я отнюдь не специалист по психическим заболеваниям, однако мне становится очевидно, что случай Клемента весьма серьезный. Если бы прямо сейчас я не был занят решением собственных проблем, точно не стал бы тянуть с оказанием ему квалифицированной медицинской помощи.

— Ладно, — неуверенно произношу я вслух. — Пожалуй, пока оставим эту тему.

Великан пожимает плечами и возвращается к своему обычному состоянию.

— Тогда пойдем? Мне нужно перекурить.

Минутой позже мы снова бредем по улице. Клемент знай себе попыхивает сигаретой, будто и не было у нас никакого разговора. Если у него вправду какая-то психическая болезнь, до сегодняшнего утра он прекрасно ее скрывал.

Остается лишь надеяться, что не наступит обострение.

Мы возвращаемся в «Обитель с садом» и действительно застаем Анну на своем посту. Первым делом я представляю ей Клемента и объясняю его присутствие:

— Это мистер Клемент. Он сотрудник моей охраны.

— Телохранитель, да? — уточняет женщина.

— Увы, времена нынче неспокойные, поэтому да, он вроде телохранителя.

Анна внимательно разглядывает моего спутника. Уловив ее сомнения, спешу выдать новую ложь:

— Приношу извинения за внешний вид своего коллеги. Общественности ни к чему видеть депутатов парламента в сопровождении охранников, поскольку это может подорвать ощущение безопасности. Вот они и одеваются так, чтобы не выделяться.

Уж не знаю, удалось мне ее убедить, однако она кивает и вручает нам бейджи посетителей.

— Хорошо. Следуйте за мной, пожалуйста.

Мы идем за Анной по коридору мимо пронумерованных дверей, почти как в гостинице. Темно-бежевые стены, линолеум на полу и люминесцентное освещение наводят на мысль, что здесь находятся отнюдь не по собственному выбору.

— Состояние мисс Дуглас не очень хорошее, — сообщает работница дома престарелых. — У нее был тяжелый инсульт.

— Сожалею.

— Говорит мало, двигается и того меньше.

Качаю головой и хмуро кошусь на Клемента. Мне определенно не доставляет удовольствия причинять беспокойство тяжелобольной.

Анна останавливается возле палаты под номером шестнадцать и стучится. Не дожидаясь ответа, приоткрывает дверь и заглядывает внутрь.

— А к вам посетитель, мисс Дуглас. Мужчина из Вестминстера, — произносит она четко и размеренно. — Вы согласны его принять?

После краткой паузы женщина оборачивается и жестом приглашает нас в палату. Мы с Клементом гуськом входим.

Едва лишь я переступаю через порог, меня охватывает желание развернуться и уйти. В кресле возле окна сидит сущий скелет. Седые волосы старухи взъерошены, облачена она, по-видимому, в дешевый казенный халат.

Помимо кресла, тесная палата меблирована оснащенной подъемником койкой, шкафом, двумя пластиковыми стульями для посетителей, комодом и стульчаком. Полоски голубого неба, проглядывающей над кирпичной стеной за единственным окном, совершенно недостаточно, чтобы развеять уныние неизменных темно-бежевых стен и линолеума.

— Мне нужно вернуться на пост, — говорит Анна. — Перед уходом обязательно отметьтесь у меня. И не дольше пятнадцати минут, пожалуйста.