Прежде чем я успеваю окончательно вогнать себя в депрессию, паром, слава богу, пришвартовывается в Лимингтоне. Расталкиваю Клемента, и мы сходим на берег.

От паромного терминала до железнодорожной станции рукой подать, и здесь выясняется, что поезда до Маршбертона ждать всего пять минут. Он прибывает по расписанию, и к нашим услугам оказывается совершенно пустой вагон. Через несколько секунд поезд уносит нас в заключительный этап путешествия.

В любое другое утро я сидел бы да наслаждался пробегающими за окном видами сельского Гэмпшира, однако сейчас даже сочетание осенних красок и ярко-голубого неба не способно поднять мне настроение. Если великана как-то и беспокоит моя судьба, по его виду этого не скажешь. Он вообще снова устраивается подремать.

Просыпается Клемент лишь за минуту до нашего прибытия в Маршбертон.

В субботнее утро на перроне ни души, и на станции сходим только мы двое. Перебираемся по мостику к вокзалу, поезд уносится прочь, и воцаряется полнейшая тишина, лишь ветер шелестит листвой деревьев, шеренгой выстроившихся перед зданием.

— Лопни моя селезенка, — бурчит Клемент и останавливается. — И ты здесь живешь?

— Да, и мне нравится, что здесь так тихо.

— Слишком тихо, прямо как в «Деревне проклятых». У меня аж яйца холодеют.

— Очень приятно. А теперь, если ты закончил глумиться над моей деревней, может, пойдем?

Он хмуро оглядывает окрестности.

— Пока не набежали местные с вилами?

Я качаю головой и двигаюсь по дорожке к своему дому. Клемент нагоняет меня и целых пять минут сетует, как не по душе ему местная тишина. Подозреваю, ему будет о чем ворчать на протяжении еще нескольких часов, поскольку нам предстоит угробить целый день на бесполезное просматривание коробок с бумагами.

Как-то я прочел в одной статье, что в Англии более одиннадцати тысяч объектов недвижимости под названием «Дом роз». Арендуемое мною жилище как раз из их числа. Полагаю, некогда в нем проживали работники с хмельников вокруг деревеньки. В продолжение темы хмеля горькая ирония заключается в том, что нынче престижные сельские коттеджи вроде этого доступны лишь богачам.

Даже если арендная плата за «Дом роз» и высока, о его дверных проемах, к досаде Клемента, этого не скажешь. Пригнувшись, он заходит в коттедж и следует за мной на кухню. Более всего мне сейчас необходима чашка крепчайшего кофе.

— Клемент, кофе?

— Чай.

Решаю не тратить время на кофеварку и хватаю банку с растворимым кофе. Также сегодня определенно не тот день, чтобы разводить церемонии, так что вместо обычных фарфоровых чашек и блюдец достаю из буфета две большие кружки.

— Боюсь вот только, свежего молока у меня нет. Сойдет?

Лишенный выбора. Клемент лишь пожимает плечами.

Обеспечив себя кофеином, мы поднимаемся на лестничную площадку.

— На чердаке тесновато, так что давай я передам тебе сверху коробки, и мы просмотрим их в гостевой спальне, — предлагаю я и указываю на комнату справа.

— Да как скажешь.

Открываю люк на чердак и тяну на себя лестницу. После довольно нервного подъема по хлипким ступенькам включаю свет и забираюсь внутрь. В последний раз я сюда наведывался лет пять или шесть назад, что подтверждается неприятным запахом спертого воздуха.

Дав глазам привыкнуть к тусклому свету, направляюсь к груде коробок. Чердак — их второе прибежище, поскольку после смерти отца они восемь лет хранились на складе. По возвращении из второй поездки в Африку я снял «Дом роз», намереваясь прожить в нем лишь полгода. Откуда мне было тогда знать, что всего лишь через пару месяцев меня изберут в парламент и коттедж станет моим домом на последующие десять лет. Во избежание дальнейших складских расходов я подрядил транспортную компанию перевезти коробки сюда. И, поскольку поместьем отца и всей сопутствующей канцелярщиной занимался его поверенный, перед уничтожением всех этих бумаг просматривать их мне было, вообще-то, совершенно ни к чему. До сегодняшнего дня.

Беру первую коробку и тащу к люку, где внизу поджидает Клемент. Он несет ее в гостевую спальню, а я возвращаюсь за следующей. Совместными усилиями мы перемещаем четырнадцать коробок всего за несколько минут. Выключаю свет, спускаюсь вниз и направляюсь в комнату. Клемент как раз открывает первую.

— Черт! — стонет он.

— А я тебя предупреждал. У отца был пунктик по части отчетности, и он хранил все до последней бумажки.

Великан уныло закрывает крышку, и какое-то время мы, подбоченившись, молча взираем на объем предстоящей работы.

Сомнения моего добровольного помощника очевидны, и я бросаю ему спасательный круг:

— Клемент, вовсе не обязательно подвергать себя мучениям. Здесь, наверное, десять тысяч всяких документов, а мы даже не представляем, что искать. Может, ну его?

Он шумно выдыхает и поворачивается ко мне.

— Не-а. Что-то здесь есть. Нутром чую.

Вынужден напомнить себе, что подрядился я на эту канитель добровольно. Вот только занятие все равно представляется абсолютно бессмысленным. Делаю жадный глоток кофе в надежде, что таковой наполнит меня энтузиазмом перед предстоящей задачей. Естественно, рвения у меня не прибавляется. Боюсь, для этого потребуется нечто большее, нежели кружка кофе.

— В каком году она родилась? — спрашивает вдруг Клемент.

— Габби? Хм… Кажется, в 1987-м. А что?

— Если хотим отыскать что-то стоящее, нужно отталкиваться от даты ее рождения. Думаю, плюс-минус год.

— Звучит разумно, только навряд ли это облегчит наш труд.

Впрочем, меня посещает одно соображение. Открываю крышку ближайшей коробки и просматриваю даты на нескольких документах.

— Тут за 1995.

— И что с того?

Не удостоив его ответом, открываю следующую коробку. Расчет мой строится на том, что, во-первых, отец хранил свою отчетность в хронологическом порядке, и, во-вторых, перекладывавшие бумаги с полок кабинета в эти коробки данного порядка не нарушили.

Достаю наугад шесть листков.

— Слава тебе, Господи, — облегченно вздыхаю я, обнаружив, что все они датированы 1991. — Похоже, каждая коробка содержит документацию за определенный период, так что получится сузить поиски до трех-четырех.

Благодаря прагматизму Клемента и дотошности моего отца, мы быстро отделяем три коробки с бумагами за требуемый период, с 1986-го по 1988-й. Если уж что я обнаружится, в чем я по-прежнему очень и очень сомневаюсь, то только в связи с рождением Габби Оттаскиваем остальные коробки на лестничную площадку, и Клемент ставит первую из отобранных на незаправленную двуспальную кровать.

С противоположных сторон начинаем перебирать документы, тщательно просматривая каждый. Сказать, что занятие это скучное, — значит не сказать ничего.

Пятьдесят минут спустя становится очевидно, что 1986 для моего отца выдался весьма скудным на события, за исключением ночи со Сьюзан Дэвис и зачатия моей сестры. Нам не попадается абсолютно ничего примечательного, лишь банковские выписки, налоговые уведомления, коммунальные платежи да с десяток безобидных писем. Пожалуй, единственное, что хоть сколько-то представляет для меня интерес, это чек из магазина электроники «Каррис» за компьютер «Коммодор 64» — подарок мне на одиннадцатилетие. Для одинокого ребенка презент оказался идеальным, хотя вряд ли родители думали именно об этом. Я был очень признателен им за компьютер и коротал за ним долгие часы одиночества.

— Что это? — набрасывается Клемент, в то время как я отрешенно взираю на чек, погрузившись в детские воспоминания.

— Ах, всего лишь чек на подарок мне на день рождения. Компьютер. Сейчас, конечно же, устаревший. У тебя был такой в восьмидесятые?

— Не-а.

— Вот как? Не интересовался тогда компьютерами?

— Вообще-то, в восьмидесятые я ничем не интересовался. В то время я находился в одном месте, где практически ничего не было.

Памятуя события прошлого вечера, допускаю, что он подразумевает какое-нибудь заведение для малолетних преступников, а то и вовсе тюрьму, в зависимости от его тогдашнего возраста. В любом случае предпочитаю не вдаваться в подробности.