— Вот только мне уже плевать, — продолжает женщина, ее добродушия как не бывало. — В некотором роде убогий дом престарелых послужит для нее заслуженной расплатой.

— Что ты такое говоришь?

— Моя мать не защитила меня, когда я в ней нуждалась, так с чего мне беспокоиться, что она до конца своих дней застрянет в этой клоаке?

Я скинул последнюю карту. И что мне теперь делать, черт побери? Вновь обращаюсь к сестре:

— Как ты там, Габриэлла?

— Хорошо, — отзывается она едва ли громче шепота. — Можно я пойду домой?

От беззащитности и отчаяния в ее голосе у меня буквально разрывается сердце.

— Скоро. Обещаю.

Теперь-то я понимаю, почему Клемент не жалует обещания. Мое в лучшем случае пустое. В худшем — наглая ложь. Обещания обещаниями, но отсутствие великана усугубляет мое отчаяние. В тот самый момент, когда он нужен мне более всего, он сидит себе на горшке, в блаженном неведении.

Действительность заключается в том, что я абсолютно беспомощен, если Эми придет в голову сотворить что-нибудь до прибытия полиции. Стало быть, мне нужно продолжать отвлекать ее. Потому, как бы ни хотелось мне зайтись криком на мучительницу Габриэллы, я должен сохранять спокойствие.

— Послушай, Эми. Я знаю, что с тобой произошло. Мне даже не представить, через какие ужасы тебе довелось пройти.

— Вправду знаешь? Откуда?

— Роза рассказала.

— А, младшая сестренка. Такая заботливая. Что еще она тебе сообщила?

— Что весь ваш замысел вышел из-под контроля.

— Для нее — может быть. Я-то с первого дня знала, что делаю.

— Да уж, ты постоянно меня переигрывала, не могу этого отрицать.

— Только не надо мне тут льстить, Уильям, — взрывается Эми. — Если бы я тебя переиграла, сейчас бы здесь не сидела.

Она бросает свирепый взгляд на Габриэллу, затем снова смотрит на меня.

— Полчаса, — бормочет чокнутая женщина, качая головой.

— Что полчаса?

— Если бы ты подождал еще каких-то сраных полчаса, прежде чем заставлять своего чертова поверенного звонить в газету, я бы уже была в пути в какую-нибудь жаркую страну.

— А как же твоя мать? Я-то думал, ты делаешь это ради нее!

— Не-а, — только и пожимает Эми плечами.

Похоже, она одурачила не меня одного.

— Так ты с самого начала только ради себя это и затеяла?

— А для кого же еще, на хрен? — фыркает женщина. — Но тебе обязательно нужно было ввернуть последнее слово и украсть плоды моего тяжелого труда. И вот мы здесь — ты, я, Габриэлла. Фактически по твоей вине.

— Я дам тебе денег, — вырывается у меня. — Сколько бы газета ни собиралась тебе заплатить, я дам вдвое больше!

— Да, конечно. — смеется она. — Политики же никогда не врут, верно?

— Даю слово.

— Заткнись!

— Я серьезно. Заплачу, сколько ты попросишь.

— Мы оба знаем, что этого не произойдет, Уильям, так что, боюсь, здесь и сейчас история и закончится. Вот только счастливого конца не будет… ни для кого из нас.

— Эми, пожалуйста! Мы еще можем все уладить!

Я слышу отчаяние в собственном голосе, слышу тяжелое дыхание Арчи рядом. Чего я не слышу, так это полицейских сирен.

— Прости, Уильям, но я уже смирилась с тем, что остаток своих дней проведу за решеткой. Как ни странно, я чуть ли не предвкушаю такую участь. Никаких тебе счетов, никакой ответственности, никаких добряков-идиотов, пытающихся объяснить дерьмо в твоей голове. Тюрьма даст мне свободу, понимаешь?

Как Клемент говорил еще на прошлой неделе, того, кому нечего терять, в драке не победишь. И ее пораженческий настрой — знак тревожный.

— Однако довольно болтовни, — отрезает Эми. — Я просто хочу испытать напоследок удовольствие, прежде чем меня упекут в тюрягу.

— Удовольствие?

— Да. Удовольствие видеть твои страдания за то, что в детстве ты выбросил нас на улицу. Хотя главным образом за то, что ты сделал сегодня утром.

— Я… Пожалуйста, Эми…

— О, именно это мне и надо! Твои мольбы.

— Ладно, я буду умолять тебя, если тебе этого так хочется.

— Хочется-хочется, а потом я хочу увидеть выражение твоей физиономии, когда перережу глотку твоей сестренке.

Габриэлла разом цепенеет, только подрагивает нижняя губа. От ужаса она не в состоянии выдавить ни слова.

И тут я наконец-то слышу сладчайший из звуков. Отдаленный, но несомненный вой полицейских сирен.　

— Как вовремя! — усмехается сумасшедшая. — Вот только все равно опоздали.

Она встает, сжимая в правой руке нож. Срывает с Габриэллы шапочку и швыряет ее на землю.

— Господи, Эми… Пожалуйста! Ты пугаешь ее! Отпусти ее… Пожалуйста!

Никогда в жизни я не ощущал себя таким беспомощным, Я должен что-то предпринять, что угодно.

Делаю шаг к психопатке.

— Если тебе так нужно кого-то зарезать, зарежь меня. Все это не касается моей… Габриэллы.

— Ах, как благородно. Бессмысленно, но благородно.

Я вскидываю руки.

— Давай же, Эми. На самом деле ты хочешь причинить боль мне, так ведь?

— Все верно, именно поэтому я и собираюсь убить ее.

Отваживаюсь еще на один шаг.

— Ближе не стоит, Уильям. Если только, конечно же, ты не хочешь получше все рассмотреть.

— Нет. Я хочу только, чтобы ты отпустила Габриэллу.

Эми в ответ лишь усмехается и встает коленом на тюк сена, затем, по-прежнему ухмыляясь, ведет кончиком ножа по молнии куртки моей сестры.

— Мне страшно, — хрипит Габриэлла.

Делаю еще один шаг. Вой сирен становится все отчетливее — близко, вот только недостаточно близко.

— Стой! — вдруг раздается у меня за спиной крик. Не желая упускать Эми из виду, бросаю быстрый взгляд через плечо. Это вернулся Кеннет Дэвис. По неведомой мне причине в руке у него ведро.

— Брось нож! — орет он.

От замешательства рука Эми замирает. Она оценивает угрозу, видя тщедушного старика с ведерком, и приходит к тому же заключению, что и я: никакой опасности он не представляет.

— Брось нож или получишь все до последней капли, — пыхтит Кеннет, равняясь со мной.

Как бы безумна ни была Эми, от нее не укрывается очевидный изъян в его плане.

— Подумаешь, — пожимает она плечами. — Там, куда я отправлюсь, мокрая одежда волновать меня не будет.

Вне себя от гнева, старик не сдерживается. Собравшись с силами, он выплескивает ведро, и его жидкое содержимое дугой устремляется и направлении психопатки. Половина не долетает и просто расплескивается по земле, однако изрядная часть все же достигает плеч и головы Эми.

И в следующее мгновение стойло заполняет нестерпимая вонь. Кеннет Дэвис выплеснул отнюдь не воду.

— Что за хрень! — успевает вскрикнуть Эми, прежде чем ее скручивает от рвотного рефлекса.

Даже в паре метров от нее вонь аммиака и затхлой мочи просто убийственна. И все же, несмотря на рвоту и неистовые старания смахнуть токсичную жидкость с глаз, сумасшедшая по-прежнему удерживает нож на расстоянии удара по Габриэлле. Как бы ни восхитили меня старания Кеннета, он выиграл лишь пару секунд.

И затем меня осеняет. А вдруг только в этом и заключалось его намерение — отвлечь внимание Эми, чтобы я попытался обезоружить ее. Не раздумывая, делаю два шага вперед.

Из-за жжения в глазах облитая психопатка только моргает, но все же замечает мое продвижение и взмахивает ножом в моем направлении.

— А ну, назад, б..!

Тут на нее накатывает новый приступ рвоты, и она склоняется вперед. И в тот самый момент, когда я лихорадочно соображаю, получится ли у меня подобраться еще ближе, над деревянной перегородкой между стойлами происходит какое-то движение. За верхний край стенки хватаются две руки, а в следующую долю секунды над ними появляются голова и плечи Клемента. На меня нисходит очередное озарение: отвлекающий маневр Кеннета Дэвиса предназначался отнюдь не для моего геройства.

Одним ловким движением великан перемахивает через перегородку. И хотя Эми по-прежнему корчится в приступе рвоты, она не может не заметить боковым зрением громаду Клемента и должным образом реагирует: резко разворачивается с ножом на изготовку. Ей определенно все еще достает рассудительности, чтобы оценить свои шансы против приближающегося великана как ничтожные, потому что в следующее мгновение ее внимание вновь сосредотачивается на Габриэлле.