– Что скажешь, вождь? Не кажется ли тебе, что катланы идут не просто на битву, а собираются осесть на новых землях? – поинтересовался я у Хулуза, как только разведчики принесли весть о приближающихся к месту будущего сражения туземцах.

– Дай мне неделю, Повелитель Стужи, и я приведу тебе еще пять тысяч воинов! – скрипнув зубами, прорычал Хулуз. – Если по ту сторону гор появится хоть один катлан, избавиться от них потом будет тяжело!

Интересное заявление от вождя народа, считающегося самым несговорчивым и воинственным на континенте. Как видно, имеется среди туземных племен и такое, что вызывает у хошонов не презрение, а какое-то подобие уважения, если не сказать опасения. Мне приходилось уже слышать о нескольких кровопролитных войнах между этими самыми многочисленными рунгазейскими этносами, но сведения эти были на уровне слухов и легенд – в последнее столетие даже непревзойденным мастерам разжигания конфликтов фрадштадтцам не удавалось серьезно стравить эти, несомненно, мешающие осуществлению их планов местные племена. Возможно, в «памяти народной» еще были живы воспоминания о жестоких столкновениях катланов и хошонов, потому они инстинктивно старались избегать острых ситуаций и не нарушать негласно установленную между ними границу в виде линии Ратанских гор.

– Если бы у меня был месяц, я бы привел и двадцать тысяч воинов!

– Но у нас всего пара дней, – спокойно ответил я, – так что будем обходиться тем, что имеется под рукой.

– Князь, – продолжил беспокоиться вождь хошонов, – врагов слишком много! Тридцать и двенадцать – это сорок две тысячи воинов. Нас в три раза меньше!

Отрадно, конечно, что вчерашний враг произносит слово «нас», но безоговорочно доверять ему я пока не собираюсь. Доверие – такая штука, которую нужно заслужить, и предстоящее сражение для Хулуза будет лишь первым шагом в этом направлении. Пока в наших с ним отношениях есть только былая вражда, его страх перед моей силой да желание обогатиться и поднять за счет дружбы с таридийцами свой авторитет среди сородичей. Этого мало. Так что имей вождь хошонов сейчас под своим началом двадцать тысяч воинов, я бы не знал, фрадштадтцев мне больше опасаться или новоявленных союзников.

– Мы, таридийцы, воюем не числом, а умением, – с умным видом заявил я, подмечая краем глаза, как схватился за перо Григорянский, спеша записать немного скорректированное высказывание, позаимствованное мною у великого Суворова. – Ты ведь уже имел возможность убедиться в этом.

– Но сыны Повелителя Большой Воды имеют такое же оружие, как у твоих воинов! – снова возразил Хулуз.

– Такое, да не такое, и скоро мы это увидим.

«Сыны Повелителя Большой Воды» – каждый раз удивляюсь, как туземцам не лень использовать такие длинные прозвища! Применять четыре слова там, где можно обойтись одним, – это же бред какой-то!

Закончив наносить на карту пометки, основанные на данных разведчиков, я задумался. Катланы встали лагерем за рекой. Причем разведка утверждала, что имеются все основания полагать, будто лагерь разбит основательно, ради одной ночевки так стараться никто не станет. Но атаковать с другого берега Астеры крайне затруднительно: хотя река здесь уже гораздо спокойнее, чем при спуске с гор, но все же скорость потока приличная, снесет лошадей вместе с всадниками далеко вниз по течению, и хорошо еще, если не размажет по камням. Логика подсказывает, что не станут туземцы тут переправляться, спустятся ниже да переправятся по мосту. А семьи свои, выходит, оставят на том берегу под надежной защитой бурного течения Астеры. Ну-ну.

Основные же силы фрадштадтцев уже сконцентрировались километрах в пятнадцати юго-западнее наших позиций, то есть можно ожидать их выдвижения даже завтра.

Около двадцати пяти тысяч пехоты ведет с собой Джеймс Ричмонд, пять-шесть тысяч кавалерии, порядка полусотни орудий. Но больше всего меня поразило известие о наличии в стане фрадштадтского губернатора воздушного шара! Вот так! Я-то думал, что враги игнорируют мой опыт использования воздухоплавательных средств для нужд армии, а оно вон как получается: Новый Свет – новые возможности! Интересно, а использовать его генерал собирается исключительно для наблюдения или еще для чего-то приспособит? Надо бы попытаться заранее вывести шар из строя, не хочу я, чтобы враг рассматривал мои позиции с высоты. Но, как бы ни сложилось дело, Ричмонд уже заслуживает похвалы за одну только попытку задействовать воздушный шар!

Но главное – чтобы по итогам этой кампании похвалу заслужил я, а то на бумаге да в моих мыслях все уж больно гладко выходит, как бы не споткнуться где-нибудь на ровном месте. Да, мне не впервой вступать в противостояние с превосходящими силами противника, но я всегда помню, что вовсе не являюсь гениальным полководцем. Крохи знаний, применяемых мною на практике, не смогут выручать бесконечно, и сопутствующее мне везение когда-то может закончиться.

Впрочем, то, что я до сих пор помню об этом и продолжаю подвергать сомнению свои действия, является лучшим средством избежать головокружения от успехов. Так что нужно двигаться вперед, не забывая при этом об осторожности, и все будет хорошо. Это ничего, что я собрал здесь всего семь тысяч пехоты и около трех тысяч кавалерии, не считая частей, образованных из туземного населения, для которых это будет первым серьезным испытанием. На моей стороне будут нестандартность действий, подавляющее преимущество в артиллерии и изюминка в виде воздушного флота. Разберемся.

– Разберемся, – пробормотал я тихонько себе под нос в ответ на собственные мысли, но из-за царившей в моем шатре тишины оказался услышанным собравшимися тут офицерами.

– Ваше сиятельство? – переспросил Игнат, вглядываясь в мое лицо.

– Все в порядке! – громко заявил я, сворачивая карту. – Господа, на сегодня все свободны! Продолжаем обустраивать позиции, подчиненных держим в тонусе и не забываем о караулах!

Я вышел из шатра вслед за офицерами и, задрав голову вверх, обратил взгляд к ночному небу. Шалимов отошел в сторону отдать какие-то распоряжения охранникам. Со мной остался только князь Григорянский, он тихонько встал рядом и вполголоса обеспокоенно осведомился:

– Что-то случилось, Миха?

– Да вот, внезапно подумалось, что Хулуз прав.

– В чем? – недоуменно фыркнул Василий Федорович. – Что нас намного меньше? Тоже мне, откровение! Ты правильно сказал: мы не числом воюем, для нас такое положение дел привычно.

– Я не о том. В том-то и дело, что мы привыкли сражаться с превосходящими нас силами противника и побеждать. Мы уже знаем свои возможности, верим в себя и совершенно не боимся трудностей. Но опасность таится как раз в этом – в потере страха, когда уверенность в своих силах перерастает в самоуверенность, когда притупляется чувство опасности, когда на любое, даже самое неожиданное действие неприятеля ты реагируешь вялым взмахом руки: мол, все равно все будет как всегда, победа будет за нами. А противника всегда нужно опасаться и воспринимать всерьез. Те же фрадштадтцы ведь тоже не пальцем деланные, и генерал Ричмонд до своего положения дослужился, а не получил его за красивые глазки или по наследству. У нас же в лагере царит какое-то снисходительное отношение к островитянам. Обрати внимание, что, кроме вождя хошонов, ведь все уверены, что мы сотрем врага в порошок, несмотря на его большое превосходство в живой силе.

– Я тебя понял, Миха, – Григорянский ободряюще хлопнул меня по плечу, – у тебя опять проснулись сомнения в своих способностях. Я не стану тебе сейчас что-то доказывать или в чем-то разубеждать. Сомневаться – это абсолютно нормально для любого человека. Даже для Князя Холода.

– Опять ты со своим Холодом! – я раздраженно поморщился. – Ты пойми, эти твои рассказы вселяют в окружающих надежду на поддержку потусторонних сил. Люди должны верить в себя, а не безвольно ожидать решения всех их проблем кем-то вышестоящим.

– Да знаю, знаю! Но в том-то и дело, что, веря в тебя, наши люди верят и в себя! Ты зря наговариваешь на солдат – они серьезно относятся к любому противнику, при этом четко осознают свою силу и свои возможности. Они всегда уверены, что командиры в любой ситуации придумают, как победить врага с наименьшими потерями. И так уж вышло, что и веру в себя, и веру в командиров вселил в них именно ты! Да-да, не смотри на меня в таком удивлении! Ты разбил тимландцев под Бобровском, помог царевичу Федору разбить улорийцев на Грушевском поле, практически с одними только драгунами взял Корбин, отнял у силирийцев неприступный Злин, отвоевал у фрадштадтцев чистяковский форт и разбил их при Южноморске, а в прошлую кампанию просто чудом спас страну от новой потери Корбинского края. Каким бы гением ни был наш наследник престола, но именно ты своими поступками пишешь историю. Победную историю Таридии! А сомнения лишь заставляют тебя серьезнее относиться к каждому эпизоду, каждой мелочи. Мобилизуют, так сказать, твое сознание на создание оптимальных планов. Так что, Миха, как бы парадоксально это ни звучало – сомневайся и продолжай побеждать!