– А что же Федор?

– Да что Федор! – всплеснул руками князь. – Во все старается вникать, во всем принимает участие, да только груз-то неподъемный для одного человека, будь он хоть семи пядей во лбу! К тому же людей, «держащих нос по ветру», при дворе во все времена было полно. Так вот они прекрасно понимают, что царевич к флоту излишнюю любовь питает, вот и начинают подливать масла в огонь: мол, на корабли денег не хватает, а тут Григорянский со своими гаубицами! У нас они и так лучшие в мире, зачем деньги еще на новые тратить? Я совсем не против новых кораблей, но ведь развитие должно идти равномерно, без перекосов в какую-либо сторону. И, если уж на то пошло, новым кораблям тоже польза будет от более совершенных орудий!

Если начинал свои объяснения Василий Федорович тихо и немного растерянно, то ближе к концовке распалился и снова едва не перешел на крик. По всему было видно, что ситуация такая ему не по душе и он искренне переживает за успех общего дела. Что ж, еще один практик, ставший жертвой кабинетных политиков.

– Снарядов новых из-за всего этого всего три десятка, – в сердцах буркнул Василий и с мрачным видом оперся руками о стол, склонившись над картой Рунгазеи.

– Это печально, – немного помолчав, ответил я. – Для одного намеченного дела должно хватить, но вот дальше…

– И это еще не все плохие новости, Миха, – тяжко вздохнул князь. – В помещичьей среде зреет недовольство. Многие землевладельцы взбудоражены слухами о возможном даровании свободы крепостным, цепляются за свои привилегии как могут. На государя давят и на царевича тоже. И Федор нервничает, мечется между желанием продавить отмену крепостничества железной рукой и нежеланием ссориться с влиятельными помещиками. Ты же знаешь, насколько царевич бредит созданием мощного флота, способного подвинуть в сторонку фрадштадтцев на море: у него впереди маячит цель великая, и такие вот вопросы кажутся ему досадными недоразумениями, недостойными внимания. В общем, он и спотыкается об эту проблему постоянно, и решать толком ничего не решает. Словно ждет, что оно само собой рассосется.

Да уж, проблема давняя, подступались к ней уже не раз, да все время откладывали решение, ограничиваясь полумерами. Дело-то тут даже не в заботе о крестьянах – куда деваться, коли людей в городах элементарно не хватает? Мануфактуры растут как грибы после дождя, а вот с рабочими для них настоящая проблема. Зато во многих деревнях наблюдается явная перенаселенность, и в иных регионах соотношение доступной к обработке земли к количеству крестьян настолько мизерно, что землепашцам самим-то прокормиться трудно, а уж выплатить оговоренную долю помещику и подавно.

Года три или четыре назад в качестве полумеры была введена возможность выкупа крестьян у помещиков в обмен на налоговые послабления, но дело шло ни шатко ни валко. Где-то в силу инерционности человеческого мышления, а где-то просто посчитали нецелесообразным уменьшать поголовье собственных крепостных на любых условиях. Я еще тогда указывал на несуразность такого предложения, ведь выкуп подразумевался по некоей фиксированной цене, которая мгновенно становилась камнем преткновения между потенциальным продавцом и государством, а величина налоговых послаблений выходила мизерной и не способна была заинтересовать крупных землевладельцев. По-моему, гораздо логичнее было бы назначить цены и дать возможность помещикам весь налог закрывать людьми, как бы цинично это ни звучало. Однако сельское хозяйство со всеми сопутствующими вопросами никогда не входило в сферу моих интересов, потому в глубину я никогда не лез, оставляя там все на откуп более опытному царевичу Федору. Можно даже сказать – радовался, что это меня не касается. И винить меня не нужно, если разобраться, то у меня постоянно голова была забита более животрепещущими проблемами – то война у нас, то провокация, то покушения на жизнь царственных особ.

В общем, проблема увеличения городского населения так толком и не решалась, а тут еще я подкинул в топку дров с идеей форсированного освоения заморских территорий, для чего опять требовались люди. Понимая, что никакими приказами свыше обеспечить потребность Рунгазеи в человеческих ресурсах не удастся, я приказал своему управляющему Сушкову на первых порах заняться прямым выкупом крестьян за мои деньги. Так что начавший прибывать с завершением зимы поток переселенцев чуть не на половину состоял именно из бывших крепостных, тем самым невольно уменьшая и так невеликое количество крестьян, уступаемых помещиками государству, и усугубляя проблему центральных территорий.

Понятное дело, что и для меня такой ход был вынужденной мерой и никак не мог применяться на постоянной основе хотя бы по причине не бездонности моего кармана, потому в ближайшем будущем я рассчитываю на привлечение большого количества иностранцев и вовлечение в орбиту своих интересов коренных жителей Рунгазеи. Нужно создать равные условия для всех, чтобы через несколько поколений получить более или менее однородную массу, говорящую на одном языке и искренне считающую себя таридийцами.

Но в общем и целом ситуация с крепостным правом не более чем рабочий момент. То есть проблема существует, но чтобы вот так, как пытается представить ее Григорянский, на грани бунта – это явный перебор. Я только неделю назад читал последний доклад Ольховского, где данному вопросу было посвящено всего-навсего пара абзацев. То есть главный контрразведчик страны не склонен был драматизировать ситуацию, а сомневаться в его компетенции у меня оснований не было. Очень похоже, что князь намеренно заговаривает мне зубы, никак не решаясь сказать то, что собирался.

– Григорянский, говори уже, что такое произошло, что даже у тебя случился приступ смущения, – со вздохом произнес я, опираясь в свою очередь здоровой рукой на край стола рядом с товарищем.

– Да что случилось, Миша? Ничего такого не случилось. Глазков и Свитов сошли со сцены, но не успели мы вздохнуть свободно, как на их месте появились другие завистники и недоброжелатели, считающие себя спасителями отечества. В общем, дворцовые прихлебатели вовсю распространяют слухи, что ты себе царство готовишь в Рунгазее, да еще за счет государя Ивана Федоровича!

– И это тебя раздражает?

– Это меня бесит!

– Участь героев в нашей стране – постоянно подтверждать свое величие, – грустно усмехнулся я. – Это неизбежность, с которой нужно смириться. Есть такая пословица: «собаки лают, караван идет». Так что надо просто продолжать хорошо делать свою работу, несмотря на вопли прихлебателей.

– Да ты пойми: вода камень точит! Поначалу и государь, и наследник пресекали подобные россказни, потом молча пропускали мимо ушей, а теперь начали задумываться! Уже интересуются вопросом, справки наводят. Конечно, к Феде это относится в гораздо меньшей степени, но сомнения возникают и у него. Понятно, что он помнит обо всем, что ты сделал для него и для страны, понятно, что вы друзья, но раньше ты всегда был рядом, на виду. А сейчас ты за тридевять земель и предоставлен самому себе, да еще и пять лет будешь использовать доходы заморской территории и выделенные Ивангородом деньги по своему усмотрению. И вот уже недоброжелатели воют, не переставая, что ты здесь самодержавный царек!

– И что, думаешь, Федор верит?

– Да черт его знает, – устало вымолвил Григорянский, – но, отпуская меня в Новый Свет, он сверлил меня таким тяжелым взглядом, что мне стало не по себе.

– Ну и что же мне делать? Все бросить и бежать в Ивангород, доказывать свою лояльность?

– Не знаю, Миха, ей-богу, не знаю…

– Ну вот и я не знаю. Потому просто продолжу делать то, что делаю. Если все пойдет как надо, то уже в конце этого года можно будет представить царевичу результат, который его весьма порадует и устранит все сомнения.

Хотел еще добавить, что вообще-то планирую повысить статус царевича Федора, причем не традиционным путем, освободив ему на троне место отца, а очень даже неожиданно – подняв на одну ступень каждого из них, но вовремя удержался. Не в моих правилах распространяться о планах заранее. Если сделаю, то все будут довольны, а если не получится, то и говорить не о чем.