Американская академия педиатрии рекомендует «делить комнату, но не делить кровать», утверждая, что сон в одной кровати с ребенком увеличивает риск СВДС на 50 %. Национальная служба здравоохранения Соединенного Королевства сообщает о пятикратном увеличении риска СВДС у детей, чьи родители не курили, мать не употребляла алкоголь или наркотики, но которые спали вместе с родителями в возрасте до трех месяцев, поэтому официально признано: совместное использование кровати может убить вашего ребенка{115}.

А теперь сравним это с исследованиями биологического антрополога Джеймса Маккенны, который изучал совместный сон матери и ребенка и пришел к выводу, что это не только безопасно, но и является «биологическим императивом», который ведет к улучшению здоровья ребенка и матери. Он опирается на три эпидемиологических исследования, показывающие, что совместный сон вдвое снижает риск младенческой смерти{116}. Большая часть незападного мира сегодня придерживается мнения, что материнская кровать – лучшее место для новорожденного: она обеспечивает комфорт и удобство кормления, а совместный сон, о чем говорил и Пипс, укрепляет отношения привязанности. Однако уровень смертности у детей, спящих вместе с мамами, в незападном мире выше. Не является ли это доказательством того, что так делать не следует? Сторонники совместного сна утверждают, что высокие показатели детской смертности скорее связаны с бедностью, чем с совместным сном как таковым. Единственное добросовестное сравнение, говорят они, – с Японией, богатой и высокоразвитой страной, где традиция совместного сна детей с родителями очень распространена: мальчики здесь порой спят в родительской постели до десяти лет. При этом показатель младенческой смертности у них один из самых низких в мире.

Пока вокруг кровати гудят споры, младенцы так или иначе спят – и помногу. Несмотря на традиции совместного сна, на протяжении всей истории люди изготавливали специальные кроватки для малышей: гамаки, подвесные колыбели, корзины и люльки. Их можно было перенести поближе к заботящимся о детях взрослым во время дневного сна. В 79 году, когда Везувий прервал спокойное течение жизни в богатом римском приморском городе Геркуланум, в одной из таких колыбелей остался младенец. Найденный в гостиной дома в квартале, получившем название Insula Orientalis I, крошечный скелет лежал на матрасе, который, похоже, был набит листвой. В XIII веке в европейских манускриптах массово появляются изображения колыбелей-качалок. Младенцы на этих иллюстрациях, как правило, полностью запеленуты в узкие полосы ткани, фиксирующие даже ручки, а иногда и привязаны к колыбели. Это пеленание выполняло двойную функцию: защищало от рахита (по крайней мере, так думали тогда) и предотвращало долгий плач. Вытянутой ногой кто-нибудь из членов семьи мог легко покачать колыбель, занимаясь одновременно чем-то еще. Состоятельные семьи иногда даже нанимали специальных нянек, чьей обязанностью было своевременно качать такую кроватку младенца{117}.

Малыши из монарших семей часто имели две колыбели: одну для дневного и другую, меньшую, для ночного сна – обе украшенные золотом, серебром и дорогими тканями. Большинство колыбелей были с твердыми стенками, возможно, с небольшими балдахинами или навесами, на которые можно было накинуть покрывала или любое полотно, отлично удерживающие тепло и не пропускающие зловредный холодный воздух. Прорези в боковых стенках позволяли переносить кроватки из комнаты в комнату.

К концу XVIII века пеленание и укачивание стали выходить из моды: все больше набирали популярность идеи о том, что ребенку необходимо свободно двигать ручками и ножками, а также чаще гулять на свежем воздухе. В начале XIX века стационарная детская кроватка (или cot, как ее называют в Соединенном Королевстве) стала заменять колыбель, особенно в обеспеченных семьях. У новой кроватки были высокие бортики, сплошные или из отдельных прутьев, часто сделанные из окрашенного металла. Одну сторону можно было сдвинуть вниз, чтобы легко достать ребенка из его спальной клетки. Колыбели, в соответствии с новой модой отделять детей от взрослых большую часть суток, теперь находились в детской. В Викторианскую эпоху малыши среднего класса больше не спали с родителями, но по-прежнему спали друг с другом. Тем не менее новая мораль диктовала, чтобы подросшие дети спали только с однополыми братьями и сестрами, а это подразумевало, что даже в небольших домах должно было быть три спальни: одна для родителей, одна для девочек и одна для мальчиков.

Подобное разделение было непривычным для того времени, так как даже в Англии XVIII века комнаты обычно выполняли сразу несколько функций и их назначение могло меняться в течение дня. Хотя мы иногда находим старинные кровати, укрытые занавесками или балдахинами, это не обязательно было связано с желанием уединиться или оградить себя от возможного соседства в постели. Балдахины выполняли и другие практические функции, например помогали сохранить тепло или защитить от насекомых.

Наличие столбов вокруг древних кроватей в Скара-Брей, возможно, свидетельствует о том, что на них устанавливались съемные навесы, необходимые для сохранения тепла холодной шотландской зимой. Между тем богато украшенная кровать, найденная в гробнице египетской царицы Хетефер I и относящаяся примерно к 2580–2575 годам до н. э., была окружена массивным балдахином, на этот раз предназначенным для защиты от комаров. Балдахин представлял собой складной прямоугольный каркас из позолоченных деревянных столбов, на которых когда-то крепилось тонкое полотно, служившее москитной сеткой. Когда занавески не использовались, их хранили в ящике, покрытом полудрагоценными камнями.

Спустя столетия китайский художник Гу Кайчжи изобразил китайскую дворцовую кровать с балдахином – платформу с четырьмя столбами, поддерживающими ткань, которая, возможно, служила защитой от насекомых. Как и в примере с египетской кроватью, полотнища ткани окружали китайскую кровать, как бы создавая комнату внутри комнаты. В Китае кровати иногда были достаточно портативными, чтобы их можно было вынести на улицу. В таких случаях балдахин позволял выставлять напоказ хозяйские шелка, а также защищал спящих от солнца. Стихотворение времен династии Хань (206 г. до н. э. – 220 г.) гласит: «Колышется занавеска на кровати, заслоняя нас от дневного света. Я взял ее с собой, когда покидал отчий дом. Сегодня, возвратясь обратно, сложу ее в коробку аккуратно. Доведется ли когда-нибудь спать под нею снова?»{118}

Кровати с занавесями, иногда встроенные в стены, могли служить еще одной цели: они позволяли человеку жить в одном помещении с животными. Люди делили жилое пространство с домашними животными с тех пор, как обрели крышу над головой, но мы не всегда учитываем последствия такого соседства. Посетитель Гебридских островов в 1780-х годах утверждал, что, хотя мочу коров старались регулярно вычищать из домов, навоз убирали не чаще одного раза в год. Домашние собаки обитали при королевских дворах с древних времен и до сих пор остаются жителями резиденций. Скульптурные надгробия в средневековых церквях изображали рыцарей с их верными собаками у ног. В XIII веке у Людовика XI, дипломатичного французского монарха, была любимая борзая по кличке Мистодин, имевшая не только собственную кровать, но и специальное ночное белье, чтобы не простудиться. В XVII веке английский король Яков I был одержим охотничьими собаками, а его преемник Карл II прославился своими спаниелями. Сегодня у королевы Елизаветы II есть ее знаменитые корги, которые живут, конечно, не у нее в кровати, а в персональной комнате в Букингемском дворце.

Версаль XVIII века кишел собаками. Охотничьи породы содержались снаружи, но большинство других спали со своими хозяевами или на собственных специальных подушках. Императрица Жозефина, первая жена Наполеона, даже по ночам не разлучалась со своими собаками. Они спали на кашемировых шалях или дорогих коврах. Чтобы заглушить запах от собачьих экскрементов, по кровати императрицы разбрасывали лепестки роз.