Как же мы себя пугаем! Мы далеко продвинулись в нашей борьбе со смертью. Больничная койка с ее дезинфицированными простынями и изолирующими занавесками – место, где спасают жизни. Но это также и место, где 50 % из нас умрут, хотя многие, конечно, предпочли бы сделать это где-нибудь еще. Возможно, было бы полезно вернуть традицию собираться вокруг смертного одра для последнего прощания и взаимного прощения. Тогда давайте положим мертвое тело на кровать, чтобы все могли его увидеть и принять происходящее, а также услышать призывающий к единению перед лицом смерти барабанный бой. Соберемся для погребальной трапезы, чтобы бить себя в грудь и получать поддержку друзей. Ведь люди прежде всего существа коллективные.

Принц Людвиг из Ангальт-Кётена, княжества в Центральной Германии, был ничем не примечательным путешественником по Англии. Единственным его отличием было то, что он вел свой дневник в стихах, а эти стихи отвратительны. В 1596 году он поселился на постоялом дворе «Белый олень» в небольшом городке Уэр в Хартфордшире, к северу от Лондона. Уэр был главной остановкой для средневековых паломников и путешественников, и местные гостиницы яростно конкурировали между собой. Чтобы привлечь любителей путевых приключений, владельцам одной из них, вероятно «Белого оленя», пришла в голову блестящая идея заказать массивную постель с балдахином под названием «Большая кровать», которая вмещала, согласно рекламе, двенадцать путешественников. Принц Людвиг восхитился размерами огромного ложа и стал первым посетителем, который написал о том, что это место ночевки вскоре стало очень популярным: «Четыре пары могут возлечь здесь комфортно – рядом, не касаясь друг друга»{99}.

Большая кровать из Уэра в коллекции Музея Виктории и Альберта в Лондоне[38]

Большая кровать из Уэра, спроектированная приблизительно в 1590 году нидерландским архитектором, художником, инженером и ландшафтным дизайнером Гансом Вредеманом де Врисом, была примерно в два раза больше современной двуспальной кровати – более 3 метров в длину и в ширину, 2,5 метра в высоту и весом около 640 килограммов. Местные мастера изготовили и собрали ее из сорока дубовых частей, огромные стойки для балдахина были сделаны из нескольких склеенных между собой кусков древесины. Резчики по дереву покрыли поверхности кровати замысловатым орнаментом и изображениями персонажей европейского Ренессанса, в изголовье находились инкрустированные панели. Изначально дерево было ярко раскрашено, но со временем краска существенно стерлась. Как только кровать установили, она сразу же стала популярной среди посетителей – как просто любопытствующих, так и тех, кого один писатель очаровательно назвал «совокупляющимися». Некоторые постояльцы, отдыхая на легендарной кровати, вырезали на ней свои инициалы или оставляли оттиски печатей на стойках балдахина.

Царь-кровать из Уэра приобрела такую славу, что неоднократно упоминалась в английской литературе. Уильям Шекспир в пьесе «Двенадцатая ночь, или Что угодно» (1602) использовал образ кровати в качестве метафоры огромного предмета. В пьесе сэр Тоби Белч поручает сэру Эндрю Эгьючику составить вызов на дуэль Цезарио, слуги герцога Орсино, но письмо должно быть полно измышлений: «Навороти столько несуразиц, сколько уместится на листе бумаги шириной в уэрскую кровать в Англии»{100}. Три года спустя младшие современники Шекспира заканчивают залихватскую комедию «Нортвард Хо!» (Northward Ho) словами: «Пойдем, мы вызовем наших жен на бой в большой постели в Уэре». Бен Джонсон упоминал кровать в пьесе 1609 года «Эписин, или Молчаливая женщина». А столетие спустя Джордж Фаркер в комедии «Офицер-вербовщик» (1706) упоминает кровать, бывшую «раза в полтора больше знаменитой кровати в Уэре». Литераторы вспоминают об этом уникальном спальном месте и в наше время, как, например, Эндрю Моушн в стихотворении «Британские галереи» (The British Galleries, 2001), в котором Большая кровать «стряхивает спящих, как осенние листья»{101}.

Некоторые из посетителей явно наведывались сюда шутки ради. The London Chronicle за 4 июля 1765 года публикует (определенно апокрифическую) заметку о том, что 26 мясников и их жены – в общей сложности 52 человека – в 1689 году провели ночь в этой огромной постели. Гордость и радость Уэра становилась метафорой бессмысленной экстравагантности. В 1856 году новопосвященный и, по-видимому, весьма самодовольный епископ Бристоля занимал резную скамью под балдахином, похожую на кровать с четырьмя столбиками, что вызвало иронические сравнения с Большой кроватью из Уэра.

В качестве сохраняющей привлекательность диковины Большая кровать передавалась по Уэру от гостиницы к гостинице вплоть до конца XIX века, когда она стала достопримечательностью соседнего Ходдесдона, популярного у железнодорожных путешественников места проведения уик-эндов. В 1931 году кровать чуть было не отправилась в Соединенные Штаты, но Музей Виктории и Альберта в Лондоне выкупил ее за 4000 фунтов. Это было удачное приобретение, так как теперь этот предмет мебели входит в число самых популярных экспонатов музея. Кровать остается там и по сей день, если не считать годичной экспозиции в небольшом музее Уэра, которую в 2012 году профинансировала Национальная лотерейная комиссия Соединенного Королевства. Для этого понадобилось 229 200 фунтов стерлингов (около 300 000 долларов США), шесть дней, чтобы разобрать экспонат, и еще девять, чтобы переместить его в Уэр.

Последним известным человеком, побывавшим на Большой кровати, стала актриса Элизабет Хёрли, которая в 2015 году переступила через ограждение, чтобы сделать несколько селфи в соблазнительных позах во время коктейльной вечеринки в Музее Виктории и Альберта. Разумеется, сразу же сработала сигнализация – и появившиеся охранники вывели актрису из музея. Британская желтая пресса отозвалась шквалом комментариев. Их подтекстом было то, что кровать, способная вместить такое большое количество людей, подразумевает исключительно оргии. Однако, хотя некоторые спящие в прошлом отмечали ее эротические преимущества, многие этим не воспользовались. Когда-то было совершенно нормально спать платонически в одной постели. Практически любая группа людей в прошлом могла в какой-то момент оказаться в одной кровати и спать в ней вместе: большие семьи, друзья, хозяева и слуги – и даже совершенно незнакомые люди. Секс, конечно, тоже случался, но совместный сон зачастую был продиктован практическими соображениями: далеко не каждый мог позволить себе иметь отдельную кровать, а в мире, где еще не было электричества, соседи по кровати давали друг другу возможность согреться и обеспечивали чувство безопасности.

Большая кровать из Уэра прославилась именно своими размерами (это был знак богатства и роскоши), а вовсе не возможностью поспать с незнакомцами. Путешественникам, ночевавшим в гостиницах, часто приходилось делить постель с незнакомыми людьми. Совместный сон был популярен и остается таковым в Азии и в других местах, особенно в сельских районах Монголии.

В Китае и Монголии каны – покрытые циновками отапливаемые каменные платформы – были обычным предметом обстановки придорожных гостиниц в XX веке. Их самой ранней формой, появившейся около 5000 лет до н. э., можно считать глиняный пол, нагретый кострищем, угли которого сметали в сторону перед сном. Более сложные каны вошли в употребление уже в IV веке до н. э. Они обогревались теплом кухонного очага, горящего за стеной, или печкой, установленной под полом. Типичный кан мог занимать от половины до трети комнаты и оставался теплым в течение всей ночи. Ночью на кане расстилали постель и спали; днем ели, общались, принимали гостей и т. д. Со временем конструкции таких лежанок были дополнены ограждениями – и богатые люди получили возможность спать отдельно.