Как только начинались роды, наступало время женщин. Даже слово midwife (акушерка) на староанглийском означает «с женщиной». Роль мужчины состояла в том, чтобы «хлопотать»: позвать повитуху и близких подруг и родственниц женщины. Это собрание носило название God-sibs (что-то вроде «сестринства во Христе») или gossips[30], а целью было успокаивать женщину, возможно рассказывая ей, что происходит в мире за пределами ее спальни. Женщины могли исполнять старые ритуалы: снимали кольца, расстегивали ремни (считалось, что эти предметы имитируют удушение и поэтому потенциально вредят ребенку), приносили амулеты (согласно поверью, раковины каури, немного напоминающие вульву, даруют удачу в родах).

Во время родов женщина могла отдохнуть на маленькой кровати с деревянным каркасом, которую легко было переносить с места на место, следом за роженицей. Или она могла сидеть на корточках на специальном акушерском стуле, известном как «кресло стенаний». После протестантской Реформации стонов стало заметно больше, так как обезболивание было объявлено незаконным. В 1519 году одна повитуха была сожжена заживо за использование опиума для облегчения родов. Многие из старых католических обычаев – амулеты, статуэтки, лекарства и заклинания – были признаны суеверием и также запрещены. Однако после того, как в 1559 году взошла на трон католическая королева Мария I, многие из запрещенных предметов появились вновь, как будто они никогда и не исчезали{74}. Но теперь большинству женщин, по крайней мере официально, приходилось полагаться на травы, молитвы и помощь своего сестринского клана.

Несмотря на то что у многих рожениц было специальное постельное белье (семейные реликвии, подаренные на свадьбу, часто приносили и во время родов), сам акт деторождения, нередко сопровождавшийся кровотечением, обычно происходил на тряпках или старом мягком белье. Богатые роженицы могли удалиться в главную спальню, остальные уходили в укромное отгороженное место, возможно, поближе к центральному очагу. После рождения акушерка мыла ребенка. Принца можно было обмыть в вине, его кожу умащивали маслом, пупок присыпали смесью алоэ в порошке с арабским или абиссинским ладаном.

Во времена Тюдоров молодую мать, независимо от статуса, называли «зеленой женщиной» и считали нечистой, оскверненной сексом и родами. Во время беременности и в послеродовой период ей не разрешалось смотреть ни на небо, ни на землю и даже встречаться глазами с другими людьми, а секс был строго запрещен. Чтобы восстановить свою социальную и моральную идентичность, через месяц она заново «воцерковлялась». Для церемонии ее покрывали вуалью и выводили из спальни к церковным вратам, как будто она вновь шла на венчание, чтобы получить почти девственный статус (чистоты). Если она была слишком слаба, чтобы идти в церковь, священник мог посетить ее дома.

Женщины хорошо знали, насколько опасны роды. Беременные часто заказывали свои портреты для потомков – на всякий случай. Во Флоренции XV века большинство женщин составляли завещания, как только узнавали, что беременны. Даже самые богатые королевские особы не обладали иммунитетом, а на самом деле были даже более уязвимы, чем остальные. При рождении будущего монарха в королевской опочивальне могло находиться до семидесяти человек, что подвергало рожениц повышенному риску «родильной горячки». Это название послеродового сепсиса служило собирательным для всех инфекционных заболеваний, вызванных заражением при родах из-за грязных рук или белья. Две жены Генриха VIII – Джейн Сеймур и Кэтрин Парр (рожавшая во втором браке) – умерли от родильной горячки вследствие того, что придворные набились в их спальни. Трудно с уверенностью говорить об общем уровне материнской смертности, но проведенное в XVI веке исследование района Олдгейт в Лондоне показало, что там уровень смертности составлял 2,35 случая на 100 беременностей{75}. Если учесть, что женщины в среднем могли иметь более семи детей, получается, каждая седьмая мать в конечном итоге умерла при родах.

Число присутствующих при родах могло быть довольно высоким и в колониальной Америке. У пуританки в спальне порой оказывалось больше десяти человек, включая повитуху, свекровь и нескольких соседей. Хозяйская спальня или, возможно, кухня, в зависимости от достатка и обстоятельств, считались лучшими местами для родов, которые, скорее всего, происходили на соломенной подстилке, после родов ее сжигали. Однако с 60-х годов XVIII века американские женщины из высшего общества стали требовать для родов присутствия врачей.

Переход к родам на кровати наблюдается с XVI века и связан с появлением современной акушерской хирургии во Франции. Акушер теперь требовал, чтобы женщина лежала на кровати так, чтобы он мог буквально «стоять перед ней»[31] и использовать свое медицинское оборудование. (Мы пишем «он» и «его», поскольку все профессиональные акушеры поначалу были мужчины – хирурги-цирюльники[32].)

До XVIII века работа акушеров считалась недостойной, а их социальное положение было не выше плотников и сапожников. Посягнув на традиционно женские владения, эти мужчины оказались в условиях ожесточенной конкуренции с повитухами. Чтобы получить рычаги влияния, акушеры формировали новый взгляд на роды, приравнивающий их к болезни. Роды всегда воспринимались как опасное событие, но никогда раньше не рассматривались как нездоровье. Однако теперь новые хирурги принялись внушать женщинам, что беременность – это недуг и им следует лежать в постели, как и любым другим больным людям. Это делало присутствие врача не только уместным, но и необходимым. Роженица пассивно лежала на спине, а он благодаря своим навыкам активно принимал роды.

Рожающая женщина, XVIII век[33]

Новая идеология быстро пустила корни. В 1598 году один из первых акушеров Франции Жак Гиймо (1550–1613) написал в своем ставшем авторитетным труде «О счастливом родовспоможении женщинам» (De l'heureux accouchement des femmes): чтобы роды прошли быстро и без проблем, нужно это делать, лежа на спине в кровати. В 1668 году акушер Франсуа Морисо, хирург, получивший известность при дворе Людовика XIV, опубликовал фундаментальный «Трактат о болезнях беременных и о родах» (Traité des maladies des femmes grosses et accouchées). Его книга отражала ставшее популярным представление о беременности как о болезни, требующей кровати и мужской помощи для излечения. «Постель должна быть устроена так, – писал Морисо, – чтобы женщина, готовая к родам, полулежала на ней на спине, ее голова и грудь должны быть слегка приподняты, ибо в этом положении она дышит лучше и будет иметь больше сил, чтобы справляться со своими болями, чем в иной позе или если бы она лежала плашмя в своей постели»{76}.

Кровать была признана самым правильным местом для родов. Тем не менее что-то, возможно, еще более странное было в этом стремлении уложить беременных женщин на спину. Король Людовик XIV, по-видимому, любил наблюдать за роженицами. Разочарованный тем, что традиционный стул для родов заслонял ему обзор, он, как говорят, очень поддерживал новое лежачее положение. Истинное влияние Людовика неизвестно, но, учитывая почти божественный статус «короля-солнца», эта история выглядит вполне правдоподобной. Как бы то ни было, к концу XVII века кровать стала обычным местом родов во Франции для всех, кроме крестьянок из сельских районов страны.

Среди разработок, которые продвигали акушеры, было использование щипцов, предложенных семьей Чемберлен в начале XVII века. Щипцы Чемберлена были спроектированы так, что они повторяли очертания черепа для фиксации вокруг головки ребенка, но без тазового изгиба, характерного для современного инструмента. Их применение оставалось семейной тайной до 1690-х годов, когда Хью Чемберлен раскрыл правду. Но, пока о щипцах никто не знал, мастерство Чемберленов, которые принимали роды под простыней или одеялом, представлялось почти магическим. Поначалу к таким манипуляциям относились с подозрением и акушерки побеждали в конкуренции с чересчур усердными врачами, орудующими щипцами. Но повитухи в конце концов стали выглядеть как нечто отсталое, пережиток ушедшей эпохи. В 1899 году, когда Джозеф Боливар Дели открыл Чикагский родильный дом, он настаивал, что роды – это медицинский процесс, в котором нет места повивальным бабкам. Дели также был горячим сторонником размещения рожениц на кроватях, обезболивания и использования щипцов в процессе родов.