Я представлял, как моя рука обхватывает ее горло, когда я вхожу в нее, а татуировка в виде четок служит греховным напоминанием о том, кто на самом деле контролирует ситуацию. Ведь по правде говоря, ее правило "не прикасаться" работает только потому, что я ему позволяю. Если бы я захотел, ничто не помешало бы мне трахнуть ее до крови.

Я подозревал, что она знала о моем присутствии, и она подтвердила это, когда пошла за чашкой воды. Ментиросо. Лжец.

А может, и правда. Потому что сейчас, когда я готовлю завтрак, я не могу перестать представлять ее. Вхожу, растрепанный со сна, толкаю ее к стойке и забираю то, что принадлежит мне. И, черт возьми, я хочу ее. Это как огонь в моих венах.

Я готовлю яичницу, когда она наконец-то встает с постели. Я слышу ее ленивое шарканье по коридору и вынужден активно напоминать себе, чтобы снять напряжение, которое создает ее присутствие. Она сворачивает за угол на кухню, и я крепче сжимаю тарелку. "Вернись туда и надень какие-нибудь гребаные брюки", — вырывается у меня, когда я вижу ее голые ноги под безразмерной черной футболкой, которая не очень-то выходит за пределы бедер.

"Почему? Тебя это беспокоит?" Она опирается одним бедром на мясной стол, и в моей голове проносятся воспоминания о том, как она наклонялась над ним. Я сильно прикусываю внутреннюю губу, надеясь, что это уменьшит вздымание моего члена при виде ее обнаженной кожи. Я не могу не представить, как будут выглядеть ее бедра с отпечатками моих пальцев на них.

Костяшки пальцев побелели вокруг моей тарелки. Я разобью ее, если не поставлю на стол рядом с ней. Я так и делаю, затем наклоняюсь вперед и хватаюсь обеими руками за край стола, мне нужно за что-то ухватиться и сжаться, чтобы не дотянуться до нее, не наклонить ее и не узнать, что на ней на самом деле надето под этой рубашкой. Она берет с тарелки кусочек бекона и защелкивает его между зубами. Она поднимает бровь на мое отсутствие протеста. Когда я ничего не делаю, а только молча сижу, она с самодовольной улыбкой забирает всю тарелку. "Спасибо за завтрак".

Отлично. Все в порядке, говорю я себе, топая к холодильнику и снова доставая все ингредиенты. Я разбиваю четыре яйца в миску и начинаю взбивать их вместе, возможно, даже слишком энергично.

"Ладно, Халк, не порть мне все дерьмо, потому что не можешь контролировать свои эмоции". Реджи поворачивается на обеденном стуле, чтобы поддразнить меня. Она меня подначивает, я знаю, но от этого не легче игнорировать ее насмешки.

"Как только я приготовлю завтрак — снова, — мы отправимся на ферму, чтобы Финн мог посмотреть телефон". Я стою к ней спиной, сосредоточившись на плите перед собой.

"Что за ферма?"

"Просто будь наготове. Это значит, брюки.”

Ее рука высунута из окна и развевается на ветру, пока мы мчимся по проселочным дорогам, а пальцы постукивают по воздуху в такт музыке, звучащей из автомагнитолы. Я не могу не смотреть на нее из-под солнцезащитных очков. Я понимаю, что мы уже близко, когда россыпь подсолнухов разрывает кажущийся бесконечным луг.

"Твой брат живет здесь?" — недоверчиво спрашивает она, когда мы въезжаем на гравийную дорожку мимо знака, приветствующего нас на ферме Бартлетт. "Он больше похож на человека, который прячется от зла, чем…" Она осматривает большой фермерский дом и деревенский сарай со старым ржавым грузовиком "Шевроле" у входа."…это". Она не говорит это уничижительно, скорее, она заинтригована и, возможно, даже находит это место привлекательным.

Я паркуюсь рядом с грузовиком, и моя машина выглядит рядом с ним как детская игрушка Hot Wheels. Мы выходим, и я веду ее к квартире, переоборудованной под сарай. Я вхожу внутрь, и Реджи следует за мной, с благодарностью оглядывая высокие деревянные балки и эклектичный декор.

"Финн?" зову я, но ответа не получаю. Моя рука инстинктивно тянется к пистолету на поясе. Он замечает движение, и я вижу, как он напрягается, неуловимо наклоняясь за мной. И в этом движении есть что-то такое, от чего у меня в груди становится тепло. Что-то, чего я не совсем понимаю, но это похоже на гордость. А может, это благодарность за то, что она наконец-то видит во мне защитника, а не врага.

"Они, наверное, в студии". Нет никаких признаков взлома или конфликта. Кроме того, мой брат и его жена могут сами о себе позаботиться. Она вернула последнего человека, который перешел ей дорогу, своему отцу, дону, после того как Финн содрал кожу с его руки.

Реджи следует за мной на улицу, и ее напряжение ослабевает, чем больше она видит меня спокойным. Студия живописи Эффи находится на небольшой тропинке, которая вьется через лес, окружающий участок. Я не вижу ее в окно, пока мы приближаемся, и начинаю раздражаться, что Финн заставил меня проделать весь этот путь, когда его здесь даже нет. Вот урод.

Я открываю дверь, чтобы проверить, и…

"Господи, блядь, Финн!" кричу я, а Реджи хихикает за моей спиной, пока мой брат и его жена пытаются прикрыть себя в компрометирующей позе, в которой мы их нашли на расстеленном на полу холсте. Я стараюсь не смотреть, выталкивая нас обоих за дверь и захлопывая ее за собой. К сожалению, я не успеваю заметить — против своей воли — краску там, где ее не должно быть.

"Вот это арт-проект, которого я никогда раньше не видел", — хихикает Реджи.

Я провожу руками по своим стриженым волосам и делаю мысленную пометку врезать Финну в следующий раз, когда мы останемся одни. "Да, они действительно остроумны", — говорю я бесстрастно.

Через несколько минут он выходит к нам навстречу, одетый в помятые джинсы и расстегнутую, криво застегнутую рубашку. На его щеках и в волосах все еще видны разводы синей и золотой краски. "Надо было позвонить", — говорит он, скучающе закатывая глаза.

"Я позвонил, козел", — хмыкаю я. "Отдай ему телефон". Я щелкаю подбородком между ним и Реджи.

Он кладет его в карман и кивает. "Хорошо, найдите себе занятие на ближайший час, пока я все проверю"

Влажный, мшистый запах леса навевает воспоминания о том, как бегал здесь в детстве. Мы приезжали сюда нечасто, но иногда отец отправлял нас со своими лейтенантами на несколько дней. Мы провели здесь почти неделю после того, как убили маму. Став старше, я понял, что это были не случайные поездки, а времена, когда Джун Харбор — или просто нахождение рядом с отцом — было небезопасно.

Один только запах земли вызывает в памяти сцены бега босиком, переплетающегося с деревьями в эпических играх в пятнашки, а фруктовая сладость щекочет мои вкусовые рецепторы. В те времена ферма была сокращена по мере старения Бартлеттов, но все еще оставались километры диких зарослей.

Сейчас Реджи идет рядом со мной, когда мы бесцельно бродим по окрестностям. Теплые воспоминания о ферме немного растопили мой ледяной облик, и я сам начал разговор. "Так что там у тебя со сторожевым псом твоего отца?"

Она останавливается на месте и бросает на меня косой взгляд. Вот тебе и попытка быть милой. "Дэниел?"

"Да".

"То, что ты прославленный сторожевой пес, не означает, что все такие". Ее голос только подтверждает то, что я предполагал после ужина. У них есть история. Но она, похоже, осознала свою надменную реакцию и глубоко вздохнула. "Он водитель моего отца, часть его охраны, я полагаю. Не знаю, это долгая история".

Я одариваю ее язвительной улыбкой. "У нас есть время, чтобы убить время".

Она вздыхает и медленно кивает, и мне интересно, что происходит за этими глазами цвета красного дерева. В них мелькает что-то торжественное и виноватое. Взгляд человека, который так долго подавлял свою боль, что при упоминании о ней ему приходится бороться с тем, чтобы не заглушить ее инстинктивно. Я понимаю, что не хочу смотреть ей в глаза, но мне также кажется, что если я смогу смотреть в это открытое горло, не отворачиваясь, то, возможно, оно не будет иметь надо мной такой власти.